Наследство последнего императора. 2-й том

– Да оттого, что ваш приятель Пифагор прав. Все слишком изменилось. Но главное даже не в этом.

– В чем же? Скажите, сделайте одолжение.

– Мне нельзя управлять государством. Любым. Даже самым маленьким.

– Слишком сложно? Боитесь не справиться?

– По другой причине. Я болен. С такой болезнью, как у меня, нельзя отвечать за жизнь полутораста миллионов человек, – глядя прямо в глаза Яковлеву, с чувством спокойной убежденности произнес Алексей.

Послышался короткий всхлип: Александра вытерла носовым платком глаза.

– Это хорошо, Алексей Николаевич, что вы верно оцениваете окружающую действительность, – заметил комиссар Яковлев. – Столь необходимое качество и среди обычных людей встречается не часто, а уж среди представителей высших сословий – тем более…

– Нет, не справиться! – повторил Алексей. – Кроме того, надо много учиться, много знать. Нужно стать офицером, потом генералом, закончить академию Генерального штаба… А я всего лишь унтер-офицер, – признался он. – Хотя и георгиевский кавалер! – добавил с нескрываемой гордостью. – Но дальнейшее повышение в чине мне не светит… – он вздохнул и спросил: – А в красной армии есть офицеры? Мне говорили, что нет. Одни только солдаты, депутаты и большевики. Могу себе представить, что это за армия!.. Одни разговоры – правильный приказ командира или неправильный. Потому и немцам фронт открыли!

Мать и сын

Яковлев кивнул.

– Вы абсолютно правы! Потому и открыли. Так было в армии сразу после Февраля. Но сейчас в красной армии есть офицеры. Их довольно много. И есть дисциплина. И никаких солдатских комитетов. Иначе, как вы верно заметили, это была бы не армия, а постоянный митинг. Только чины и должности нынче называются иначе.

– А вы офицер? – не отставал Алексей.

– Я? – улыбнулся Яковлев. – Не будет ошибки, если сказать «да».

Алексей критически смерил комиссара взглядом с головы до ног.

– Зачем понадобилось снимать с военных погоны? – продолжал допрашивать мальчик.

– Да затем, Алексей Николаевич, что революция вообще всегда очень многое меняет. И армия в России другая. И цели у нее другие. Собственно, у нее теперь всего одна цель – защитить революцию!

– Ну вот, видите! – воскликнул мальчик. – А еще спрашиваете меня – «будете ли править, станете ли царем!..» Некрасиво так шутить… Вам не кажется? Вот теперь мне все стало ясно! Что же это за армия, которая создана для защиты революции, а не Отечества! – с обидой добавил он.

– В настоящий момент у революции и Отечества одна судьба, – сказал комиссар.

Алексей помолчал.

– А скажите все-таки правду, что вы с нами собираетесь сделать?

– Моему начальству кажется, что вы, то есть вся семья ваша, здесь засиделись.

– И что? – шепотом спросил мальчик. – Что будет?

– Подробности потом. Всё будете знать: ничего от вас не скрою, – пообещал комиссар. – Спасибо за беседу, Алексей Николаевич! Выздоравливайте.

Он двинулся к выходу. За ним в угрюмом молчании последовал Заславский. Новосильцева задержалась у кровати и шепнула Алексею:

– Выздоравливай поскорее, голубчик. Я тебя отсюда непременно увезу!

– Куда? – тоже шепотом спросил Алексей.

– Туда, где тебе будет лучше, чем здесь.

Алексей схватил ее руку, прижал к своей груди, потом поцеловал. Новосильцева прижала палец к губам: «Тихо!» и заторопилась вслед за Яковлевым.

Комиссар уже взялся за ручку двери, когда его догнал голос подростка:

– Вы не такой, как все, гражданин комиссар! Вы действительно настоящий большевик?

– До сих пор мне казалось – да, – ответил Яковлев.

– Я бы хотел пожать вам руку.

– Почту за честь, – улыбнулся комиссар.

Он вернулся, осторожно подержал в своей ладони руку мальчика. Она была легкая, как пушинка, и влажная: пожатия Яковлев почти не почувствовал.

– Вы не комиссар, – сказал Алексей.

– А кто же, по-вашему? – удивился Яковлев.

– Не комиссар… Офицер.

– Я и тот, и другой одновременно, – улыбнулся Яковлев.

В коридоре Николай аккуратно правил коляской, объезжая чемоданы, баулы и сундуки, которым в губернаторском «Доме свободы» так до сих пор и не нашлось подходящего места: все-таки багаж Романовых и свитских занимал почти целый железнодорожный состав.

– Итак, господин комиссар, – остановился Николай у двери в свою комнату. – Я прошу и жду пояснений.

– Естественно, вы их получите, Ваше величество. Но не здесь и не сейчас. Может быть, вечером. Или завтра утром, – ответил комиссар Яковлев и повернулся к Заславскому. – Ну что же, Шимон Евшевич, здесь на сегодня все! Мы еще увидимся с вами сегодня или у вас другие планы?

Заславский подозрительно смотрел то на комиссара, то на Романовых.

– Планы? А вы – вы какие имеете планы? Что ты задумал, Яковлев?

– О моих планах вы прекрасно знаете: собрание отряда охраны. Надеюсь, Авдеев уже все подготовил. Вы будете на собрании?

– А вы тут останетесь? И надолго останетесь? И зачем останетесь? – не отвечая на вопрос, допытывался Заславский.

– В Тобольске?

– Таки да, в Тобольске.

– Зачем же мне здесь оставаться? – возразил Яковлев. – Через недельку, пожалуй, в обратный путь. А сейчас хочу подробнее осмотреть дом. Мне торопиться некуда. Неделя, как минимум, в запасе.

– Не понимаю тебя, товарищ московский комиссар Яковлев! Что ты будешь тут таки посмотреть и хочешь увидеть в свободном доме?

– Не догадываетесь? – спросил Яковлев с подчеркнутой наивностью, из которой слишком явно выпирала издевка.