Черный портер

– Во, бляха муха, дает! Дак у меня маячка есть и гребешок. Я, таво… живо, -проговорил вконец растерянный бомж.

– Эй… девонька! А не выгонят? Ты… сама-то – кто?

– Я? Невеста! – громко, уверенно ответила Лариса. Через минуту ее уже не было. Словно Феде все это только показалось.

Юль, слышишь, разговаривает кто-то. Женский и мужской голос, – дернул Валерка за руку свою подругу.

– Где? Не, шумно, не разберешь, – отозвалась она без всякого интереса.– Густые кусты, стемнело, мне показалось… ссора какая-то или…

– Да бог с ним, пойдем еще поглядим! Или там девушка была хорошенькая?– Юлька хлопнула Валерку по попе и потащила поближе к месту действия.

В зале кружились пары. Играл оркестр. Подавали горячее. Делали паузу. И снова танцевали. Но вот распорядитель опять вышел, позвонил в серебряный колокольчик и попросил внимания. Сделалось тихо.

– У нас есть необычная идея. Мы хотим оставить на память молодоженам сувенир.

Тарас хлопнул в ладоши. Официанты внесли транспарант, на котором было нарисовано большущее раскидистое дерево, усыпанное яблоками. – Наш фотограф сделает моментальные снимки, а мы распишемся. Да еще оставим отпечатки пальцев. Снимки наклеим на яблочки! Можно по двое. Можно и всей семьей! А ребята помогут.

Около транспаранта помощники с красками и влажными салфетками приветливо улыбались. Гости загомонили и устремились к дереву, радуясь новой игре. Удивительно, как и взрослые и дети всегда не прочь себя увековечить!

Они охотно обмакивали в краску палец, а иногда и всю ладонь и прижимали к листу. Следом надо было расписаться. А погодя, получив свое фото, пришпилить или наклеить на место и его.

Мужичка у входа в служебное помещение никто не заметил. Маячка у него была слегка помята, но чистая, синяя такая и почему-то с гербом СССР. Щербатый гребешок Федя использовал на все сто. Физиономию старательно отмыл. А комбинезон? Так коленки, они под столом. Федор очень хорошо поел. Когда же гости в очередной раз высыпали в сад на фейерверк, он подошел, обмакнул пятерню в бриллиантовую зелень и старательно приложил к листу. Федор Поползнев, вывел он толстым черным фломастером. Вытащил влажную салфетку и вытер руку. А потом засунул и то и другое себе в карман. Да, урожайный выдался вечерок у шулера на покое Федьки Поползнева. Пойти попробовать, может бывшая подружка пустит ночевать?

А студентов, хохочущих и целующихся, поймал фотограф в саду. Он оставил свой длиннофокусный помощнику и бегал повсюду с мыльницей. Чтобы осуществить идею «дерева на память» требовались обычные снимки. Ребятишки ему так понравились, что он их сфотографировал без спросу, да так, что они и не заметили. Ну а потом подскочил и показал результат. Снимок оказался удачным. Тогда, не глядя на их веселое сопротивление, он уволок ребят в зал, заставил расписаться, оставить пальчики, а за все эти труды вручил еще одно фото им на память.

– Ладно, значит, судьба, давай тогда что-нибудь съедим, – предложил Валерка, – теперь уже на нас никто не глядит. Даже фотограф вот принял за своих.

Они тоже присели в сторонке и поклевали первое, что попалось на глаза, а вскоре, никем не замеченные, выбрались снова в сад на скамеечку.

– Ну как тебе? – осведомилась Юлька.

– Знаешь, весело у них. Столько всего напридумывано. Но… где многовато, а где и простовато.– А в общем, да – неплохо, конечно. Всем спасибо! Посидим тут или посмотрим еще?

Они поболтали немножко, а потом подошли к открытым уже кое-где из-за духоты окнам.

Жених с невестой снова оказались в кругу гостей. Что-то еще, наверно, ожидалось.

– Валерка, невеста, кажется, устала, – Юля пригляделась и добавила. – Смотри, побледнела как! Или свет падает неудачно? Знаешь, пойдем, пожалуй… Это ты – устала.

– Конечно, пошли.

Студенты повернулись и пошли прочь. Они протиснулись сквозь кустарник и направились назад тем же путем, что пришли. Никто им не встретился. Они без помех перебрались через ограду, обогнули угол и собрались уже перейти через улицу, как вдруг услышали пронзительный крик. Потом еще.

– Господи, это что такое? – Юля остановилась.

– Да верно, дурака валяют. Ты не пугайся. Просто еще что-нибудь придумали. Вампиров пригласили, – пожал плечами Валерий, – но тут же поправился. -Нет, я не прав. Ты погляди, сирены, а вот и скорая… К воротам подлетела машина, и, визжа тормозами, остановилась. Не прошло и нескольких минут, как за ней примчался реанимобиль.

– Пошли, – решительно сказал Валера. – Врачи приехали. Что бы там не стряслось… Мы им помочь не можем. Пойдем.

Пасечник. Звенигородская жизнь как она есть.

Дом, крепкий просторный сруб из толстых бревен, стоял в глубине ухоженного по-городскому сада с несколькими аккуратными клумбами у крыльца. На клумбе лучше всех остальных цветов были флоксы. Нежно лиловые и с алым ободком в серединке, белые, аметистовые, малиновые – они благоухали в нагретом ласковым солнышком воздухе, словно специально старались для хозяина. А он сидел тут же, на вольном воздухе за столом под полосатым тентом, всматривался в большую стеклянную пирамиду перед собой и делал пометки в объемистой клетчатой тетради.

Было тихо. Только дятел прилежно стучал иногда по высокой золотистой сосне, жужжали порой назойливые осы, да птицы перекликались где-то очень высоко над землей.

Хозяина дома друзья прозвали Михайло Потапычем. И не зря. Большой, ширококостный, с русой густой, хоть и короткой, курчавой бородой, басовитый он мог и так эту кличку заслужить. Но родители угадали и впрямь нарекли сына Михаилом! И этот «таскавший железо» с юности штангист, а потом борец-тяжеловес теперь к сорока охотно и без обид откликался на Потапыча.

Зимний добротный дом принадлежал ему самому с женой и детьми. Они любили тут жить до заморозков. Правда, теперь, когда дети подросли, в школу из Звенигорода стало добираться уже не с руки. Но в выходные, да в такую чудесную погоду… Он-то и на неделе еще иногда остается. На факультет он все равно ездит, если надо ночь-полночь, биостанция рядом, термиты… Да, термиты! Это было его новое увлечение. Одновременно, помощь другу, отпускнику. Пора сделать учет. Недавно он объяснял детишкам, что термиты вовсе не муравьи. Они… ох, вот опять отвлекся!

Потапыч перевернул страницу и стал заносить в таблицу, занимающую целый разворот, цифры, стрелочки и кружки. Жена с близнецами уехала в Звенигород за тетрадками и мелкой школьной амуницией. Большая овчарка свернулась у его ног. Покой! Никто не мешает и…

Раздался противный скрип, будто открылись с усилием проржавевшие садовые ворота, еще раз. За ним глухой звук, словно тяжелый мешок с мягкой рухлядью свалился на землю. С минуту было тихо. Как вдруг тишина сменилась ворчливой беззлобной руганью и жалобным кряхтеньем.

– Минька! Потапыч! Что это, холера ясна, я где? Пся крев, Минька-а-а!

Михаил Леонтьевич Скуратов оторвался от наблюдений и немного подождал. Новый взрыв жалоб и проклятий заставил его, однако, подняться.

– Петь, ты чего орешь? – пробираясь сквозь густой кустарник забасил он. –Ты ж после обеда решил покемарить в гамаке и…

Тут как раз Потапыч, решивший вместо дорожки двинуть через кусты к лужайке рядом с малинником с двумя развешанными на участке гамаками, вырвался на оперативный простор, слегка поцарапанный шиповником. Рядом поспевала серая Рада, сильно смахивающая на волка. Им открылась впечатляющая картина.

Скрипел гамак. Он раскачивался между деревьями. В нем, обложенный большими подушками извивался и чертыхался рыжий детина с густыми усами и круглыми серыми глазами. Подушки падали. Детина рычал. Сверху на все это безобразие с ветки липы, с безопасного расстояния взирал пестрый упитанный кот и иногда от возбуждения шипел.

– ХШШШШ! Брысь, Федька!

– Я Петька, а не Федька!

– Да это кот! Федька соседский, шелапутина, цыплят таскает…

Друзья орали, не слушая друг друга. Кот порскнул прочь. Выдрессированная собака, до сих пор терпеливо дожидавшаяся команды, вопросительно заскулила, глянув на хозяина.

– Петро, что с тобой такое? Слезай с гамака и объясни! – взревел хозяин, перекрыв густым басом остальные звуки.

– Миня, какой, слезай? Где близнецы? Где эти маленькие… Да посмотри, черт тебя возьми!!!

Ох! Кто не читал Свифта, совсем забытого, кажется, теперь, мог поучиться у Мишиных близнецов.

Скуратовский друг Петр Синица мирно заснул сном праведника. Интересно, бывают «послеобеденные праведники»? Или им следует быть голодными? Нет, это вроде, «велико постники» голодные, а праведники…

– Ми-ня! Они меня пришили, твои эти огольцы! Ты только.... Всюду! И за майку, и за штаны, и руки и ноги пришили! Ну? Видишь? Не только привязали, а еще и… Я им больше… Ни за какие коврижки больше ничего никогда не расскажу! В теннис играть не буду! Рыбу…

– Петь! Утихни. Я сейчас ножницы принесу. А мужичков выпорем. Ну не ори! Рыбу ты ловить вообще-то не любишь! Ты ведь моих мурашей тоже не любишь, а?

Миша старался отвлечь приятеля. Синица… Ох, он ведь сказал, а вернее, проорал чистую и горькую правду! Восьмилетние скуратовские безобразники аккуратно, старательно вдвоем(!) толстыми рыбацкими иглами с огромным ушком пришили Петра к гамаку с матрацем всюду, где смогли дотянутся. Да как ловко!

Скуратов сбегал домой, притаранил инструмент и принялся освобождать страстотерпца, который устал вопить и уже только стонал.

История вопроса