Потерянные Навсегда

Но на мою сестру это не сильно повлияло, хотя ей и пришлось трудно, потому что ничто не указывало, что он так отреагирует, она его отпустила и ничего не сделала, чтобы прервать беременность. Я не думаю, что он сделал это из принципиальных соображений, философских или политических идеалов, я просто думаю, что он была очень счастлива, когда забеременела, и даже перед лицом угрозы расставания, она не сделала аборт, кстати, я потом понял - когда друзья говорили ей, что было бы лучше сделать аборт - она чувствовала, что на самом деле она хочет иметь этого ребенка. Бразильское выражение «Я кормлю быка, чтобы он не лез в драку, и я кормлю корову, чтобы она дралась до конца

», отличный девиз моей сестры, с беременностью Беккой было так же. Со своей стороны, мы сделали все возможное, чтобы помочь ей до и после рождения ребенка. Единственным недовольным был мой отец, который хотел подать в суд на этого парня и его семью за все, но потом он тоже согласился, что лучше делать все так, как хотела Мия.

Бекка пришла в этот мир в больнице Уппсалы, на месяц раньше срока, по традиции бабушки по материнской линии, четвертого марта, почти четыре года назад.

К сожалению для нее, хотя я пытаюсь сделать все, чтобы восполнить потерю, и это причина моего длинного монолога, единственный близкий, кто у нее остался, это абсолютно неопытный дядя, блуждающий в потемках отцовства. Но в конце концов, похоже, я неплохо справляюсь, по крайней мере, не хуже любого другого парня, который вдруг стал отцом, и я всегда учитываю ошибки, которые совершаю. Было бы гораздо проще, если бы тут была Лотта, моя самая младшая сестра, но она учится в Испании и живет в доме бабушки и дедушки в Мадриде, потому что не хочет снимать квартиру.

Меня отвлекает от мыслей их объект, который говорит мне, что уже все съел и что мы должны идти, потому что пора. На самом деле, мы даже опережаем свой обычный график, но не помешает уже начинать собираться. Я складываю грязную посуду и столовые приборы в посудомойку, убираю молоко, сок, масло и варенье в холодильник, а овсяные хлопья в шкаф, и мы переходим из кухни в коридор.

Я надел на Бекку плащ, резиновые сапоги, сунул ее туфли в полиэтиленовый пакет, а ей в руки мини-зонтик Marsupilami. Натянув плащ, я беру свой зонтик, портфель и мобильный телефон, ищу складной стул, вспомнил, что оставил его в детской, открываю дверь, вызываю лифт, закрываю дверь, дважды поворачиваю ключ, и мы спускаемся на первый этаж.

День, кажется, не очень-то хочет приходить, небо все такое же темно-синее и тусклое, фонари еще светят ярче, чем утренний свет. Единственный положительный момент, дождь прекратил лить и это уже очень хороший знак, потому что, если я что-то и ненавижу, так это промокшие ноги. Я надеюсь, что дождя не будет, по крайней мере, пока мы не доберемся до метро, но поскольку я что-то не доверяю погоде, я решаю взять старый желтый жук Мии, и доехать до станции.

Я только и успел усадить Бекку и пристегнуться сам, как снова пошел дождь. Если бы я мог все так предсказывать, то я бы проводил время в казино за столом, играя в двадцать одно или покупая лотерейные билеты, и работал бы исключительно для удовольствия.

Машина заводится далеко не с первого раза, когда я уже проклинаю свою удачу и думаю, что в конце концов мне все равно придется промокнуть. И мы едем под стеной дождя в сторону Коломбо, к стоянке у метро, где мне удается найти крытое место у входа. Я выключаю двигатель, расстегиваю ремень Бекки, которая, в свою очередь, выключает радио, прячет архаичную панельку с радио под сиденье, и я выхожу из машины, чтобы открыть ей дверь. Я несу все вещи подмышкой, и плащ на мне, скорее потому, что его удобнее нести на себе, чем потому, что я боюсь промокнуть, и дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и мне сразу становится жарко - честно говоря, я не понимаю, как некоторые умудряются носить шубы и пуховики этим холодным летом, которое лиссабонцы называют зимой, когда температура редко опускается ниже десяти градусов по Цельсию и то, только утром, потому что в полдень уже пятнадцать или даже двадцать. Как бы то ни было, «каждый сходит с ума по-своему», как говорит моя бабушка, и она уж знает, о чем говорит, потому что здесь родилась.

Я засовываю портфель, сумку для обуви и зонтик подмышку, протягиваю Бекке руку, и мы спускаемся в метро, и идем к автоматам, где она настаивает спустить там несколько монет, и мы выходим на перрон. Здесь уже достаточно людей, хотя это еще не то наводнение, который обычно бывает после девяти. Иногда я задаюсь вопросом, в какое время люди фактически начинают работать, если ровно между девятью и одиннадцатью машин становится меньше, а в метро людей становится больше. Что до меня, я предпочитаю начинать раньше и уходить раньше, чем наоборот, и я думаю, что делал бы так, даже если бы у меня не было Бекки.

Метро доходит приходить где-то через пять минут, мы едем без особых трудностей, поезд на этот раз не трясет, как обычно в Лиссабоне, и Бекке уступает место милая дама. Я благодарю ее, но говорю, что в этом нет необходимости, так как она предпочитает стоять, но дама настаивает, и, чтобы не обидеть ее, я говорю девочке сесть, что она и делает немедленно, как бы говоря мне, что не стоило так расшаркиваться, просто лучше было сразу воспользоваться предложением.

Дама устраивает вечеринку на волосах Бекки, которая мотает головой, качаясь на сиденье, и женщина говорит:

- Какие у тебя красивые волосы. Как тебя зовут? - но девочка только еще больше съеживается, она не привыкла к вниманию от незнакомых людей, особенно в тех местах, где ей кажется, что все смотрят на нее, и поэтому мне приходится ей помочь:

- Скажи леди свое имя. Тебя зовут Бекка, не так ли?

Она кивает.

- Бекка? Как забавно. Это действительно твое имя?

Бекка смотрит на нее глазами, которые пронзили бы ее, будь это мечи, но дама этого не замечает, потому что уже обращается ко мне.

- Нет, - говорю я, - на самом деле это не ее имя, это просто сокращение, ее зовут Ребекка, но почти никто называет ее так, потому что она не отзывается на него.

- Тем не менее, разве вы не считаете, что это странное имя, зачем вы так ее называете, когда Ребекка - такое красивое имя и а она такой милый ребенок?

Женщина продолжает говорить, полностью сосредоточившись на мне. Это к счастью, потому что Бекка уже высунула язык. Я делаю ей знак глазами, чтобы она спрятала язык, и она подчиняется, делая ангельское личико, глядя на которое, невозможно и подумать, что она способна на такое.

Метро едет от станции к станции и, хотя часть пассажиров выходит, людей становится все больше и больше. Кажется, это никогда не кончится.

- Сколько ей лет? – спрашивает она меня, снова погладив Бекку по голове.

- Будет четыре, - отвечаю я, зная, что будет дальше.

- Ах, какая она взрослая и красивая, она выглядит намного старше.

- Спасибо, спасибо, - я говорю, - да, она очень самостоятельная.

Она спрашивает меня, дочь ли она мне, и я отвечаю, что я ее дядя, не вдаваясь в подробности, что, по-видимому, ее устраивает, и она переходит к следущей серии вопросов.

- У нее очень необычный цвет волос, они ведь не крашеные?

Где взять терпения? Не знаю, как людям приходит в голову, что кто-то красит волосы трехлетней девочке, но помимо после слова «забавный» эпитет «необычный» для цвета волос неизменно становится самым популярным вопросом.

- Нет, - говорю я, стараясь не терять терпения, - цвет волос натуральный, она унаследовала его от матери, у нее были такие же.

Я понимаю свою ошибку, прошедшее время глагола уже сорвалось с губ, но уже слишком поздно и мое лицо становится обреченным. Невозможно избежать следующего вопроса:

- Мать умерла? – спрашивает дама шепотом, сглатывая слюну, предвкушая знакомую мелодраму.

Я в панике смотрю на Бекку, но она не обращает на нас внимания, напротив на коленях у деда сидит другая девочка, и они корчат друг другу рожи, так что я могу спокойно солгать, хотя и без особой убедительности:

- Нет, я имею в виду, что со временем волосы моей сестры немного потемнели и они уже не такие светлые, как были.

Ложь, конечно, волосы Мии всегда были такого цвета, но эта ложь совершенно правдоподобна. Я бы сказал все, что угодно, лишь бы помешать ей лезть с соболезнованиями, и утешить Бекку, что только бы опечалило ее. Ответ должен соответствовать тому знанию, которое мой собеседник имеет о тонах волос и их изменении со временем, потому что, погладив еще раз Бекку по голове, она бросает эту тему, явно разочарованная тем, что так и не узнала ничего интересного.

Тем временем мы прибыли на станцию Маркеш, где нам нужно пересесть на другой поезд, и мы, должно быть, сделали самую быструю пересадку в анналах метро. Мы поднялись в вестибюль билетной кассы и спустились по лестнице, с другой стороны, как раз вовремя, чтобы успеть на поезд до Кампо Гранде, где гораздо меньше людей и где никто не захочет с нами разговаривать. Поезд - один из новых, с жидкокристаллическими экранами, размещенными над каждой парой окон, которые передают рекламу без остановки, с вкраплениями обычных плакатов из ламинированной бумаги для рекламодателей, которые не хотят или не могут платить за видеорекламу. В вагоне до сих пор пахнет заводом, там мало надписей, оставленных наркоманами убивающимися по граффити несмываемыми чернилами, которые они обычно используют, чтобы никто не стер их с лица земли, как если бы оставленные ими следы волшебные и несут в себе часть их сущности. Видеореклама беззвучная, с редкими субтитрами, полностью продуманная или адаптированная для трансляции в метро, позволяя звуковой системе развлекать нас подборкой джазовых песен, в которых я узнаю Бенни Гудмана, Сидни Бешета, Стэна Гетца, Луи Армстронга и Чета Бейкера, у того, кто сегодня составлял плейлист, хороший вкус.

Метро Лиссабона иногда удается удивить нас такими мелочами, которые никоим образом не компенсируют отсутствие лифтов или эскалаторов от перрона до улицы на всех станциях, но которые помогают сделать поездку сносной.

Иногда мне интересно, только меня ли это волнует, и что делают люди с маленькими детьми и инвалиды. Конечно, они не могут разъезжать туда-сюда, иначе им придется перепрыгивать с автобуса на автобус или ехать на машине, что не всегда быстрее и проще, чтобы добраться куда-нибудь в Лиссабоне.

Бекка тянет меня за рукав, и я сразу перестаю думать об эскалаторах и несуществующих лифтах, и обращаю внимание на то, что она мне говорит.

- Калле, можно нам мороженого?

В это время?

- Нет, детка, еще слишком рано.

Она не очень довольна и тут же говорит:

- А днем можно мороженое? Большое?

Я говорю «да», зная, что она не забудет и что днем мне придется купить ей мороженое. Желательно большое - хотя ее мнение о том, что такое большое в ее случае весьма субъективно, сегодня это большой рожок, в другой день это может быть брикет, а в следующий раз эскимо.

Мы выходим на Кампо Пекено, я помогаю ей подняться по лестнице в кассу, а затем выйти на улицу - что было бы намного проще, если бы она не настаивала на том, чтобы делать все самой. Иногда мне хочется, чтобы она все еще сидела у меня на руках.

Мы поднялись по проспекту, свернули направо и примерно на середине улицы мы вошли во двор португальско-испанского детского сада Санчо Панса, открытого почти тридцать лет назад подругой моей бабушки, которая переехала в Лиссабон с мужем.

Большинство преподавателей - испанцы, хотя есть и португальцы, и дети говорят с ними по-испански, потому что в основном в детском саду дети испанцев или южноамериканцев, которые по тем или иным причинам находятся в Лиссабоне или, как в случае с Беккой, у них испанская семья, и важно, чтобы они не теряли контакта с языком. Красивый дом начала двадцатого века, который Д. Пилар постепенно превратил в настоящий дом для детей от года до шести лет, но лучшее, что есть тут, это огромный сад, полный деревянных и пластиковых игрушек и большая песочница, где дети могут играть. Бекка любит проводить тут время.

Сначала Бекка пошла в детский сад, незадолго до того, как ей исполнился год - мои мама и сестра боялись, что такое частое общение с испанским заставит ее забыть шведский, которому они пытались учить ее дома. Однако мы быстро поняли, что можно этого не опасаться, она использовала шведские слова, которые выучила у них и у меня, а также испанские и португальские слова от моих отца и бабушки, и в целом, казалось, знала, как отличить одно от другого и с кем их использовать.

Вначале мы старались всегда быть людьми одной национальности, говорящими на одном языке, но теперь, даже в сложившихся обстоятельствах, я чередую языки, чтобы заинтересовать ее или успокоить. Мы думали, что сложнее всего сохранить португальский язык, но в детском саду так много двуязычных детей, и в итоге она встретила так много детей, которые говорят только на португальском, что скоро она говорила на всех трех языках одинаково бегло.

Тем не менее, я подумал, что лучше всего найти шведского учителя, чтобы поддерживать знание языка, потому что, хотя у нас дома есть много DVD со шведскими мультфильмами и фильмами, мне не казалось, что я могу переложить ответственность за шведский на Пеппи и Бамсе