Дина должна умереть

Она прервала саму себя и заговорила уже иначе, слегка торопливо, будто сворачивая надоевшую беседу:

– Ну да ладно. Возможно, все куда проще, чем я себе навоображала.

Степа отметил, что она будто чего-то испугалась (спокойная и отважная Дина – испугалась?!), но то, что она сказала после, немедленно вытеснило эту мысль:

– Что уж там, меня стало тянуть к тебе все больше. Я себя останавливала: «Пойдешь на поводу у этого чувства, а потом разочаруешься – и потеряешь все. Причинишь ему адскую боль». Я стала ждать, пока мое чувство примет более четкие очертания.

Степа все еще держал в руке сигарету, но не зажег ее.

– И… я жду, – закончила она.

– А-а, – протянул он без всякого выражения, еще не разобравшись, как воспринимать эту информацию.

– Ты думал, я ничего не испытываю, да? Тогда зачем от всех отгородилась на эти три дня?

– Ради дружбы. Она же для тебя священна.

– Ох, сколько яда.

– Прости. Я слегка… я просто… можно спросить?

– О чем хочешь.

– Как бы ты описала свои чувства ко мне на данный момент?

Дина не помедлила с ответом, будто заготовила его заранее (хотя, насколько Степа ее знал, – скорее всего, нет).

– В книге японской писательницы Бананы Ёсимото есть чудесная фраза: «Это даже не любовь, а скорее удивление на грани испуга».

– О! Ты в субботу утром это сказала – я еще не понял тогда, к чему. Кажется, да… чувствую… что-то спонтанное, не поддающееся описанию, немного ужасающее…

– Не ищи других слов. В данном случае эта фраза безупречна, – остановила его Дина и притянула к себе.

– Выговорилась – легче стало? – как-то официально, почему-то по-взрослому произнес Степа, отложив так и не начатую сигарету.

– Намного.

– Ни с кем больше это не обсуждала?

– Разумеется, нет.

– Мне тоже легче. Все сложилось в целостную мозаику… – Его голос потеплел. – Я буду ждать ответа столько, сколько потребуется.

– Пошли отсюда, пока ты не продрог, да и я тоже.

Он послушно последовал за ней в комнату, закрыл балконную дверь, снова прижался к Дине, и они целовались как сумасшедшие. Теперь уже в прикосновениях ее губ ясно ощущались и страсть, и нежность… слишком хорошо.

– Скажи мне, что я не сплю, – пробормотал Степа, касаясь ее волос.

– Хочешь, чтобы ущипнула?

– О нет, спасибо… хотя… а-а-а! Сильно.

– Прости, прости… ты Земфиру слушаешь?

– Когда-то слушал, а что?

– Захотелось вдруг…

– Без проблем, сейчас включу.

– Думаю, мы можем и подождать…

– М-м, да… да-а…

– Мы с тобой уже почти не друзья, – заметила Дина критично, оторвавшись от него.

– Как это? А кто же мы? – улыбнулся Степа.

Что бы она ни ответила, он уже чувствовал себя великолепно. Она бы ничего не испортила. Это было нереально – после всего сказанного ею…

– Не знаю. Что-то большее.

– Теперь найдешь себе другого лучшего друга, да? – лукаво подхватил Степа.

– Прекрати. И… я поняла, какую песню хочу послушать. «Главное».

Мелодия разлилась по комнате плавно, как густой мед. Степа с Диной легли, обнявшись, и почти не шевелились – до того безупречен и хрупок был этот момент. Открыв ему то, что накипело (по крайней мере, то, что она смогла выразить), Дина, как она думала, приблизилась к желанному чувству еще на одну ступень. Между ней и Степой уже не было напряжения и недосказанности – только легкость и доверие. Может, любовь вот так органично, мягкими шагами войдет в ее жизнь?

Степа же, осмелев и опьянев от счастья, твердил про себя: «Она любит меня, просто боится в это поверить. Еще чуть-чуть – и сомнения отпадут. Я услышу от нее признание… а пока все медленно к этому идет, и я не собираюсь ее торопить».

«Слишком долго сегодня – завтра будет короче-е…» – меланхолично вторила ему Земфира.

В тот день они так и не вышли из дома, но он оказался, пожалуй, самым насыщенным из трех дней. Наконец позавтракав, они прочитали пару рассказов Харуки Мураками, подискутировали на их счет, потом приготовили что-то на обед, послушали еще немного музыку, поели, посмотрели с начала до конца неплохое артхаусное кино и зачем-то начали пролистывать старые фотоальбомы Степы.

Однажды он, разглядывая детские снимки Дины, умилился тому, какой она была в тринадцать. Вид серьезный, но лицо ребенка – пухлые щечки, курносый носик, надутые губки… Теперь настала ее очередь улыбаться, глядя на карапуза в комбинезоне, тоже крайне сосредоточенного на всех фотографиях.

– Я смотрю, ты был мыслителем.

– А как же! Из таких-то и вырастают великие люди.

И тут Степу ужалила мысль: «Не-ет, она никогда меня не полюбит, потому что я самый что ни на есть посредственный. Ну что она может во мне найти?»

– Что случилось? – Дина моментально заметила перемену в его настроении.

– Да… это… ничего, – вздохнул он.

Легкость и счастье куда-то улетучились. Он досадовал на себя за это и всеми силами пытался вернуть их, однако над ним точно нависла черная туча.