– Теперь зачастит…
– Как же быть-то мне? – спросила Ксения Яковлевна.
– Что как быть?..
– Встать завтра?
– Вестимо, встать…
Будто сразу прошло, чудодей, дескать… В доверие войдет он и у Семена Аникича, и у Антиповны, и вам посвободнее будет…
– Да коли я здорова-то буду, его сюда не пустят, – возразила девушка.
– Зачем здоровой быть?.. Ты и на ногах будешь, а все же на хворь надо жалиться… Он и продолжит пользовать. На ноги-де поставил сразу, этак и хворь всю выгонит, исподволь-де и вызволит.
– Так, так, умница ты, Домаша.
– Нужда научит калачи есть…
– А что же дальше-то?.. – вдруг, как бы под впечатлением внезапно появившейся в ее голове мысли, сказала Ксения Яковлевна.
– Ты это о чем?
– Дальше-то что, говорю?.. Ведь коли теперь чаще станем видеться – еще труднее расставаться-то будет…
– Зачем расставаться?.. Может, улучите время, столкуетесь. А там и к дяде…
– Не согласится дядюшка, да и братец.
– Ну, как выбирать придется им между твоей смертью или свадьбой, так небось и согласятся.
– Боязно говорить с ними будет…
– Ну уж это не без того. Надо смелой быть…
Ксения Яковлевна задумчиво молчала.
– А уж как он любит тебя, просто страсть. Инда весь дрожит, как говорит о тебе…
– Да что ты, Домаша…
– Говорила ведь я тебе… Я было его испытать хотела, заигрывать стала, так куда тебе… Как зыкнет на меня!
– Правда это?
– Правда истинная…
– Ах, Домаша, и он мил мне, так мил, что и сказать нельзя…
Щеки Ксении Яковлевны горели ярким румянцем, глаза блестели. Она была еще красивее в этом любовном экстазе.
– Знаю я, знаю, кабы не видела я того, и помогать бы не стала, блажь-то девичью сейчас отличишь от любви настоящей-то…
– Еще бы… Кабы блажь была, я бы разве так мучилась?..
– Хорошо понимаю я это. Сама я…
Домаша остановилась.
– Скучаешь по Яшке-то?..
– Не то чтобы очень, а пусто как-то, не с кем слово перемолвить.
– Видишь ли, а говоришь не любишь… Тоже любишь.
– Где он, шалый, путается? Давно бы возвратиться домой надо. Ужели он так зря в Москву продерет за гостинцами да обновами?.. Не надо мне их, только бы сам цел ворочался, – не отвечая на вопрос, сказала Домаша.
В это время у двери послышался шорох. Ксения Яковлевна приняла прежнюю позу болящей.
Дверь отворилась, и в опочивальню вошла Антиповна.
XXII
Чудо
Чудо действительно свершилось.
Антиповна, раскаиваясь в своем недоверии к Ермаку Тимофеевичу, с точностью исполнила все им предписанное.
Она заварила данную им траву, остудила отвар и заставила больную выпить целую кружку.
Наутро Ксения Яковлевна проснулась с возвращенными силами, встала с постели и даже вышла в рукодельную. Нянька радовалась положительно диву.
– Ну и спасибо же Ермаку Тимофеевичу, – решила она и пошла с докладом к Семену Иоаникиевичу.
Старик Строганов только что встал и вышел из своей опочивальни.
Увидав Антиповну, он поспешно спросил:
– Ну что с Аксюшей?
– Чудо, батюшка Семен Аникич, истинное чудо…
– А что?
– Встала, за пяльцами сидит…
– Ну!