Рак и Жемчужница

Ключ

Лето в этом году выдалось жарким, безоблачным. Июнь заявил о себе сразу: подошли травы, потянулись хлеба, деревья оделись листвой. Знойный июль ещё не наступил, а всем уже хотелось дождя, прохлады, одним словом, защиты от немилосердного, плавящегося над головой солнца. «Ещё три-четыре дня такой жаркой атаки – и трава обратится в пепел», – говорили на косовице люди и косили поникшую, обманутую солнцем зелень. На берёзах появились жёлтые листочки и, когда шалый ветер проверял их на прочность, они обречённо отпускали ветви, улетая в первый и последний полёт до земли.

А в городе прочно поселилась духота, пахло гудроном, на раскалённом асфальте отпечатались сотни каблучков. Перед бочками с квасом и пивом выстраивались длинные очереди. Ехать «в час пик» городским транспортом было невыносимо.

Лёня Корнеев задержался в дверях университета, раздумывая, идти ли ему на троллейбус или пройтись, как всегда, пешком по набережной.

– Корнеев, – вдруг услышал он голос декана. Юрий Павлович, немолодой седеющий мужчина, стоял на ступеньках, наклонившись вперёд, сквозь толстые стёкла очков рассматри

вая Алексея, словно сомневаясь он ли это. – Корнеев, это ты? Иди-ка сюда, – бесцеремонно позвал он.

Лёня быстро поднялся по ступенькам.

– Лёнь, дело есть на полмиллиона, – шутливо сказал декан. – Тут мой юрист изъявил желание помочь.

«Юристом» он называл своего сына Николая, который учился на юридическом факультете. Сквозь стёкла очков глаза декана казались маленькими и злыми. На самом деле он был очень добрым, к тому же с прекрасным чувством юмора.

– Вы, кажется, с ним друзья? – спросил Юрий Павлович.

– Он мне показывает приёмы самбо, – ответил Лёня.

– Ну, самбист. Сам не умеет, а уж других обучает. А вот и он.

В коридор вышел атлетического телосложения парень лет двадцати и тоже, как отец, в очках.

– Значит так, ребята. Хоть вас и мало, пожалеть бы надо, но задача такова. Деканат мы переводим в смежную комнату, а из старого кабинета надо вынести три стола и штук двадцать стульев. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Лёня заглядывал иногда в деканат, но всякий раз думал о назначении длинной, почти от потолка и до пола широкой красной портьеры за спиной декана. Юрий Павлович теперь отодвинул её. За портьерой появилась небольшая, обитая чёрным дерматином дверь. За дверью маленькая площадка и каменная лестница, ведущая вниз. Вспыхнул свет.

– Столы и стулья снесёте вниз и налево в подвал. Я буду у себя. Как сделаете, скажете, – распорядился декан.

Столы оказались неподъёмными. Пришлось снять пиджаки. На лестнице задержались. Лёня повернул голову направо:

– Смотри, Соболев, окно.

– Там внизу тир.

– Тир? С ума сойти, ведь вход чуть ли не с противоположной стороны. Вот бы не подумал. Я, знаешь, как зайду в помещение, сразу теряю ориентировку. Вот за этой стеной понятия не имею, что там?

– Там люди идут по тротуару, а это окно выходит в коридор, где пули свистят.

– Ты любишь приключения, Соболев?

– По телевизору.

– Эх, Соболев, Соболев. Ты глянь, какие здесь стены. Вряд ли тут всегда был университет.

– Папа говорил, что до революции здесь обучали царских офицеров.

– Много там ещё этих стульев?

– Восемь. Ты сейчас домой пойдёшь?

– Нет. У нас завтра зачёт – я в читалку.

– Эх, Лёня. Учиться надо на первом курсе, а ты уже третий заканчиваешь. Пойдём ко мне, музыку послушаем, я тебе новый приём покажу.

– Не могу. Сейчас девочки придут.

– Девочки не придут. Я лучше знаю твоих девочек.

– Всё равно не могу. Я в читалку.

– Ну, как знаешь.

Пробило девять. Читальный зал закрывался. В десять часов университет совсем опустеет, уйдут последние студенты с подготовительного отделения. Лёня поднялся на факультет. Ему нравилось бродить по пустынному зданию, слушать тишину университета. Он слышал собственные шаги, днём их не услышишь, чувствовал, как гулко бьётся сердце. В здании уже начинали ремонт, кое-где стояли подмостки, стулья, в углу грязные кисти, мастерки, прорвавшийся мешок с алебастром. Лёня подлез под досками лесов и поднялся в 71 аудиторию. Это единственная аудитория, которая не запиралась на ночь. Вот доска. Можно писать. Слышно, как осыпается мел и посвистывает за доской где-то на железной петле гвоздь. Лёня подошёл к столу и сел лицом к воображаемой аудитории.

Сколько же вас много с умными лицами! Галя Чепрак сидит за первым столом и доверчиво смотрит на преподавателя. Ах, Галочка, если б ты знала, какие у тебя глаза! Ты знаешь, что ты красива. Оттого и кокетничаешь? Валера Соломенцев. Ты чего так насупился, Валера? Нет, нет, ты не подумай, пожалуйста, я сейчас пересяду к тебе. Мне пока так лучше – я вас всех вижу, сразу всех. Думаешь, мы поссорились? Дудки. Со мной нельзя поссориться, и у меня нет врагов. Я не беспринципный, просто нет времени наживать их.

Гриша Шаповалов с немецкого отделения. Вот с кого надо брать пример. Смотрите – он пишет лекцию. Девочки за задним столом, чем вы там заняты, и чей клубочек с ниткой лежит в проходе? Серёжа, опять пятиклетка? А ну-ка посмотрели все на доску. Я не преподаватель, я только учусь. А придётся работать в школе? Точно буду работать. Чего мне бояться? Не всем же горшки обжигать. Переводчиком, говорят, престижнее. Но это только говорят. А все знают, что в нашем городе переводить пока нечего, разве только харчи, как изволит шутить юрист Коля Соболев. Посему я завтра отправляюсь в общежитие к Грише за консультацией по немецкому языку. Вот вам человек с твёрдой волей: как сказал, что будет учиться с первого до последнего дня, так и держит слово. Молодец! Думаете, он весь в учении, даже в кино не ходит? Ходит. А однажды я его видел на концерте в филармонии. Ну, а почему бы и нет. Верно. Надо много читать, заниматься спортом, чёрт побери, ведь не зря кругом толкуют о гармоничном развитии личности. Всё. Будем решать. Значит, авиаклуб, самолёты. Анатолий Васильевич прав – одно другому не должно помешать. Учёба спорту не помеха. И наоборот.

Лёня встал из-за стола, подошёл к пианино, наступил на педаль и нажал на клавишу. Мелодичная «до» задрожала по аудитории. Лёня отпустил педаль – нота оборвалась. Где-то тихонько хлопнули дверью. Лёня прислушался, закрыл пианино и вышел в коридор. Ему ещё хотелось заглянуть на «голубятню». Так называли небольшой класс, 104 аудиторию, расположенную выше третьего этажа на одном уровне с чердаком. Туда вела железная лестница, и было очень темно. Темнота нравилась Алексею. Нравилось нащупывать ступеньки, пробираться к двери, искать ручку. Свет в классе он никогда не включал – на улице горел фонарь, в аудитории было светло. И тихо-тихо.

Лёня решил сначала дойти до старого деканата. Время ещё позволяло. В глубине притихшего коридора едва виднелась белая дверь. Она была открыта. «Юрий Павлович так и не закрыл её», – подумал Алексей. Он вошёл в кабинет и остановился против обитой дерматином двери, через которую днём они с Колей выносили столы. Из замка торчал ключ. «Ну вот, даже ключ оставил в замке. Ух, ты, какая там темень!» Лёня убрал из дверного проёма голову, прикрыл дверь, не запирая её, и вытащил ключ. Некоторое время он внимательно изучал его, словно от этого ключа по всем законам приключений сейчас зависело очень многое. Он начал играть. Да. Вот он этот ключ, который все искали. Боже мой! Что же делать? Надо его спрятать. Нет! За ним скоро придут! Вернуть обратно! Всё. Уходим!

Лёня засунул руки в карманы, шагнул к выходной двери и хотел выйти в коридор, как вдруг пальцы нащупали в кармане другой ключ. Это был его ключ от квартиры. Ага! Он достал его, с прищуром осмотрел со всех сторон, затем осторожно вставил в замочную скважину. Замок, щёлкнув два раза, выбросил из себя длинный язычок. Вот это да! Ключик-то впору! Пожалуй, наш «ларчик» можно запереть.

В это время где-то снова хлопнула дверь.

«Что это? Неужели закрывают?» – всполошился Алексей. Он вскинул руку, но в окошке электронных часов в темноте ничего нельзя было различить. Оставив дверь деканата открытой, Лёня торопливо зашагал по коридору, прошёл мимо актового зала. Снова посмотрел на часы. Половина десятого. «Я только на минутку», – решил он и свернул на «голубятню». Вот она железная лестница. Лёня нащупал ногой первую ступеньку и стал подниматься. Лестница кончилась. Налево дверь на чердак. Она всегда заперта. Направо 104 аудитория. Лёня подошёл поближе, взялся за ручку и потянул её. Дверь не подавалась. Он дёрнул сильнее – напрасно. Чёрт возьми, да она заперта! Кому вздумалось закрыть класс на замок?

В это время Лёне послышался шорох. Он обернулся – дверь напротив, ведущая на чердак, была открыта. Алексей замер, отсчитывая секунды, успел подумать, что уже навсегда прилип к полу. Дверь не была распахнута. Но замок. Проклятье! Вчера тут висел огромный замок на громадных петлях. А сейчас? Так. Засов отодвинут. Прекрасно. Лёне даже показалось, что дверь покачивалась. Это она скрипнула. Некоторое время он стоял не двигаясь, затем сделал два шага вперёд – и ринулся вниз по лестнице, выскочил в коридор и остановился. Ключ! Он оставил в деканате свой ключ. Ах, какая досада! Спотыкаясь о стулья, Лёня побежал, протиснулся под досками лесов, влетел на факультет и, рискуя в темноте сломать шею, глядя на белую дверь в глубине коридора, побежал к ней.

Рука замерла на пустой замочной скважине. Ключа не было!

Дядя Слава

    1.

Чёрная «Волга» мчалась по автостраде. Солнце закатилось за горизонт, оставив, будто на время, незаконченную работу на полотне неба. Многоцветные краски блёкли от жёлтого к голубому, синему, обнажая звёзды уже на тёмно-фиолетовом небосклоне. Чернота неба постепенно вытесняла зарю. Остались лишь две узкие полоски, похожие на языки пламени неопределённого цвета. Звёзды становились ярче, и только на южной части небосвода их не было вовсе, потому что с юга надвигалась туча. Она стремительно приближалась, бесцеремонно слизывала звёзды, быстро погасила дотлевающую зарю, закрыла чуть ли не добрую половину неба. Было тихо, как перед боем, – ни молнии, ни грома, ни ветра. Дождь. Благодатный дождь. Его ждали, но почему-то тревожным казалось затишье, может, от того, что заметно упало барометрическое давление.

Дмитрий включил фары. Впереди показался мост, а за рекой городские огни. Он приподнялся над баранкой, пытаясь рассмотреть край тучи, как вдруг неожиданно она вспыхнула ярким пламенем, охватив пожаром всё небо. Молния ударила в воду. Затем поднялся ураган. Дождя почти не было: сильный ветер уносил его прочь. Под его могучим дыханием длинные стебли камыша по берегам реки легли на воду. Ветер ворвался в кабину, перекосил зеркало. Дмитрий поспешно завернул стёкла, прибавил газу.

В городе шёл дождь. Машина с ходу въехала в водяную завесу. Гроза усиливалась. Как огромные мечи, крест-накрест рассекавшие черноту неба, молнии слепили одна за другой. Казалось, что приподнимись немного – и не сносить головы. Гром грохотал с такой силой, будто сама земля, вконец измученная, кружась, летит в преисподнюю. Вода низвергалась с неба сплошным потоком. Тополиные ветви, сплетённые в причудливые руки, колыхались и стонали под ветром. На обочине дороги образовался поток. Подражая горной речушке, собирая бумаги и листья, он покатился по улице Горького, выплёскиваясь на тротуар, но, повинуясь горбатой дороге, покорно свернул в Тихий переулок.

Машина, хрустнув тормозами, остановилась возле двухэтажного домика.