Эксперимент Г.ЛОХа, или общество иллюзиалов

– Я построил здание, храм искусства, вдохновленный природой, где каждый человек одним своим присутствием поможет сохранить и даже улучшить нашу экопланету.

Планета не могла оштрафовать, сказать, что она и так хороша, иначе архитектору пришлось бы прикусить язык, во избежание:

– Вы только что оскорбили Землю оценочными суждениями. Штраф – 1 000 000 000 бесконечность креолов.

Поэтому слово «улучшить» было сказано Лоренцо К. с особой интонацией. Кроме того, он, конечно, был тот еще любитель гугла, несмотря на всю свою природную обаятельность, о которой знал только он один, а больше никто и не подозревал. Он исключительно из благих намерений позаимствовал пару советов у «титанов». Как, к примеру, у Антонио Гауди, его творения все время будоражили его мозг, и Лоренцо все время пытался урвать кусок этого мастера ебе.

– Нет ничего придуманного, все изначально существует в природе, – громко, гротескными раскатами, эхо в специальной акустике зала, начал Лоренцо К. свою речь цитатой Гауди, но конечно, в устной речи не было знака (С), поэтому и только поэтому он опустил момент указания авторства этой цитаты.

Кстати, он, конечно, был несказанно счастлив, ощущал себя на голову выше всех в зале, что придавало его «приветливой» самодовольной улыбке еще больше пикантности. Именно в этой части зала акустика была таковой, что даже без пьедестала и микрофона (что, конечно, было бы сейчас крайне неуместно, он ведь не хотел лишиться всех своих доходов из-за простого желания потешить свое эго) его голос становился в три раза громче, чем обычно.

Он усвоил урок жонглирования словами еще с детства. В их тогда еще неэкологичной деревушке на юге Италии тетушка Сильвиа давала бесплатные мастер-классы по искусству шейминга глазами, молчанием, демонстративным игнорированием слов собеседника, искусством притворства, напускной словесной любви, и самое главное, она научила его мастерству игры словами. Словоблудству. Сестра Лоренцо Софи с малых лет только и умела, что бросать все слова, как метатели ядром, только в лоб, только во всеуслышанье. Но тетушка научила ее, как можно метнуть то же слово с помощью дрона, вроде как бы слово и долетело, а поди докажи, что метнула его тетушка Сильвиа и что именно тебе. Тетушка никогда не считала себя неправой в чем-либо, даже если говорила «дважды два четыре – пять». Поэтому все ее внучатые племянники выросли с четким убеждением, что два умножить на два – пять. Так гласила последняя инстанция в песне, которую она им напевала. Более того, если находился смельчак, поставивший под сомнение сие высказывание Сильвии, он был бы прилюдно со стопроцентным попаданием линчеван, и сам Пифагор усомнился бы в своих теориях, если встретил бы Сильвию. Возможно, мир все еще существует только благодаря таким Сильвиям, иначе страшно представить, что было бы, если каждый, кому взбрела в голову какая-нибудь чушь, не был бы сиюминутно посажен на свой маленький стульчик.

– Софи, есть некоторые девочки, которые только и делают, что тратят свое время впустую, но мы же таких не знаем, правда?

Так Софи и Лоренцо узнали, что можно сказать «ты дура», не произнося этого вслух.

Или когда приходила в гости ее соседка Франческа, которую она на дух не переносила и с удовольствием распускала про нее любые слухи, чтобы хоть как-то насолить ей, с ней беседа шла крайне аристократичная.

– Ой-й, Франческа, я вчера смотрела такое классное ток-шоу, вчера Лаура Финеччи (актриса) рассказывала о том, что ее любимые сказки – это сказки братьев Гримм, те, в которых рассказывается о ненасытности некоторых людей, о женщинах-змеях, из греческой мифологии, но мы таких не знаем.

Благодаря тетушке Лоренцо К. и оказался в ряду архитекторов-ресайклистов, движение которых появилось на заре эко-ЛОХовской эпохи. Конечно, как и каждый уважающий себя, а тем более – уважающий всех вокруг, социум по инерции требовал новых строений. Экологичных. Органических. Переработанных. Полных уважения ко всем вокруг. Был ли Лоренцо К. самым настоящим талантливым инноватором, я вам не скажу. Но словами он жонглировал бесподобно.

Ритмосерьга

Макс стоял посреди зала и счастливо отплясывал под «All night» Парова Стеллара, что выглядело очень захватывающе. К тому же он почему-то стоял в центре зала, что, конечно, противоречило правилам. Руки летели во все стороны, да-да, именно во все стороны, а ноги, казалось, что ими управляет какой-то Мерлин или невидимая беговая дорожка вперемешку с электровелосипедом . Если бы все это происходило в Индии, Макса непременно признали бы очередной инкарнацией Шивы. Девять был, мягко говоря, шокирован.

Стоящая в трех метрах женщина, покручивая в руках толстый зеленый браслет, завороженно смотрела на странный танец Макса, и если бы мы сейчас не были в Эко-Ляндии и в зале-«муравейнике», я бы побился об заклад, что в этот момент что-то произошло в ее равноправном мозгу. А возможно, в сердце. Не могу сказать с точностью, так как не произвел соответствующих замеров на ФУФЛО.

ФУФЛО – Физиометр уровня феромонов латентного окраса. Имеется во всех экоучреждениях на случай, если кто-либо заподозрит коллегу в чрезмерных чувствах и скрытом флирте. Уж каков скрытый флирт, подробно написал Луи Франсуа в своей книге «От неандертальца до иллюзиала», где он подробно описывает, к примеру, вот так:

– Флирт, само собой, в прогрессивном современном экообществе иллюзиалов давно отмерший вид общения. Он был необходим, когда люди веками не могли отойти от гендерного стереотипа общения, где, как и в животном мире, один из партнеров должен привлечь внимание другого для продолжения рода. Любой флирт, как и в мире флоры и фауны, обязательно носит животный и агрессивный окрас, так как один из двух обязательно возьмет на себя роль доминанта.

Правкой 10.0.1 флирт признавался нарушением прав и посягательством на личное пространство человека в экоиллюзиальном обществе.

Девять еле пробился к Максу сквозь толпу в зале. Макс, обливавшийся потом, стоял с самой счастливой улыбкой идиота, какая только могла быть у человека, который только что был Шивой.

– Макс, ты что, порезал карточку на кусочки, уже договорился с дилерами из Сомали на продажу почки и решил податься в цирк шапито? Или ты чего-то обкурился за пять минут? Только прошу, перестань лыбиться как малыш, которому впервые дали сосульку.

– А мне и дали сосульку впервые. Я только что летал. Это просто невероятно!

– Да почему же, вероятно, даже чересчур.

Девять округлил глаза, хотя они и так были достаточно большими, отчего он стал похож на малыша лемура, эдакая злая версия Морта из «Мадагаскара».

– О, я вижу, ты еще решил стать хиппи в режиме «не отходя от кассы». Что за чертова серьга в твоем ухе? Они насильно на тебя надели? И почему ты только что здесь выделывался перед всеми? – Девять перешел на шепот, а как же иначе, когда на карточке оставались последние сто креолов. – Вообще, наверное, это очередной мой странный сон, не стоит паниковать, дыши, Девять, дыши… ы-ы-ы-ых!

Девять стал задыхаться от такой небывалой «радости» за Макса. Он успел добежать до выхода, к счастью, там уже никто не толпился. Кстати, вход и выход у этого невероятного построения, был точь-в-точь как в муравейнике.И однако, в двух вариациях. Ну конечно, потому что даже в этом у иллюзиалов был выбор. По левой стенке муравейника были вделаны деревянные ступеньки-полки, каждая на двадцать сантиметров выше предыдущей, и так, прямо как «Лестница в небо»,[17 - Led Zeppelin “Stairway to Heaven”] она поднималась вплоть до «света в конце тоннеля», то есть входа-выхода.

А по правой стенке – хотя почему же правой, возможно, она была и левой, тут сложно однозначно сказать, где право, а где лево, да, к тому же назвать одну из стенок правой значило бы, что вы разделяете пространство, а значит, и людей в нем, на правых и левых. Поэтому лучше уж сказать «право и не очень-то право» или «лево и в обратную сторону от лево». Но, к счастью, согласно правке 9.0.8, слово «право» оскорбляет права нейтральности, так как оно идентично звучащему «правый», то есть «правильный». Никто не вправе указывать иллюзиалам, кем им быть. Заменить слово «правый» или «левый» описанием предметов и пространства, находящимися там, где «право» или «лево».

Глотнув свежего воздуха у поверхности, Девять спустился в «муравейник» спасать Макса.

***

– Макс, может, все-таки объяснишь, что это было? Ты помнишь вообще, зачем пришел сюда? Могу напомнить, ты журналист, пришел за интервью, а это место – просто зал для перформанса!

Но Макс казался оглушенным птенчиком и все крутил в руках серьгу желтого цвета, крутил, потом снова подносил к уху, надевал, отплясывал чечетку, потом снова снимал, делал какие то глупые неуклюжие прыжки своими ногами-макаронинами, потом снова надевал серьгу и в этот раз крутился вокруг своей оси как баскетбольный мяч в руках у позера, но так гармонично и без запинки, что у Девять чуть снова не закружилась голова. И каждый раз, снимая серьгу, он восхищенно разглядывал ее. Выглядело это так, как будто макаке с неподступного острова в океане впервые попал в руки экофон. Именно с неподступного острова, потому что любая уважающая себя городская макака, да хотя бы любая из того самого Тосё-гу в Никко[18 - Город в Японии, где находится храм с изображением «трех философских обезьян».], давно уже отставила старые философские «миказару» (которой вы пользуетесь каждый день, думая, что она смеется, а она всего лишь не хочет вас видеть, «киказару» – не слышу плохого, что говорится, и «ивазару» – не распространяю то плохое, что услышал), и вовсе не в диковинку им все современные тенденции.

Пока Макс, хуже макаки, снимал и надевал на себя серьгу, его, как и двадцать минут назад во время танца, окружила разношерстая толпа, что заставляло Девять сильно беспокоиться. Нет, понятное дело, что он стоял рядом с Максом, и его охватила агорафобия, которую он впервые открыл в себе в детском саду во время утренней зарядки, с тех пор он недолюбливал спорт, а учителя его прозвали социофобом, хотя вовсе он таким не был, журналист – и социофоб, это же антонимы. Из последних сил Девять набрал воздуха в легкие, пробрался через трех зрителей зоопарка, стоявших прямо перед Максом, которые наблюдали за ним, как за редким животным, сбежавшим из клетки, да к тому же которого можно потрогать. Но на всякий случай не трогали. Я тоже всегда стараюсь не трогать редких животных, мало ли какая зараза. Но тут, скорее, боялись штрафа, нельзя же просто так подойти и потрогать человека, тем более незнакомого. Пятьсот девяносто девять креолов на полу не валяются.

– Ма-а-акс, ну что ты, первый раз серьгу видишь? Да, знаю, был у тебя, как у Пикассо, «голубой» период, ты слушал Blind Guardian и хотел продырявить себе ухо и носить там что-нибудь, что покажет твою принадлежность. И напомню, я тебя в этом поддерживал, и никто тебя не повязал по рукам и ногам, а ты все же решил, что ухо одно, то есть их два, а жизнь-то одна, а вдруг мне надоест? И вообще, сегодня серьга, завтра косуха, так недолго себя загнать в какой-нибудь стереотип! Отдай это, Макси, вон тебя люди заждались, вот так, Макс, вот так, нам пора уходить, хоро-оший Макс, ты просто молодчина, – шепотом, потому что Макс даже если и нуждался в одобрении, в Эко-Ляндии об этом знать не обязательно.

Девять медленно протянул руку к Максу, точнее, к руке Макса. Все ведь смотрели «Властелина колец», так вот Макс смотрел на Девять такими глазами, как будто у него сейчас отнимут ту самую «преле-есть». Девять, прошедший целый курс по психологии онлайн, еще будучи на втором курсе, для того чтобы «войти в доверие к интервьюированному», как-то уж очень увлекся и досконально изучил тему «как общаться с припадочными». Зачем ему это, он не мог бы ответить даже сейчас, но любая проблема со здоровьем интересовала его с тех самых пор, как его прозвали Девять.

Мужчина и две женщины хором, как по приказу, прокричали Девять в уши:

– Очередь!

Взглядом они уже выцарапали Девять глаза, взяли за шкирку и выкинули вон, прямо к лестницам, ведущим к «свету в конце тоннеля». К счастью, Девять был журналистом из серии непуганых, и никакие взгляды на него не действовали. Хотя не сказать, что он прямо уж совсем не боялся, потому что еще чуть-чуть – и прощай, последние сбережения на карточке.

– Простите, уважаемый, ваше время истекло, верните, пожалуйста, ритмосерьгу на место.

Как молотком по голове, наипротивнейший голос обратился явно к Максу. Обладатель этого голоса моментально показался таким уродливым, что Максу хотелось просто взять и треснуть его со всей силой, может, даже всадить острым, изогнутым концом серьги прямо в глаз, ну в крайнем случае в кисть.

Так же, как он сделал 23 апреля, на первом курсе. Один недоносок стоял прямо перед ним и заслонял весь вид на красавицу с каштановыми волосами и длинными, изящными пальцами, с очень странным именем Рейв. Как к ногам у Тарантино, так же и к длинным пальцам, разумеется, вкупе с соразмерными формами всего остального, девушек Макс питал особую симпатию, а таких он встречал крайне редко. И как только он пытался «незаметно» разглядеть Рейв, тут же странный парень в сером худи поворачивался прямо туда же, как будто назло. Такого хамства, а тем более прямо перед собой, Макс терпеть не собирался. Мало того, из-за севшей зарядки телефона он проспал и не успел позавтракать. А несмотря на весь свой ведьмински худой типаж, от завтрака, обеда и ужина он не отказывался никогда. Макс свято придерживался пословицы «завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу». Потому-то он и завтракал каждое утро так усердно в компании себя, днем непременно обедал в компании своего лучшего друга, то есть мистера Макса Тротта, а вечернюю трапезу оставлял своему заклятому врагу, из-за которого с бедным Максом все время происходили неприятности, и Макс временами готов был его придушить. Как все уже догадались, это был не кто иной, как сам Тротт Макс. Будь он девушкой, он обязательно стал бы тем самым врагом, которого сначала ненавидят, улыбаясь в лицо, потом распускают любые слухи, но так и не осмеливаются сказать в лицо:

– Знаешь, Макс, я просто ненавижу тебя, потому что ты худой козел, жрешь и не толстеешь! Иссохни!

Так вот Макс родился не девушкой и уже поэтому он мог быть худым, не становясь при этом чьим-то лютым врагом и просто злодеем из-за хорошего метаболизма. Но это, конечно, было в дремучей Европе, в современном Эко-ЛОХ нейтральном обществе никто и никого не ненавидит и не любит из-за физических, да и внутренних данных. Просто вы такие,и все тут. Вы не прекрасны, вы не ужасны. Повторяю еще раз: 0.0.1. По правке эко-ЛОХ-общества, никто не имеет права давать оценочные суждения в адрес нейтрального иллюзиала или члена ЛОХ-общества.

В этот день все сложилось особенным образом, профессиональные астрологи с точностью сказали бы, что в этот день, 23 апреля, его белая луна была во льве или еще в ком-нибудь, что это была пятая фаза (надеюсь, такая есть) лунных суток, а еще в натальной карте было написано, что так тому и быть. Но Макс был очень недалеким парнем и даже не знал своего знака зодиака, пока его не посвятили в это таинство добрые сведущие люди, разумеется, по дате рождения. Бедняга не догадывался, что в этот день таким, как он, уродившимся в третий день восхождения, когда экзопланета Тута сцепилась в танце смерти с экзопланетой Тама, исходя из гороскопа, следовало следующее: «Сегодня взаимодействие Луны в Близнецах, а Меркурия в Рыбах мешает мыслить логически, создает цепь ложных совпадений. Не время для важных решений и серьезных действий. Вместо прямых вопросов и конфликтов хорошо использовать загадки, интриги, розыгрыши, намеки и шутки».

И вот когда с третьей попытки разглядеть длинные пальцы Рейв, не говоря уже обо всех остальных частях тела, вместо силуэта девушки перед глазами Макса опять встал Серое Худи, последний рычажок, оставшийся и так без топлива и без инструкций в виде астропрогноза, вышел из-под контроля. Макс со всей своей костлявой и долговязой, приближающейся к двум метрам высоты оттянул ничего не подозревающего и не имеющего глаз на затылке Серое Худи за шкирку. Серое Худи от такой неожиданности растерялся настолько, что внезапно для себя открыл новое свойство шариковой ручки. Макс был атакован шариковой ручкой так сильно, что из руки пошла кровь, и стало уже совсем не до Рейв.

Серое Худи не переносил вида крови, сам поражаясь своему животному рефлексу, извинялся так, как будто только что он перерезал человеку артерию, при этом Худи даже смотреть было страшно на плоды своего преступления, то есть на те капельки крови, которые показывались друг за другом на руке у Макса. Он долго, по-червяковски, извинялся перед незнакомцем, уже забыв о том, что тот начал первый. Все длилось бы еще очень долго, если бы Макс, не желающий показаться в глазах Рейв изнеженным цацей, не остановил весь этот спектакль (потому что зрителей-то уже набралось человек восемь, и даже Рейв любопытно, из-под пряди вьющихся распущенных волос, беспалевно поглядывала в сторону бесплатного театра со спецэффектами).

– Ну все, спектакль окончен!

Макс поклонился публике и протянул руку Серому Худи:

– Макс Тротт.

– Еще раз прос…

Макс посмотрел на Худи своим фирменным взглядом исподлобья, что выглядело так, как будто дерево собирается проткнуть своими жесткими сухими ветками и предупреждающе смотрит на вас дуплом.

– Макс Тротт! А вас?