Правила игры

Я не спала. Я выжидала. Оставшуюся часть ночи я провела, сидя на стуле, словно часовой на посту, и моя рука инстинктивно сжимала тяжелый латунный подсвечник с тумбочки. Каждый скрип дома, каждый шорох ветра за окном заставлял меня вздрагивать.

Наконец, сквозь шторы просочился серый, унылый свет рассвета. С его приходом вернулась и жесткая, холодная решимость. Я должна уйти. Сейчас.

Я быстро переоделась, натянув самый теплый свитер и брюки, и собрала небольшой рюкзак с самыми необходимыми вещами, документами, телефоном и блокнотом. Денег было мало, но мне хватило бы на билет куда угодно, главное подальше от этого дома.

Мой основной чемодан оставался, и пусть Пирсы думают, что я вернусь. Я не вернусь никогда.

Спустившись вниз, я обнаружила, что обязательный, душный завтрак уже накрыт в столовой. Мишель сидела во главе стола, как обычно, безупречная и отстраненная.

– Доброе утро, Мэдисон, – прозвучал ровный, официальный голос Мишель.

– Доброе утро, – ответила я, садясь за стол.

– Мой муж, к сожалению, вынужден уехать на пару дней по делам в город, – холодно объявила Мишель, не поднимая глаз от своего чая.

Его отъезд. Это был шанс. Это был единственный, идеальный шанс. Без главы дома, без его стальной воли, моя попытка побега была бы более жизнеспособной.

– Мэдисон, если тебе что-то понадобится, я буду в зимнем саду, – сказала она, ее голос звучал как далекий звон.

– Конечно, Мишель, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул.

Как только она исчезла в коридоре, я вскочила. Нет времени собирать чемодан. Только мой рюкзак. Я тихо побежала к задней двери, которая вела прямо в сад, а оттуда к дальней ограде. Я знала, что перелезть через неё будет трудно, но это был единственный путь, чтобы не попасться на глаза прислуге или Мишель.

Я отворила дверь и выскочила в промозглый утренний воздух. Сад был пуст. Я бежала по извилистым дорожкам, не оглядываясь, не обращая внимания на влажную землю, на царапающие ветви. Я слышала только стук своего сердца, кричащего.

Быстрее! Быстрее!.

Уже виднелась высокая каменная ограда, всего в каких-то двадцати метрах. Я уже представляла себя на другой стороне, на дороге, где я смогу остановить первую же машину.

– И куда это ты собралась, Мэдисон?

Голос прозвучал рядом и громко. Я резко остановилась, а дыхание мгновенно сбилось.

Это был Брайан.

Он стоял, прислонившись к стволу старого дуба, его сутулая фигура была почти неразличима на фоне серой коры. На нем был тот же растянутый свитер, но теперь в его глазах не было ни страха, ни робости. Только пустота и неподвижная решимость, которая была пугающе похожа на ту, что я видела в глазах Доминика.

– Брайан.

Он не двинулся с места, но его взгляд был стальным.

– Нет, – сказал он, и его голос был тихим, но непреклонным, – Ты пытаешься сбежать.

– Ты не можешь меня остановить, – я сделала шаг в сторону, пытаясь обойти его, но он шагнул вперед, преграждая путь.

– Могу, – в его голосе прозвучала жуткая уверенность, – Если ты выйдешь за эту ограду, будет хуже.

– Хуже, чем что? Чем ночной визит человека в маске? – вырвалось у меня.

Его лицо побледнело еще сильнее. Он не моргнул.

– Ты видела его, – это было не вопрос, а констатация, – Тогда тем более. Ты думаешь, что сбежишь отсюда? Нет. Ты просто передашь себя ему. Он найдет тебя. Везде.

Он сделал шаг, и его рука, неожиданно сильная, схватила меня за запястье.

– Пошли, – его глаза были полны муки, но хватка была железной, – Ты не сбежишь. Ты принадлежишь этому дому теперь.

Я попыталась вырваться, но его сила была пугающей. Он не тянул меня, но его хватка была цепкой и болезненной.

– Пусти меня, Брайан. Я не принадлежу этому безумию, – я не сдержала крика.

– Принадлежишь, – прошептал он, и это было похоже на стон, – Потому что мы принадлежим тебе.

Он развернул меня и потащил обратно к дому, к темноте его массивных стен, к изощренному злу, которое теперь имело не только своего хозяина, но и своего цепного пса. Моя попытка побега обернулась полным, унизительным провалом, и теперь я знала, я не просто не ушла, я окончательно попала в ловушку.

Железная хватка Брайана на моем запястье была болезненной и унизительной. Я боролась, но это была борьба против цепей, которых я не видела. Он не был силен физически, но его сила заключалась в абсолютной, отчаянной уверенности, что он поступает правильно, что он спасает меня от худшего.

– Пусти меня. Я не хочу быть в вашем доме. Я уеду, и вы забудете обо мне, – я пыталась вырвать руку, но он просто крепче стиснул пальцы.

– Не лги, – его голос был низким, почти заглушенным. Он звучал так, будто говорил сам с собой. – Ты не забудешь. Ты заглянула туда. Ты знаешь. И пока ты знаешь, ты привязана. Доминик не отпустит. Никто не отпустит.

– Доминик сам это устроил, – выкрикнула я, спотыкаясь о корни деревьев, которые тянули нас обратно к дому. – Он был в моей комнате.

Брайан дернулся. Его бледное лицо, повернутое ко мне в профиль, выражало какую-то невыносимую, внутреннюю муку.

– Тише. Не говори о нем здесь. Он… он слышит, – он замолчал, и его глаза быстро метнулись по верхушкам деревьев, словно он ожидал увидеть там наблюдателя.

Брайан тащил меня по каменной дорожке. Моя одежда была испачкана землей, сердце разбито, а достоинство растоптано. Я была похожа на ребенка, которого тащат обратно в наказание. Он открыл заднюю дверь, и мы снова оказались в холле. Запах старого дерева, пыли и тоски снова обволок меня.

Как только мы вошли, Брайан резко отпустил меня. Его рука упала, и он тут же отступил на пару шагов, словно я была источником заразы. В его взгляде промелькнуло нечто вроде извинения, но оно тут же было подавлено.

– Иди в свою комнату, – приказал он, снова ссутулившись, его голос вернул себе прежнюю немощность.

Он выглядел опустошенным, как человек, только что совершивший последний, самый тяжелый грех.

– Постарайся не попадаться на глаза Доминику. Он теперь знает, что ты пыталась.

– Спасибо за предупреждение, Брайан, – мои слова были полны горькой ненависти.

В его взгляде снова появился тот самый, абсолютный ужас. Он быстро, почти панически скрылся в тени коридора, оставив меня одну.

Я медленно обернулась.

У подножия мраморной лестницы стоял Доминик. Он не спускался. Он просто стоял там, одетый в идеально сидящий черный шелковый халат, который только подчеркивал его статную фигуру и светлые, как золото, волосы. Он выглядел так, словно только что проснулся, но его голубые глаза были острыми и расчетливыми, как будто он не спал совсем. На его лице играла медленная, хищная улыбка, полная безжалостной насмешки.

– Ну-ну, Мэди, – его голос был тихим, но эхом разнесся по холлу, обволакивая меня, – В таком виде сбегают из тюрем, а не покидают гостеприимный дом.

Он подошел ближе, и его присутствие поглотило все пространство.

– Я думал, мне придется приложить усилия, чтобы убедить тебя остаться. Но ты сама пришла ко мне, грязная и испуганная. Ты вернулась к своему палачу.

Он не прикоснулся ко мне, но я почувствовала себя окованной цепями. Я была поймана. И я знала, что теперь я не просто пленница в готическом доме, а игрушка в руках изощренного, безжалостного садиста.

Глава 7.

Шёпот в темноте.

Руки тряслись так сильно, что я едва могла удержать телефон. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица, отбивающаяся от прутьев клетки. Я знала, что это безумие. Знала, что меня могут поймать в любую секунду, и тогда цена будет не просто высока, она будет невыносимой. Но после того дня, когда меня нашли, прижимающую рюкзак к груди, моя внутренняя надежда умерла, оставив после себя лишь холодную, отчаянную решимость.

Они были… внимательны. После провала побега они стали ласковыми в своей жестокости, постоянно держа меня на грани. Улыбки стали шире, взгляды дольше. Каждый раз, когда я слышала приближающиеся шаги, по моей спине пробегал ледяной холод. Я стала параноиком, прислушиваясь к каждому шороху, ощущая их незримое присутствие даже в пустых комнатах. Я была их собственностью, и они это постоянно давали мне понять.

Я спряталась в маленькой кладовке под лестницей, где хранили старые пледы и чистящие средства. Запах пыли и химикатов казался теперь единственным безопасным ароматом в этом доме, пропитанном запахом страха и их дорогих, но таких отвратительных духов и одеколонов.

Я набрала номер. Саманта. Единственный человек, который остался у меня в мире, единственная ниточка, связывающая меня с той, нормальной жизнью, которую я так глупо потеряла. Долгие гудки казались вечностью, каждым своим "бип" напоминая мне о том, как мало у меня времени.

Наконец, щелчок.

– Алло? Мэди? Ты в порядке? Я так волновалась, ты пропала, – голос Саманты был как глоток свежего воздуха.

Я зажала рот рукой, чтобы не дать всхлипам вырваться наружу.

– Саманта, – мой голос был едва слышным шёпотом, скрипучим от сдерживаемых слёз и страха, – Слушай меня. Очень внимательно. И не перебивай.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как адреналин сжигает моё нутро.

– Я в ловушке. Мой отец отправил меня на перевоспитание, но я попала в дом к садистам. Они делают ужасные вещи. Я не могу рассказать тебе всего, но поверь мне, моя жизнь в опасности.

На том конце воцарилась тишина. Тяжёлая, оглушительная тишина, которую я могла почти осязать.

– Мэдисон, что ты такое говоришь? Это какая-то шутка? Ты пьяна? – в её голосе уже появились нотки паники и недоверия.

– Нет. Ради Бога, нет, – мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы говорить тихо, – Это правда. Когда я пыталась сбежать, они поймали меня. Они играют со мной. Это старый, огромный дом, где-то за городом, я не знаю точного адреса. Их двое. Они богатые, влиятельные и очень больные. Они не отпустят меня.

Я почувствовала, как по щеке скатилась слеза. Горькая, как осознание собственной беспомощности.

– Ты должна мне помочь. Пожалуйста, Саманта, ты должна. Ты единственный мой шанс. Я не знаю, как долго смогу продержаться.

– Боже мой, Мэди, – голос Саманты дрожал.

Она верила. Или, по крайней мере, была напугана достаточно, чтобы поверить.

– Что я должна делать? Куда мне идти? Ты говоришь, ты не знаешь адрес.

– Я буду искать любую зацепку, любую информацию о месте. Ты пока ничего не делай, что могло бы привлечь внимание. Просто жди моего звонка. И, Саманта, – я запнулась, с трудом выдавливая слова, – Если я перестану звонить, если ты не услышишь меня. Иди в полицию. Расскажи им. Расскажи обо всём, что я тебе сказала. Не верь ни единому их слову, если они скажут, что я сбежала или уехала.

– Нет. Не говори так. Ты позвонишь. Ты позвонишь, и я приеду за тобой! Я приеду, найду тебя, даже если.

– Тихо, – прошипела я, услышав отдаленный, едва различимый скрип пола где-то в коридоре, – Мне надо идти. Помни. Молчи. Жди. И не вздумай делать что-то одна. Это опасно. Очень опасно.

Я нажала кнопку "отбой", не дожидаясь ответа. Телефон выпал у меня из рук на груду старых покрывал, издавая глухой стук.

Я сидела в темноте, обхватив колени, и моё сердце отказывалось замедлять бег. Я предала их главное правило, не сопротивляться. Сделала первый, крошечный шаг к спасению, но это шаг был сделан по лезвию ножа.

Она знает. Саманта знает. Это была моя единственная надежда, мой хрупкий, но живой якорь в реальности. Теперь нужно найти этот чертов адрес. Но как? В этом доме не было ни газет, ни почты, ни единого клочка бумаги, который мог бы пролить свет на моё местоположение. Только бесконечные, безликие комнаты и их жуткие, преследующие улыбки.

Скрип повторился. Ближе. Теперь я была уверена. Это был он. Он всегда ходил так тихо, словно призрак. Словно охотник, наслаждающийся погоней.

Я замерла, пытаясь слиться с темнотой и запахом хлорки. Если он найдет меня здесь.

Если он найдет этот телефон.

Я сжала зубы. Я должна была стать умнее. Сильнее. Выносливее. Для Саманты. Для себя. Я должна выбраться.

Я медленно, словно улитка, поползла к двери кладовки. Пора возвращаться в клетку и делать вид, что послушная птичка всё ещё здесь.

Руки дрожат, когда я кладу телефон на тумбочку. Дрожат так сильно, что кажется, вот-вот свалится. Звонок Саманте был быстрым, скомканным шепотом, который, надеюсь, был достаточно связным, чтобы она поняла: я в беде. Я проглотила страх и выплюнула его в трубку, как осколок.

Теперь тишина в этой комнате кажется оглушительной, пропитанной запахом старых книг и чего-то сладкого, приторного, что всегда преследовало его. Страх не исчез, он сжался в тугой, пульсирующий комок под ребрами, но к нему примешалось что-то новое, почти электрическое: надежда.

Саманта, мой верный рыцарь в сияющих джинсах. Она не отступит. Она придет.

Но до того, как она придет, я должна играть. Должна быть идеальной актрисой в их пьесе, чтобы не сорвать финал. Слишком рано, Мэдисон. Если они заподозрят хоть тень того, что я сделала, всё закончится, прежде чем начнется. Спасение будет невозможным.

Я подхожу к зеркалу. Мое отражение это бледная, напуганная девушка с огромными, темными глазами. Нужно стереть это. Нужно надеть маску. Я принудительно расслабляю лицо, заставляю уголки губ приподняться в той мягкой улыбке.

Вдох. Выдох. Игра начинается.

Когда я спускаюсь вниз, в гостиной уже темно. Только настольная лампа у кожаного кресла бросает круг желтого света, выхватывая из тени его силуэт. Он сидит, держа в руке бокал с янтарной жидкостью, его взгляд, как всегда, прикован к камину, где, вопреки осени, не горит огонь. Он не смотрит на меня, но я знаю, что он знает, что я здесь. Он всегда знает.

Я прохожу тихо, стараясь сделать свои шаги легкими, невинными. Я сажусь на диван, на некотором расстоянии от кресла, обнимая колени. Ощущение такое, будто я сижу в центре сцены, и даже приглушенный свет кажется слишком ярким, обнажая каждую мою фальшивую эмоцию.

– Ты спала? – его голос низкий, ровный, как бархатная лента, натянутая до предела.

– Немного, – я стараюсь, чтобы мой голос звучал сонно и немного отрешенно, как у человека, только что очнувшегося от неглубокого сна.

Я должна быть безмятежной, даже скучающей.

Он делает глоток. Звук, с которым стекло возвращается на деревянный столик, кажется слишком громким.

– Ты сегодня такая тихая, Мэдисон.

Слова Брайана это не вопрос, а ловушка. Он ждет реакции, ищет трещину в моей броне. Если я стану слишком разговорчивой, он заподозрит нервозность. Если стану слишком молчаливой – враждебность.

– Просто устала. День был долгим, – я прикрываю глаза, будто от усталости, и медленно открываю.

– Ах, да, – он повторяет, и в его голосе слышится та самая нотка собственнического пренебрежения, – Интересно. Доминик тебя сегодня не тронул, но не думай, что он забыл о твоём побеге.

Мой желудок скручивается от омерзения, но я держу улыбку, даже усиливаю ее. Слабую, манящую.

– Это больше не повторится, – я делаю ставку.

Он медлит. Я слышу, как он тяжело выдыхает. Напряжение в комнате такое плотное, что я чувствую его физически, как толстый слой пыли на коже.

– Ты права, моя дорогая, – он наконец поворачивает голову и смотрит на меня.

И в этот момент, под пристальным, гипнотическим взглядом, мой страх взрывается.

Его глаза. Они всегда были черными, но сейчас в них я вижу голубой оттенок. Сейчас они кажутся абсолютно пустыми. Как будто душа вышла из тела, оставив только хищный, рептильный мозг, наблюдающий и оценивающий.

– Что-то не так, Брайан?

Мне хочется вскочить и бежать, кричать, ломать стены. Но Саманта. Я должна выиграть время.

– Ты сегодня такая прекрасная, Мэдисон. Просто идеальная, – его голос становится еще тише.

Он встает. Медленно. Каждое движение грациозно и опасно, как у хищника перед прыжком.

Он подходит к дивану, не садится, а нависает надо мной. Его тень падает на мое лицо, и я чувствую, как его запах, одеколон, виски, и что-то горькое, животное окутывает меня.

– В такие моменты я думаю о том, насколько мы едины. Насколько ты моя часть. Что ты не можешь существовать без меня, как я не могу без этой красоты, – он касается моей щеки тыльной стороной пальца, и его прикосновение обжигает, нежно и угрожающе одновременно.

Мое сердце колотится, как загнанная птица, но я прижимаю его к горлу. Ложь. Я должна дать ему идеальную ложь.

– Иногда я боюсь, что ты можешь уйти, – он наклоняется ниже, его дыхание опаляет мое ухо.

Психологическая игра в самом разгаре. Он прощупывает почву, ищет ответ, ищет сомнение.

Я поднимаю руку и прижимаю его палец к своей щеке, притворяясь, что дрожь в моей руке это нежность.

– Я больше не уйду. Не буду пытаться сбежать. Обещаю, – я шепчу, вкладывая в слова всю фальшивую покорность и зависимость, на которую способна.

Он замирает. Долгий, тягучий момент. Его глаза изучают мои, проникая в самую душу. Мне кажется, что он видит Саманту, несущуюся по шоссе, видит мой спрятанный телефон, слышит мой крик о помощи. Но он не может быть уверен. Моя маска держится.

Затем, медленно, его напряжение ослабевает. Он отстраняется.

– Правильно, – он удовлетворенно выдыхает.

Удовлетворенно и странно печально. Как будто ему жаль, что я так быстро сдалась. Ему нужна борьба.

Он возвращается в кресло. Игра окончена. Пока.

Я смотрю на Брайана, сидящего в своем круге света, и внутри меня поет торжествующий, хоть и заглушенный, хор. Я сыграла свою роль. Теперь я жду занавеса.

Глава 8.

Последний Шанс.

Холод. Постоянный, пронизывающий до костей холод, который стал моим единственным спутником. Время здесь тянулось вязкой, густой смолой. Мой разум отказывался принимать реальность. Единственное, что поддерживало во мне искру жизни это мысль о Саманте. Моя лучшая подруга. Мой якорь. Она наверняка уже подняла на уши весь город, всю полицию. Саманта не остановится. Она найдет меня. Она должна найти меня. Эта надежда, хрупкая, как стекло, была единственным, что мешало мне погрузиться в абсолютную тьму. Я прикусила губу так сильно, что почувствовала вкус крови, и прошептала, скорее, выдохнула ее имя.

– Саманта пожалуйста, поторопись.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Они были размеренные, тяжелые, и я сразу узнала их ритм. Доминик. Мое сердце забилось бешеной птицей в грудной клетке, а по спине прокатилась волна ледяного ужаса. Он вошел в комнату, и тусклый свет его фонарика выхватил меня из мрака. Он был одет в свою обычную черную водолазку, и его глаза, казалось, впитывали свет, делая его лицо похожим на маску.

– Ах, Мэдисон. Ты не спишь, – его голос был тихим, почти ласковым, но в этой ласке таилась сталь.

Он поставил рядом со мной стакан воды, который я не смогла взять, и уселся на напротив.

Я с трудом подняла голову.

Его губы тронула легкая, медленная улыбка, которая не достигла глаз. Это была улыбка хищника, поймавшего свою добычу. Он отпил немного из своего стакана, наслаждаясь моим страхом.

– Ты все еще думаешь о своей милой подружке, да? О Саманте.

Я попыталась кивнуть, но голова была слишком тяжелой.

– О чем ты говоришь? Я не знаю никакой Саманты.

Он рассмеялся. Не громко, а гортанно, словно смакуя каждый звук. Он наклонился ближе, и его глаза стали похожи на два черных омута.

– Моя дорогая, наивная Мэдисон. Наша Саманта, она была так полна решимости. Так полна этого героического, бессмысленного огня. Знаешь, мне почти понравилось, как она тебя искала.

Мой желудок скрутило в тугой, болезненный узел.

– О чем ты говоришь?

Он вздохнул, будто вспоминал что-то приятное и слегка утомительное.

– Она была очень упорной. Я думал, мы поиграем подольше, но у меня не было времени. Мне нужно было заняться тобой.

Я смотрела на него, не моргая. Мозг отказывался обрабатывать слова, превращая их в бессмысленный шум.

– Что ты сделал, Доминик? Где она? – мой голос дрогнул, я почувствовала, как по щеке скатилась одинокая слеза.

Он выдержал паузу, позволив мне утонуть в этом ожидании. Это была его любимая игра – контроль. Полный, абсолютный контроль над моими эмоциями.

– Она мертва, Мэдисон. Твоя милая, храбрая Саманта мертва.

В его словах не было ни грамма сожаления, только спокойная, будничная констатация факта. Мир вокруг меня сузился до этой грязной комнаты, этого зловонного воздуха и его равнодушного голоса. Нет. Нет, это неправда. Он лжет. Он просто хочет сломить меня.

– Ты лжешь, – прохрипела я.

Он покачал головой.

– Нет, дорогая. В этом нет нужды. У тебя все еще была надежда. Такая чистая, светлая, невыносимая надежда. Мне нужно было ее погасить, чтобы ты, наконец, поняла. Ты здесь навсегда. И никто не придет.

Он придвинулся еще ближе, и я почувствовала отвратительный, мятный запах его дыхания.

– Ты бы видела ее лицо, Мэдисон. Когда она поняла, что план провалился. Что она ошиблась. У нее было такое выражение, такой шок, смешанный с абсолютным, чистым ужасом. Это было восхитительно. Удовольствие от того, что ты лишаешь человека будущего, его планов, его самой сущности, это ни с чем не сравнится.

Он говорил это с такой искренней, извращенной радостью, что меня затошнило. Я представляла ее глаза, полные слез и страха, и я почувствовала, как что-то внутри меня оборвалось. Мой спаситель. Моя Саманта. Мертва. И я никогда больше не увижу ее улыбку. Из-за меня.

Мои плечи затряслись от беззвучных рыданий. Надежда исчезла. Осталась только пустота и жгучая, мучительная вина.

Доминик, казалось, был доволен моим горем. Он откинулся назад и улыбнулся уже более широко.

– А теперь, к делам.

Я подняла на него заплаканные глаза, полные ненависти.

– Что еще? Что тебе нужно?

Он встал, медленно подходя ко мне.

– Знаешь что? Всякий раз, когда случается оплошность, кто-то должен за нее ответить. Раньше отвечал тот, кто ее допустил. Но поскольку Саманта вышла из игры. Ответственность ложится на тебя.

Он остановился прямо перед мной, и я почувствовала, как его рука скользнула по моим волосам. Отвращение заставило меня содрогнуться.

– Я очень не люблю, когда мои планы рушатся. И поверь мне, ты будешь отвечать за это так, как даже не можешь себе представить.

Его слова были не просто угрозой. Это было обещание. Обещание новой, еще более глубокой боли. Я закрыла глаза. Саманта мертва. И теперь я не просто пленница. Я инструмент его мести за ее смерть. Мой последний шанс был уничтожен. Я осталась одна, в абсолютной тьме, без единой причины бороться, кроме ненависти, которая внезапно вспыхнула в моей груди. Ненависти к этому монстру. И ненависти к себе за то, что позволила этому случиться.

Воздух вокруг меня сгустился, стал вязким и тяжелым, словно пропитанный его злобой. Я чувствовала его дыхание на своем лице, горячее и отвратительное, как дыхание преисподней. Внутри меня росла ледяная решимость. Он думает, что сломал меня? Что я беспомощный инструмент в его руках? Он глубоко ошибается. Саманта была сильной женщиной, и частичка ее силы перешла ко мне в этот момент отчаяния.

Я открыла глаза и посмотрела прямо в его темные, хищные зрачки. В них не было ничего человеческого, лишь голодный огонь жестокости. Я не покажу ему свой страх. Не дам ему удовольствия видеть, как он меня ломает.

– И что ты собираешься делать? – прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже, – Пытать меня? Убивать медленно? Ты думаешь, меня это напугает? Саманта умерла, защищая меня. Ты думаешь, я позволю ее смерти быть напрасной?

В его глазах промелькнуло удивление, а затем его лицо исказила гримаса ярости. Он отдернул руку от моих волос, как будто обжегся.

– Ты заплатишь, – прорычал он, – За все. За Саманту. За сорванные планы. За то, что посмела сопротивляться. Ты узнаешь, что такое настоящее отчаяние.

Он снова схватил меня за волосы, на этот раз грубее, и дернул так сильно, что в глазах потемнело. Боль пронзила кожу головы, но я стиснула зубы, не издав ни звука. Он хотел сломить меня, но я не дам ему этой победы.