Ермак Тимофеевич

– Верно, батюшка Семен Аникич, верно… Я и сама диву далась, как все это вышло у него, как по писаному.

– Вот видишь, старая, а ты же на него вчера зверем смотрела, – заметил весело Семен Аникич.

– Виновата уж, батюшка, виновата… Клепала в мыслях на него, это истинно… Мекала даже, что он и сглазил у нас девушку, и даже о том Максиму Яковлевичу докладывала.

– Знаю, слышал… Ну а теперь что скажешь?..

– Да что сказать?.. Виновата, и весь теперь сказ…

– То-то же… Ермак-то – не парень, а золото. В прошлую ночь нас от лихих ворогов спас, а ноне Аксюшу на ноги поставил. Вот каков он!

– Это точно, батюшка Семен Аникич. Дай ему Бог за то здоровье… Пошли невесту хорошую…

– Невесту… Ну, кажись, о свадьбе он не думает, – засмеялся старик Строганов.

– Не век же ему бобылем жить… Может, и из наших девушек какая полюбится.

– Ты уж и сватать его норовишь!.. Положила, значит, гнев на милость…

– Да что же в том дурного, батюшка Семен Аникич? Это уж все от Бога так устроено. И в писании сказано: оставит человек отца и матерь свою и прилепится к жене своей, и будет двое, а плоть едина… Скучно тоже, чай, молодцу жить одинокому, вот я к слову и молвила.

– Нет, Антиповна, не оженишь его. Он в лес норовит…

– Как в лес, батюшка Семен Аникич?

– Да так, сам говорит, волк он, а волка, чай, знаешь пословицу, как ни корми, он все в лес глядит.

– Ахти, страсти какие…

– Вот видишь, а ты его уже сватать начала… Ну, пойдем, посмотрим на нашу лебедушку.

В рукодельной кипела работа. Ксения Яковлевна сидела за своими пяльцами и усердно вышивала. Рядом с ней помещалась Домаша.

Ксения Яковлевна была бледна, и только эта бледность и указывала, что ей все еще недужится, что средство, данное Ермаком Тимофеевичем, еще не совсем выгнало хворь.

Да этого нельзя было и требовать.

Слава богу, что хоть поставил на ноги.

– Ты это чего себя трудишь после болезни? – сказал Семен Иоаникиевич, поклонившись вставшим девушкам и подходя к Ксении Яковлевне.

– С добрым утром, дядя…

– И тебя тоже. Зачем, говорю, за работу-то села, трудишь себя после болезни?..

– Ничего, дядя, я теперь здорова, поработать захотелось…

– Ничего не болит?

– Нет, только сердце что-то ноет.

– Сердце… – повторил старик. – С чего бы это?

– Не ведаю я того, дядя.

– Ты скажи Ермаку-то Тимофеевичу о том… Он обещал после обеда зайти.

– Стыдно мне, дядя, – потупилась девушка.

– Что за стыдно?.. Ведь знахарь он, а знахарю, что попу на духу, все надо сказывать… Ты скажи смотри.

Семен Иоаникиевич слегка потрепал племянницу по щеке и, обратившись к Антиповне, сказал:

– А ты, нянька, все же не давай долго ей трудиться над работой. Пусть поболтает с девушками, позабавится…

– Слушаюсь… И сама долго не поработает. Пристанет, так и оставит.

Старик Строганов вышел из рукодельной. Антиповна заняла свой наблюдательный пост у окна. А Ксения Яковлевна снова села за пяльцы.

Антиповна, впрочем, оказалась права – она недолго поработала и, что-то шепнув Домаше, вышла из рукодельной в соседнюю комнату. Домаша тотчас последовала за ней, но через минуту снова появилась в рукодельной.

– Коли петь, девушки, хотите, так Ксения Яковлевна сказала, чтобы пели, только повеселей какую-нибудь песню…

– Как же без тебя, запевалы?.. – послышались голоса.

– И без меня обойдетесь, – засмеялась Домаша. – Груша будет запевалой, а меня ждет Ксения Яковлевна. – И она кивнула головой на красивую полную, круглолицую, краснощекую блондинку. – Запевай Груша…

– Запою. Отчего не запеть? – сказала та, улыбаясь.

Домаша ушла в соседнюю комнату, а через минуту рукодельная огласилась веселым пением.

– Не могла бы я ноне петь там, – сказала Домаша, садясь на лавку рядом с Ксенией Яковлевной.

– Отчего?

– Скучно мне что-то…

– Это по Яшке…

– Может, и так… Нехорошо это…

– Почему нехорошо?

– Не стоит их брат, чтобы наша сестра по ним скучала… Невесть, может, где он путается…

– Навряд ли, не такой он парень… Хороший он, – заступилась Ксения Яковлевна.

– Влезешь в них, – со вздохом сказала Домаша. – Ну а тебе-то, Ксения Яковлевна, и подлинно полегчало?