Круги ада

– А Слава это кто?

– А! Славик? А Славик директор нашей киногруппы. Мы снимаем за свои деньги художественный фильм про пиратов на Ялтинской киностудии. Это у его друга сегодня день рождения и он меня пригласил в «Пекин». Я и сам здесь никого не знаю. – он очень красноречиво посмотрел ей в глаза, моргнул одним глазом, чуть улыбнулся уголком губ и сделал мимикой лица очень выразительный жест в сторону стола, чтобы не было заметно окружающим. Этот мимолётный жест и взгляд не только объяснили ситуацию, но и больно кольнули в сердце. Она поймала себя на абсурдной мысли и ещё раз очень внимательно посмотрела на Сергея. Вдруг Настю как будто ударило лёгким током и осенило! Она узнала это лицо и даже замерла от неожиданности с каким-то мистическим, внутренним откровением, похожим на шок!

Не может быть такого! – подумала Настя и опять внимательно, прищурившись для надёжности, посмотрела на Сергея.

Она поразилась этому сходству, сходству её любимого портрета в кружевных манжетах и бархатном камзоле с этим неизвестным ей Серёжей. Её любимого, который каждое утро радовался её пробуждению, и жил с ней её жизнью. Он жалел её, оправдывая и сочувствуя всем своим нарисованным, но таким живым для неё лицом. Он дышал с ней её воздухом. Он единственный поддерживал её в этой тяжёлой жизни своим оптимизмом легкой улыбки на губах и силы в его глубоких, карих глазах. А сейчас он сидел около неё! Он улыбался такой же улыбкой, смотрел на неё такими же глазами!

Сергей как будто что-то почувствовал и вдруг улыбнулся ещё откровеннее и подморгнул одним глазом. И как будто два незнакомых человека вдруг слились воедино, одинаково моргнули ей глазом и улыбнулись чуть уголком губ. От такой неожиданности у Насти выступили лёгкие капельки пота над верхней губой и вспотели ладошки. Но она боялась сознаться себе, что сходство может быть таким поразительным, таким точным до миллиграмма. Нужно было отвлечь себя от этой мысли, которая могла оказаться навязчивой. Отвлечься на окружающих, на соседей, на этот странный стол, населённый такой разномастной публикой, включая её саму.

Она сразу всё поняла и про стол и про Сергея. Он как бы объяснял ей и улыбкой, и мимикой, и глазами, что был в курсе о сплошной голубизне. Может быть, поэтому и бросился к ней, как к спасательному якорю на своём пути. Ещё она поняла, что не сможет теперь уйти от Сергея по собственному желанию, и, как приклеенная, будет ждать от него решения своей участи хотя бы на сегодня…

Она опять стала рассматривать его, прикрыв ресницами своё любопытство, чтобы не показаться навязчивой. Он производил впечатление совершенно нормального мужчины, и её это обрадовало. Обрадовало, что она не ошиблась в нём. Обрадовало, что он не портит первого впечатления о себе и становится похож на портрет всё больше и больше не только внешне, но, может быть, и внутренне, своим восприятием мира и пространства…

Но ещё её обрадовал рассказ про кино. Обрадовал и заинтересовал. Это означало, что и в этом она тоже не ошиблась. Значит, Сергей действительно из новых богатеев и можно будет попробовать его «охмурить», может быть, применяя и своё умение, и древнюю магию? Тем более, что это удивительное сходство стояло перед глазами и не отпускало. Настя приняла решение «прощупать» Сергея более основательно, боясь своей собственной возможности ошибиться и разочароваться. Она стала постепенно включаться в игру, называемую ею самой – «заарканим козла». Эта игра нравилась ей всегда, а сегодня она включилась в неё с внутренней дрожью и боязнью ошибки. Ох! Как бы не хотелось ей ошибиться именно сегодня…

Она стала смотреть на него за столом чуть сбоку, чтобы лучше выделялись её густые и чёрные ресницы, чуть трепеща ими и покрываясь еле заметным нежным румянцем. Она умела делать это ещё с детского дома, когда её вызывали к директору на «ковёр». Она стала бросать взгляды из-под бровей, соединяя и подкрепляя их каким-нибудь очень заинтересованным вопросом, который она задавала нежным, «девичьим» голоском, так, чтобы он и видел и любовался её ресницами, глазами, бровями, всем её лицом, и как будто бы она старалась, чтобы нет. Она открыла любовную охоту, игру с тончайшей и невидимой сетью, в которой он должен был запутаться. Она танцевала с ним так, чтобы не соприкасаться телами, а если и соприкасаться, то якобы нечаянно, случайно, после чего поднимала на него извиняющиеся глаза и опять вздрагивала ресницами, но уже сильнее. Это была та самая, главная «фишка» в её умении завлекать мужчин, она отшлифовала её с тех, ещё детских лет и до полного совершенства. Игра эта получалось у неё отменно, она владела ею точно так же, как и заливаться девичьим румянцем, от чуть заметного, до яркого, малинового, помогавшего показать ей лицом смущение, как девочке.

Он был высокого роста, может быть почти метр девяносто. Она со своим цыплячьим ростом имела возможность играть взглядом и ресницами в самой полной мере, завлекая его в эти тонкие, невидимые сети опытной женщины, не видные никакому мужскому взгляду. Захватывающая игра продолжалась весь вечер. Он должен был подумать о ней только очень хорошо. Он должен был! Он должен был не заметить её профессионализма и опытности, а увидеть обыкновенную русскую молодую женщину, немного наивную, как девочка, немного глупую и доверчивую, немного обиженную подругой, которая так и не пришла в ресторан. Она видела, что её игра его зачаровывает и затягивает, как в пропасть, всё глубже и глубже, может быть даже основательно…

Вечер закончился предложением поехать к нему домой в гости. О деньгах она решила ничего не говорить, сделать вид, что она, как обыкновенная простушка, может согласиться поехать в гости «за любовью». В такси он шутил и, рассказывая о семье, к которой они ехали, предупреждал:

– Ты представляешь? У моей названной матери, Нины, с которой меня жизнь свела, и у которой я сейчас живу, вчера тоже был день рождения! Ей тоже исполнилось, как и сегодняшнему соседу за нашим столом, сорок лет, но только вчера! Мы отмечали это очень шумно и весело – вчера, а сегодня народ весь день похмелялся и до чего опохмелился, я не знаю, поэтому ты не удивляйся! Можно увидеть всё!

В квартире, куда они приехали, действительно было видно присутствие большого праздника. Она была завалена цветами и не совсем трезвым народом. Народу, правда, осталось уже мало. Две молодые дамочки, которых Сергей представил, как своих сводных сестёр. Одного очень красивого молодого человека в плавках, хотя на улице и был октябрь месяц. Женщины средних лет, явной именинницы, которая, почему-то, была с кровоподтёком во всю правую сторону лица, с фиолетовым синяком под глазом, с содранными локтями и в ночной рубашке. Две девицы были трезвые и уже укладывались спать, а странная парочка сидела за столом в большой комнате, была сильно под градусом и спать явно не собиралась. Настя смотрела на них и вспоминала такие же пьяные застолья из своей молодости, которые всегда заканчивались драками с мордобоем, и вот такими вот синяками во всё, только её, лицо. Синяки ставил смешной и непонятный муж Лёня, сгинувший давно из её окружения, но оставивший неприятные воспоминания и представления о семейной жизни.

Сергей помог ей снять плащ в прихожей и ввёл в большую комнату.

– Вот. Знакомьтесь! – как бы подтолкнув её под локоть, и, таким образом, выдвинув чуть вперёд, сказал он. – Это моя любимая девушка Настя!

– А разве не я твоя любимая девушка, Саша? – сказал молодой человек заплетающимся языком, икнул, и нахально заулыбался. Его голова, при этом закачалась, как у китайского болванчика, который достался ей от дедушки и стоял дома на полке у кровати, очень древняя, китайская и дорогая фигурка из кости.

Эта его нахальная физиономия скопировала и выражение лица, и мимику ухмылок Лёни до такой степени похоже, что в её глазах, вдруг, всё отчётливо всколыхнулось в памяти и встало настоящей картинкой из прошлого. Настя испугалась этого места, куда она неожиданно попала. Ей показалось, что она опять вошла в кошмар первых месяцев проживания в однокомнатной одинцовской квартире и что вот сейчас, немедленно, всё в точности повторится. Вот сейчас из кухни выйдет пьяный Лёня и начнёт её бить головой об пол или стенку, а потом безобразно насиловать прямо при этих чужих людях, а они будут сидеть, и смеяться, наблюдая происходящее, а может быть и принимать участие. Особенно ей не понравилась эта толстая женщина в ночной рубашке с синяком. Она была похожа на её пьяную мать, из их узкой комнаты в коммуналке, которую подруги звали Клавка, и которую она тихо ненавидела.

Она точно так же отреагировала на реплику парня, как отреагировала бы и её мать, засмеялась пьяным голосом и на всю комнату, и на всю Настину голову, и на всю Настину жизнь так очень громко и противно, что её противный смех загремел прямо в черепной коробке. Она сразу же почувствовала, как её голова стала чуть подёргиваться. Она знала, что это такое. Это было началом приступа. Нужно было немедленно остановить этот надвигающийся кошмар!

Настю подхватила волна ужаса и за то место, куда она попала, и за возможный приступ, и вынесла из квартиры прямо на улицу в считанные секунды. Она еле успела схватить в прихожей свой плащ и сумочку. Она бежала по пустынной, ночной улице не зная куда, и боялась, что кто-нибудь её догонит и опять потащит в эту страшную квартиру с пьяными и дикими людьми. Но улицы ночной Москвы равнодушно взирали на её панику и не желали прислать такси.

Сергей увёз её в противоположную часть города, а как выбраться отсюда она не знала. Она жила на проспекте Мира, а это было Южное Чертаново, незнакомый район, где она и была-то всего пару раз в своей жизни. Она не имела представления, в какую сторону ей нужно двигаться, куда бежать конкретно. Это заставило её остановиться и осмотреться, но ничего не объяснило.

Страх гнал вперёд. Она стала метаться на мостовой, понимая, что потеряла всякие ориентиры. На улице накрапывал мелкий октябрьский дождик, падающий на подмёрзлую землю и делавший эту землю невозможной для передвижения на тонких и высоких шпильках. Пришлось Насте медленно, почти ползком, двигаться по скользкой дороге, рассматривая дома и пространство вокруг них, в надежде увидеть там любого прохожего, но улицы были пустынны и молчаливы. В Москве была ночь…

Сергей догнал её уже за углом дома, на узкой и скользкой тропинке вникуда….

– Настя. Ты почему вдруг убежала? Саша пошутил. Мы же все знаем про Славу, поэтому он так и пошутил. Я со Славой уезжал из этого дома на день рождения, а когда уезжал, Саша шутил по поводу ночи. Говорил, что я могу из ресторана привести не Славу, а Сашу, или какого-нибудь Шурика. А ты не поняла.

– А что это за баба с «фингалами»?

– А это наша именинница. Нина. Вчера было очень много гостей, человек сто и все надарили ей горы цветов. Мы отмечали день рождения в ресторане, а когда приехали домой, и она выходила из машины около подъезда с охапкой цветов, то зацепилась каблуком за выбоину в асфальте, второй ногой поскользнулась по льду лужи и приложилась всей щекой прямо по ступенькам. А ты что подумала?

– А я подумала, что там была драка. Я не выношу драк категорически. Не приемлю их в человеческих отношениях.

– Да ты что! У нас дома никто и никогда не дерётся! Мы даже никогда не ругаемся. У нас в доме царит только любовь. Это ты зря испугалась. Пойдём обратно. Они тебя ждут. Не бойся, ничего плохого с тобой случиться не может. Может только хорошее.

Она подняла на него глаза, и вдруг он посмотрел на неё таким знакомым и любимым взглядом, что у неё почти подогнулись коленки. Она влюбилась в этот взгляд с того самого первого дня, когда они с матерью первый раз сидели в прихожей у дедушки. Она не смогла ответить – Нет. – этому прекрасному взгляду своего любимого принца и молча пошла следом за Серёжей.

В доме, и правда, было не страшно. Просто народ был сильно под хмельком и не совсем соображал, что делал. Уже буквально через полчаса все расползлись спать, и оказалось, что молодой парень Саша спит с этой старой бабой вместе, а у Серёжи была своя комната, куда они и удалились сразу же.

В постели он оказался на удивление ласковым и покладистым, что не помешало ему быть очень темпераментным, чему Настя обрадовалась несказанно, потому что хотела, чтобы он был непременно именно таким вот ласковым и таким же темпераментным, как и она.

Эта первая ночь была удивительной. Они не только телесно отдались друг другу, они отдались друг другу целиком. Эта близость соединила их так тонко и прекрасно, что каждая минута казалась им мигом, сотканным из необыкновенных ощущений полной откровенности. Они общались, перебивая друг друга, стараясь рассказать, как можно больше о себе, обнажив друг перед другом свои души, проболтав до самого утра всё свободное от телесной любви время. Она уже давно не отдавалась мужчине с таким удовольствием и совершенно бесплатно. Наверное, в этом были виноваты его удивительные глаза с такими знакомыми морщинками и юмористическими искорками, которые проникли в её душу и задержались там на многие годы, родив в её душе незнакомое чувство, которому она не знала названия, поэтому держала его в себе, удивляясь и оберегая от посторонних глаз. Только с ним ей хотелось разговаривать много и долго, бесконечно долго, и каждую минутку для них находилась новая тема для общения…