Добро пожаловать в Ад

Петров сел и отвернулся к окну. Он смотрел на реку, за которой садилось солнце. Через каких-то полчаса линия берега исчезнет во тьме, и вместе с ней исчезнет навязчивый образ: мужчина и женщина, держась за руки, идут по тропинке над водой – он наклонился к ней и что-то рассказывает; она слушает в немом восхищении и вдруг смеется, откинув голову назад. Как будто никакого ада нет вовсе.

Петров представлял себе это так четко, что фигуры почти уже соткались из теней и обрели плотность, смех почти полетел над рекой. Но последний луч солнца скрылся за деревьями, оставив берег пустым и голым – теперь уже бесповоротно. И сквозь серые летние сумерки алым шлейфом потянулся сладкий, душный аромат клубники.

Петров прикрыл глаза и нащупал рукоятку ножа, который так и лежал на подлокотнике кресла. Сжал ее до боли в руке. Встал, обошел Марту со спины и заглянул ей через плечо. Марта, казалось, не обратила на это никакого внимания. Она продолжала водить карандашом по листку бумаги. Но, вместо портрета, Петров увидел лишь бессвязные линии, какие-то детские каляки. Только в левом нижнем углу можно было различить несколько партий в крестики-нолики.

– В этой игре всегда выигрывает тот, кто ходит первым, – сказал Петров.

Затем взял Марту за волосы, заставив ее беспомощно запрокинуть голову, и одним взмахом ножа перерезал ей горло. Марта зажмурилась и что-то прохрипела. Петров толкнул ее на пол, сам присел рядом и заговорил шепотом, склонившись у ее лица:

– Понимаешь, все дело в том, кто ставит крестик в центре поля. Остальное не имеет значения.

Кровь толчками выплескивалась на пол, и у Петрова закружилась голова от ягодного запаха. Он макнул руку в теплую бордовую лужу, облизал ладонь и зажмурился от удовольствия.

– Клубничный сироп, – выдохнул Петров. – Мама, я хочу газировку с клубничным сиропом, а потом – кататься на карусели!

Сладость растекалась по языку – как в детстве, как в юности, как во все лучшие дни его жизни. Петров бросился вылизывать пол и целовать затихающую Марту, изнывая от восторга, когда внезапно почувствовал соль и терпкий привкус железа.

Он сплюнул, вытер лицо тыльной стороной ладони, но этот новый гадкий вкус никуда не делся. Марта лежала на полу, бледная и непоправимо безмятежная. Такая навсегда спокойная, что Петрова скрутило в узел от ужаса и отвращения к себе.

Он стал трясти ее и прикладывать ухо к груди в надежде услышать сердцебиение. Но все было тщетно.

Тогда Петров взял руку Марты и, наотмашь ударив ею по своей щеке, принялся исступленно бормотать:

– Видишь, ты наказала меня. Теперь давай все это закончится. Давай теперь я отведу тебя к реке, и ты будешь смеяться звонко, как вода течет…

Так прошел час, затем второй. Петров уговаривал Марту, потом плакал и выл, как раненый зверь, потом замолчал. Ночь он провел, стоя на коленях над телом, в полной тишине.

С первыми лучами солнца дом наполнился звуками. Хлопнула входная дверь, чьи-то сапоги застучали по деревянному полу, чьи-то голоса зазвучали в гостиной. Петров поднял глаза и увидел в дверях спальни троих людей в серых формах.

– Вот она, – сказал бородач с татуировкой птицы на скуле; к его нагрудному карману был прикреплен бейджик с именем Давид.

Старик в голубом галстуке-бабочке достал из сумки черный целлофановый пакет и развернул его на полу:

– Упаковывайте.

На его бейджике было написано «мистер Кролик».

Никто, казалось, даже не обратил внимания на Петрова. Бородач окинул взглядом комнату и покачал головой:

– Придется здесь все помыть.

– А как же я? – спросил Петров, и голос его дрогнул, – Это я убил ее, перерезал горло, – Он почти перешел на крик, – Я хочу расплаты! Хочу свой окончательный расчет!

– Об этом не беспокойтесь, – сказал бородач. – Не торопите события. Расплаты еще никому не удавалось избежать.

– Что же мне теперь делать?

– Пердеть и бегать, – сказал Давид, презрительно поджав губы.

Затем он надел перчатки и взялся за уборку.

История Иванова

Отченаш жил в заброшенном сарае и давно никуда не выходил. Когда-то он был пушист и упитан, но с тех пор, как хозяйка дома умерла, он порядком осунулся и стал похож скорее на комок пыли, чем на полноценного воображаемого друга.

Марта придумала Отченаша, когда той едва исполнилось пять. Воображаемый друг помогал ей перебирать пуговицы в мешочке и следить за тем, чтобы с ее бабулей ничего не случилось. Марта часто просила его об этом. Говорила «Отченаш, пожалуйста, сделай так, чтобы бабуля вернулась домой живая». И он делал. Делал все, что мог.

Поэтому Отченашу было очень обидно, когда Марта подросла и перестала его воображать. Так обидно, что однажды бабуля все же умерла.

А когда ее выносили из дому, он юркнул в открытую дверь и пробрался в сарай на заднем дворе. Оттуда Отченаш наблюдал, как длинный ящик грузят в черную машину, как печальные люди суетливо курят на пороге и как дом закрывают на ключ, чтобы больше не открывать. Скоро природа залечит его, как рану на своем теле: краска на двери облупится, по стенам поползут лозы дикого винограда, и никто уже не сможет представить, что когда-то здесь жила маленькая девочка, которая придумала себе маленького друга.

С тех пор прошло десять лет. В сарае было пусто и так тихо, что Отченаш слышал, как пауки высасывают влагу из мух, дергающихся в паутине. Казалось, ничего и никогда уже не произойдет.

Но вдруг, как плач в заброшенном доме, раздался звон. Всюду полетели брызги битого стекла. Следом прозвучало два глухих удара о пол, и все снова затихло.

Отченаш осторожно выглянул из-за старого комода и увидел на полу большой красный мяч. Тугой и блестящий он лежал посреди осколков. Заманчивый, как яблоко. Отченаш вылез наружу, щурясь от света и опасливо поглядывая по сторонам. Неслышно подкатился к мячу, потрогал его лапкой.

Этот мяч напомнил о временах, когда Марта забиралась под одеяло, складывала ладошки домиком и шептала «Отченаш, пожалуйста, пощади меня сегодня, да прибудет королевство твое, и пошли мне новую куклу». Как же давно это было!

Отченаш вздохнул и уже готов был снова вернуться за комод, когда почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он поднял глаза. С той стороны разбитого окна на него таращится рыжий веснушчатый мальчик.

«Бежать!», – подумал Отченаш. Но было уже поздно – его заметили.

– Я могу забрать свой мяч? – спросил мальчик.

– Можешь, – сказал Отченаш, – Входи и забирай. Тут все равно никого нет.

– Как это никого? – мальчик шмыгнул носом. – Там же есть ты.

– Меня тоже нет. Я воображаемый друг, которого никто не воображает.

– Мне бы друг пригодился. Хочешь, я буду воображать тебя?

– А разве у тебя нет друзей? Ну, знаешь, таких, которые настоящие.

Мальчик помотал рыжей головой:

– Мы с мамой сюда недавно переехали. Я еще ни с кем не познакомился.

– Тогда можешь смело меня воображать. Я Отченаш, но ты можешь придумать мне другое имя.

Мальчик сощурился, обдумывая предложение. Затем сказал:

– Я придумал. Буду звать тебя Гошей. У меня так собаку звали, но его задавила машина.

– Гоша – нормальное имя. А тебя как зовут?

– Я – Иванов. И я сделаю тебе гнездо из картонной коробки.