Ермак Тимофеевич

Ермак Тимофеевич, как и накануне, прошел не прямо в светлицу Ксении Яковлевны, а в горницу Семена Иоаникиевича, которого застал, по обыкновению, за сведением счетов. Громадное соляное и рудное дело Строгановых требовало неустанного внимания со стороны хозяев, хотя у каждой отрасли дела был поставлен доверенный набольший, но недаром молвится русская пословица: «Хозяйский глазок – смотрок».

Племянники Семена Иоаникиевича по молодости лет мало вникали в дело, часто отлучались то на охоту, то в Пермь погулять-распотешить свою душеньку. Дядя им не препятствовал.

– Молодые люди перебесятся, – обыкновенно говаривал он и все управление громадным делом сосредоточил в своих руках, для вежливости, как мы уже говорили, советуясь с племянниками по более важным вопросам. Случалось всегда как-то так, что племянники соглашались с мнением дяди. Самолюбие их, как хозяев, было удовлетворено. Все обстояло благополучно. Этим и объясняется, почему Семен Иоаникиевич вечно был углублен в счета и выкладки.

Увидав входившего Ермака Тимофеевича, он быстро вскочил и пошел к нему навстречу и совершенно неожиданно для него обнял и трижды поцеловал.

– И чудодей же ты, Ермак Тимофеевич, – сказал он, – ведь девушка-то встала. За работой ее застал…

– Я так и думал… Немочь девичья… Только напрасно она трудит себя работой, хворь-то из нее не могла совсем выйти, придется еще полечить ее, – сказал Ермак.

– Я и сам ей сказал о работе и Антиповне наказал, чтобы не давала утруждать себя… Ну-де какая ее работа, просто сидит со своими сенными девушками, все на народе веселее, – ответил старик Строганов.

– Это-то точно, – согласился Ермак Тимофеевич.

– Через силу работать не будет, не неволят ведь…

– Это само собой, что и говорить.

– Садись, что же ты стоишь, Ермак Тимофеевич…

– Да я бы к больной хотел пройти, – заметил тот.

– А… Так пойдем, посмотри ее, может, еще что делать надо.

– Посмотрим, посмотрим…

И Семен Иоаникиевич с Ермаком Тимофеевичем вышли из горницы.

Они застали Ксению Яковлевну и Домашу во второй горнице сидевшими на лавке. Последняя встала при входе Семена Иоаникиевича и Ермака Тимофеевича, отвесила им обоим поклон и вышла в рукодельную.

На пороге она столкнулась с шедшей к своей питомице Антиповной и довольно сильно толкнула ее.

– У, егоза, глаз, што ли, у тебя нету… – проворчала старуха, но девушка уж была на своем месте за пяльцами.

Антиповна вошла во вторую горницу и подошла к Ксении Яковлевне, с которою уже, поздоровавшись, разговаривали дядя и Ермак Тимофеевич.

– Ну что, касаточка, несильно тебе недужится? – спросил первый.

– Теперь полегчало… Попоили меня травой, я и заснула. Крепко спала, встала здоровой…

– Ну уж где здоровой… – заметил Ермак Тимофеевич. – Благо на ноги-то встала и то, слава тебе, Господи.

– Уж подлинно слава тебе, Господи… – вмешалась в разговор подошедшая Антиповна, – и тебе слава, Ермак Тимофеевич. Прими от меня, от старухи, поклон низкий.

И Антиповна в пояс поклонилась Ермаку.

Тот ответил ей тем же.

– Не по заслугам мне кланяться, нянюшка…

– Уж про то знаю я, добрый молодец… Виновата я перед тобой мыслию… Вчера дала себе клятву повиниться перед тобою, коли нашу кралечку на ноги поставишь… Вот и винюсь теперь… Прости меня, старую.

– Бог простит, нянюшка Лукерья Антиповна, – отвечал Ермак Тимофеевич, снова кланяясь поклонившейся ему Антиповне.

– Попользуй ее еще чем ни на есть, хворь-то остальную выгони… – молящим голосом произнесла старуха.

– Попытаемся с Божьей помощью… Позвольте правую ручку, Ксения Яковлевна, – обратился он к Строгановой.

Та, вся зардевшись, протянула ему руку. Ермак бережно взял ее, точно держал сосуд, до краев наполненный водою. Он подержал ее лишь несколько мгновений и выпустил, случайно взглянув в лицо девушки. Их взгляды встретились. Это было лишь одно мгновение, которое было для них красноречивее долгой беседы: в нем сказалось все обуревающее их взаимное чувство.

Ни Семен Иоаникиевич, ни Антиповна не уловили этого взгляда.

– Поить надо еще денек травкой, – сказал Ермак Тимофеевич после некоторого раздумья. – Не противна она тебе, Ксения Яковлевна?

– Нет, ничего, горько немножко, – тихо отвечала она.

– Медком можно подсластить али вареньицем, – заметил он.

– С медком она вчера и пила ее, – вставила слово Антиповна.

– Вот и поите, как пить захочет, так глоточек, другой и сделает… Она трава пользительная. А завтра видно будет, я понаведаюсь.

И он снова бросил чуть заметный взгляд на девушку.

– До свидания, Ксения Яковлевна, здорова будь! – отвесил он ей поясной поклон.

Девушка отвечала ему наклонением головы.

– До свидания, моя касаточка! – сказал Семен Иоаникиевич и поцеловал племянницу в лоб.

Ермак вышел, Семен Иоаникиевич последовал за ним. Они прошли рукодельную, поклонившись вставшим с своих мест сенным девушкам, и вышли из светлицы.

– Что скажешь, Ермак Тимофеевич? – спросил Строганов. – Как она, по-твоему, выздоравливает.

– Бог даст поправится, Семен Аникич, не тревожь себя, время надо, сам, чай, знаешь, хворь-то в человека четвертями входит, а выходит щепоточками.

– Это правильно.

– То-то и есть… Полечим, Бог даст, вылечим.

– Вылечи, Ермак Тимофеевич, вылечи, век тебе этого не забуду, всем, чем хочешь, награжу, чего ни потребуешь. Одна ведь она у меня племянница-то. Люблю я ее…

– Понимаю я это, Семен Аникич, понимаю. Сам пользовать вызвался, надо уж вылечить.

– Повторяю, век не забуду… Чем хочешь награжу, – повторил Строганов.

– А как я, Семен Аникич, награду-то большую потребую? – вдруг сказал Ермак Тимофеевич.