Эзотерия из Усть-Сыровска

Я ушел вслед за белобрысым на воздух, вдыхая полной грудью. Было душно с астрологами, о встрече с которыми так мечтал. У каждого из них было много амбиций и мало знаний. Да и те какие-то книжные, засохшие… И, главное – я не увидел здесь небесной романтики, удивления перед Богом и Вселенной. Не увидел интереса к людям. А ведь астрология, это не звезды и планеты, а – человек. Живые люди в связи с Творцом.

Впереди меня ждала неизвестность познания.

эпизод 5. Желтый глаз

После того, как страна сменила свои герб и название, в нашем городе, как и везде, начались перемены. Вместо строгих вывесок – «Рыба», «Мебель», «Горком», «Аптека»… на улицах, как грибы, повырастали магазинчики с неприличными кличками. Там и сям появились несерьезные «У Ксюши», «Бегемот», «Не кашляй»» и тому подобная карусель. На старую баню, к примеру, прикололи баннер «Бахус». На нем голый сатир опрокидывал в себя кувшин хмельного. Спокойная ранее кулинария превратилась в «Обжорку», а пивная точка – в «Мефистофель». Открыл торговлю и магазин интимных товаров с игривой кисой над входом. А еще через год, к началу нового века, на центральной улице Коммунистической, словно светофор в тени дерев, заморгал на прохожих настоящий звериный Глаз.

Представьте, – улица еще не забыла шаги Первомая с его флажками и криками «Ура!…» А тут, смущая горожан, над подвалом, где раньше ютились слесаря, повисла вывеска с Глазом. Ее золотистый цвет капитализма лишь запутывал смысл заведения. И продавались в нем всякие штуки, которые разрешалось вешать на шею и на стекло автомобиля.

Пожалуй, магазины «Интим» и «Желтый Глаз» оживили наш скучноватый город. И если с интимом разобрались, то со значением Глаза было сложней. Пытливый исследователь мог бы коснуться летописей, где под Глазом понималось умирающее и воскресающее Солнце. Окунулся бы он и в мифологию пучеглазых шумеров, а от них к египтянам с их «Оком Ра», (он же Гор, он же Осирис). Ну и дальше – в иудейскую Библию, где «…Око Господне над боящимися Его…»

Можно было добраться и до «третьего глаза» Будды, к одноглазому Одину скандинавов или к вьетнамкой религии Као Дай, чей символ – глаз в треугольнике с расходящимися лучами. У христиан Глаз призывал человеков к небесам, у буддистов – к нирване…

Тут недалеко и до глаза иллюминатов и «ока» масонов на долларе. А психоаналитики – узрели в глазе союз женского и мужского начал: глазница – зовущая вагина, а зрачок (прости Господи) – пенис.

Так или иначе, откроем черную дверь над Глазом, и, перекрестившись, опустимся по ступенькам в чрево подвала, уже вдохнув фимиам оккультизма.

Мягкий матовый свет с переливами, благовония, обволакивающая музыка и три покупателя, словно медузы, в большом аквариуме. С потолка свисают экзотичные драконы и позвякивают палочки «дыхания ветра».

Я бывал здесь и зашел сегодня в поисках астролога, о котором упомянула городская газетка. Мне, начинающему звездочету, как воздух, нужны были коллеги. И теперь я лелеял в сердце горящую строку рекламы: «В Магазине „Желтый Глаз“ – делают гороскопы!»

Астролог запаздывал, и я вынужденно рассматривал эзотерические товары. Только магических шаров насчитывалось до полусотни. Все гипнотически искрилось, переливалось. А рядом, блистая, дразнили изделия из агата, сердолика, авантюрина… Здесь сгрудились африканские маски, доски для спиритизма, энергетические пирамиды, поющие чаши и шкатулки с заговорами. Здесь развернули свои щупальца разноцветные кальяны, висели лечебные диски, якоря и сердечки, а также статуэтки – жабы, слоны и прочие Ганеши и Хотеи.

Невозможно описать сию территорию! При этом, покупателю давался выбор – служить ангелу или черту. Потому как слева от хрустального черепа с горящими глазами – стояли предметы для наведения порчи. А по правую сторону – для изгнания зла: свеча защитная на семь поколений, корень от шайтана и печать Соломона, похожая на русский шиш. Отдельно – книги, обагряющие судьбу: «Ведьмовство», «Таро Демонов», «Объятья Вуду», «Вы – прокляты!». И тысячи фигурок восточного гороскопа – на значках, тарелках…

Он подошел неожиданно, – напористый, сутулый, с короткой стрижкой и детскими, пухлыми губами.

– Бузаев! – крепко стиснул ладонь. Было в нем что-то бунтарское…

– Вы – астролог? С образованием?

– Где-то надо пробовать! – он сразу ринулся в спор. – Я студент, нужны деньги. И предупреждаю, – толкование самое общее… Они и того не знают. Для многих астрология – лишь макаки на майках…

– И как это выглядит?

– Заготовки по шаблону. Называют дату, смотрю эфемериды. Пять минут – и планеты по знакам. Каждому – типовая интерпретация…

– Платят?

– Плохо. Скупают брелки, побрякушки… Себя знать не хотят.

– Да, – говорю задумчиво. – Работа над собой сложна. Я за такие деньги предлагаю полный натал, соляры, лунар… Себе в убыток.

– У вас есть где переночевать? – спросил он. – Кровать не нужна. Лишь бы не на бетоне…

И мы пошли ко мне на работу, в ночную смену.

Городской литературный музей – это две комнаты на этаже сталинского особнячка, затененного листвой тополей. Здесь я подрабатываю, охраняю книжки местных литераторов, заодно сочиняя на них пародии. Стас одобрил теплый паркет, и мы, обставив себя банками пива, предались культурному отдыху. Славно было алкать с человеком, понимающим тебя с полуслова.

– Вот у тебя в инструкции, – говорю я, запивая леща, – напротив Юпитера значение – «много»…Человек запоминает. И как он использует это при анализе карты? Например, в «доме работы»? Много пахать будешь? Какое же это везение?

– Э, постой… Значения для космограммы! Для радикса добавлю – «успех, удача…»

– И Венера не только «любовь» Еще – «лень», «сибаритство»…

– Нельзя перегружать! Я ведь для начинающих…

Стас поднялся размять члены. Взгляд его упал на стеллажи с книгами.

– И этот здесь! – он указал на сборник городского поэта, за которым тянулся след НКВД. – Работал в ЧК! И мне здесь спать?

Мне стало обидно за поэта, чью биографию я знал. Я рассказал Стасу о наивном драматурге, который после революции дни и ночи разъезжал по глухим деревням, играя свои пьесы. В них было много светлой романтики, и поэта любили. Как бы то ни было, он развивал людей. И лишь когда совсем сорвал здоровье, устроился писарем за паек в местную ЧК. Но парень никого не выдал, не оклеветал. А в тридцать седьмом его самого отправили в тайгу. Очкарик с больным желудком долго не протянул.

Я по памяти прочел его стих:

«Мелькнуло видение: в будущем,

в голубоватом сне,

кто-то о родине думая,

вспомнил и обо мне.

«Странным был человечек,

все суетился, спешил,

Был бы расчетливей, – легче б,

да и толковей прожил…»

Прав, он, довольный, видно,

тот гражданин страны,

время мое задвинув

в безмятежные сны».

Но Стас Бузаев не слушал.

– Все равно! – он клокотал гневом. – Лучше землю грызть… У нас в поселке еще не упали бараки спецпоселенцев. Лагерь смерти высланных, замученных… Этнические немцы, чечены, татары, зажиточные казаки и крестьяне… – весь неугодный люд.

Стас бегал по комнате, как тигр в клетке. – Ненавижу! Всякую систему! Я пишу диплом о репрессиях… Читал архивные письма, воспоминания. Кровь стынет!

От греха подальше я убрал книгу поэта. Банка пива разлилась, и мы усердно терли пятна с затоптанного паркета.

И тут Стасу позвонили. Наш крутой бунтарь поспешно включил свой мобильник. Было забавно видеть такую перемену. Тон его разговора стал виноватым, почти угодливым. Звонила мать из того самого поселка. И эта беседа не носила отношений любящих матери и сына. Стас боялся ее!