К-10 (сборник)
Некоторое время генерал его материл, потом разразился жалобами, потом долго молчал и наконец спросил:
– Ну, и как дела?
– Жду больших неприятностей, – честно сказал Павлов. – Средней тяжести уже позади. Ты это… Прости меня, если можешь.
– На дураков не обижаются. И вообще, что за настроения? Будто умирающий. Глядишь, еще поработаем!
Павлову такое навязчивое дружелюбие и могучий оптимизм встали поперек горла, и он поспешил свернуть разговор. Генерал, похоже, легко отделался. А у завлаба основные неприятности точно были впереди.
Бондарчук звонил около двенадцати. На тот час Катьку уже искали по всему городу. Искали с одной целью – убить. Признали опасной. То, что у коттеджа Павлова не было засады, объяснялось просто – институтский зам по режиму в суматохе позабыл разузнать, где кошка болталась вчера после обеда. А наряд с КПП, похоже, не рискнул доложить, что хотя уехал образец чин чинарем в генеральской «Волге», зато вернулся с серьезнейшим нарушением, на частном автомобиле в компании двоих пьяных ученых. Включилась круговая порука – охранникам невыгодно было признаваться в собственном недоносительстве, да и Павлов им тогда литр водки дал, чтобы не скучали ночью.
Павлов удрал с работы, симулировав недомогание. Ему стало плохо в кабинете директора. На нервной почве, наверное. Директор отпустил его мигом. Будто об этом и мечтал – убрать негодяя с глаз долой.
Тем более в «кошкином доме» был такой ажур, что сдать подтему «К-10Р» ликвидаторам запросто мог и заместитель.
Павлов сел у себя на крылечке и стал ждать. То ли Катьку, то ли большие неприятности, то ли все сразу.
Дождался он к обеду. Это получилось чертовски несправедливо и очень больно, но так, наверное, и должно было выйти. Для полноты картины. Павлов как раз думал, не разогреть ли себе пожевать, и тут услышал выстрелы.
Стреляли недалеко, на окраине коттеджного поселка, в лесочке, отделяющем зону частных домов от городской черты. Били очередями сразу несколько автоматов.
В грузного и одышливого завлаба словно вселился бес. Павлов рванул на задворки, махом одолел соседский забор, пробежал через участок, взял еще препятствие, и так несколько раз. Кое-что он поломал и обрушил, напугал до смерти одну домохозяйку, счастливо разминулся с обалдевшим от его наглости ротвейлером… И вдруг оказался нос к носу с бывшим завлабом, а ныне консультантом обезьянника, матерым шизофреником и отпетым лжеученым.
Павлов знать не знал, что дедушка здесь живет. Голованов стоял, опираясь на массивную трость, посреди участка и глядел в ту сторону, где как раз перестали стрелять. Точнее, уже поворачивался к непрошеному гостю.
Павлов ему несколько штакетин из забора вынес – спасибо, весь не повалил.
– Ы… Ы… Ы… – попытался он сказать «извините» и почувствовал, до чего запыхался – сейчас упадет.
– Твое изделие грохнули? – спросил Голованов.
– Ы-ы… – кивнул Павлов.
– Кошку?! Сволочи. Так чего стоишь! Беги, парень!
И он побежал.
Милиционеры имели вид бледный, испуганный и даже к изрешеченному зверю боялись подойти. Каких ужасов им про Катьку наговорили, можно было только догадываться. Павлов распихал вооруженных мужчин, упал на колени, протянул руки к Катьке и чуть не свалился замертво. Ему реально стало плохо.
А Катька… Это оказалась уже не она. Просто останки трехцветного рыжика. Окровавленная туша, изорванная пулями. Ничего похожего на любимую кошку Павлова.
Катьки больше не было на этой земле.
Павлов заплакал. Его с трудом оттащили, надавали пощечин, бросили в грязь, он смутно расслышал фразу: «Приезжайте скорее, у нас тут какой-то псих в истерике бьется». Хватило сил произнести: «Я из института». Институт в окрестностях был понятно какой, отношение к Павлову сразу переменилось, а тут и старший товарищ подоспел.
– Не боевая, – определил Голованов, едва взглянув на Катьку. – Что ж вы, щенята? Игрушку расстреляли. Большую красивую игрушку.
– А мы знали? Приказано было сразу на поражение… А она как выскочит! Здоровая, прямо тигр!
– Дурачье нестроевое, ограниченно годное! – рявкнул Голованов. – «Выскочит»! «Тигр»! Боевая так бы не подставилась! Или положила бы вас тут одной левой… Стыдно, молодые люди. Кого убили? А? Позорище. Эй, Павлов! Кончай реветь, пошли. Домой тебя отведу.
Он действительно увел грязного, оборванного и заплаканного Павлова домой. И сказал на прощанье: «Гадость какая случилась. Но знаешь, пойми старика правильно – у меня спокойно на душе. Вы делаете игрушки! Наконец-то! В мое время это было просто невозможно. А мы так мечтали!.. Кажется, мир поумнел. Ты первый, и с тобой поэтому расправились, но следом пойдут другие. Дай-то Бог…» Пенсионер здорово помог ему. Когда явились с допросом, Павлов уже более-менее очухался, переоделся в чистое, включил инстинкт самосохранения и нормально выстроил линию защиты. На месте происшествия его бы мигом раскололи.
Конечно, через день-два все поймут все. Но не смогут доказать, что Павлов организовал кражу секретного изделия. Тем более изделия, которого по отчетности не существовало вообще. Какой тогда смысл в дознании? Пройдет совсем немного времени, и о рыжиках сочтут за лучшее забыть. И о Павлове тоже.
Его оставили в покое на сегодня. А он сидел на крыльце, смотрел, как прячется солнце, курил. И все чего-то ждал. Скучал по жене. Прикидывал, не позвонить ли дочери – просто спросить, как дела. И не думал, старался не думать, заставлял себя не думать об одном, самом важном.
Никогда ему больше не удастся завести кошку. Он просто не сможет.
Тихо шелестя, к калитке подъехал «Мерседес». На заднем сиденье машины расселся некто огромный, и Павлов не сразу понял, что это алабай Бабай.
– Добрый вечер, уважаемый коллега, – непривычно тихо поздоровался Шаронов.
– Привет. Чего пса не выпускаешь?
– Участок твой жалко.
– А машину?
– За машину убью, и он это знает. Ну, где все случилось?
– Там, – Павлов мотнул головой в сторону лесополосы. – Она почти дошла. Нарвалась на патруль.
– Еще вопрос, кто на кого нарвался…
У Павлова отвисла челюсть. Он был сегодня настолько не в себе, что идея, очевидная для Шаронова, его не посетила даже как версия. Рыжикам ведь оставили функцию взрывного реагирования на глядящий в их сторону оружейный ствол!
– Не-ет… – протянул он. – Не может быть. Это же Катька. Она вчера много раз ходила мимо вооруженных людей. Я даже не думал ее придерживать. Кстати… О Боже! Действительно не думал. Хотя обязан был!!! Но ведь мне не угрожали…
– Ты выдумал себе милую домашнюю кошечку, – сказал Шаронов жестко. – Но была ли она такая на самом деле? А может, с тобой рядом преображалась. От любви. Заметьте, уважаемый колега, я не шучу. Известны прецеденты. Далеко ходить не надо. Допустим, «Рубанок». Со мной и без меня – два разных изделия. Или вон сидит в машине живой пример. Белый и пушистый ёкарный бабайчик. Миляга-симпатяга.
– Это ты нарочно, да? Психотерапия? Для облегчения разлуки? Мол, дерьмо была кошка, не о чем жалеть?
– Ничего подобного. Смотри – она сидела в лесу и выжидала. Кто-то ткнул стволом в ее сторону. Она решила, что раскрыта, и атаковала.
– В ее сторону. Не в мою же!
– Дубина! Она же шла к тебе! Думала о тебе. Ей помешали. Сработал перенос. Для полусвободного мозга, как у нее, это реально.
Павлов долго молчал. Пока не вспомнил слова Голованова.
– Она бы их одной левой положила! – заявил он уверенно.
– Тоже вариант. Постой, чего-то я сказанул только что – прямо из ряда вон…
– Наверное, как обычно – нечто гениальное. Иди, а, со своими откровениями? Далеко и надолго.
– Ну-ну. Сколько волка ни корми, у слона все равно яйца больше.
– То есть?
– Не помню случая, чтобы мне удалось тебя в чем-то убедить. Ты никогда меня не слушал. Возможно, от этого все твои проблемы.
– Если б я тебя слушал, не было бы Катьки.
Шаронов покрутил носом, вознамерился отпустить колкость, передумал и сел рядом, бормоча: «Что же я такое сказал, что же такое, очень умную вещь сказал…»
– А знаешь, ведь действительно у нее перенос сработал! – выпалил он вдруг. – Ничего себе! Ассоциативное мышление второго порядка… Откуда оно у серии «К-10Р»? Ты же обычного робота делал!
– Какая разница… Теперь.
– А такая разница, что если был перенос, то очень интересная вытанцовывается штука! Надо, конечно, на местности посмотреть – как менты стояли, откуда кошка вышла, но принципиально я и так вижу: оно самое! Пе-ре-но-сик!
– По хрену, – буркнул Павлов. – Мне уже по хрену. И Катьке тоже.
– Ну погоди ты, дурила. Пойми, я ляпнул первое, что в голову пришло, а сейчас думаю – вдруг у Катерины с ее перекошенным чипом и вправду образовался полусвободный мозг? Над которым все бьются-бьются? Это же революция. Соединение несовместимого – свобода воли, как у баймекс, и управляемость биоробота…
Павлов спрятал лицо в ладонях.
– Отстань, – попросил он сдавленно.
– Ты чего, не понимаешь? Та-ак, первым делом нужно патрульных допросить – была атака или нет. Это я организую, расколются, голубчики… Черт, не вовремя тебя списали! Нам бы сейчас в темпе запустить новую серию и мучить ее, мучить…
Павлов тихо застонал.
– Слушай, если ты на командной должности соскучился по настоящей работе, так делай что хочешь, кого угодно замучай, но я-то тут при чем?! – донеслось из-за сомкнутых пальцев. – Оставьте же меня наконец в покое, сволочи!
– Не оставим, не надейся. Ой, бли-ин!..
– Что еще такое?
– Надо взять несколько рыжих для контроля. Всех не получится, но парочку я точно могу спрятать. – Шаронов вытащил телефон. – Кого брать?
– Никого! – отрезал Павлов, тяжело поднялся на ноги и повернулся к двери. Лицо у бывшего завлаба оказалось красное и злое.
Шаронов пружинисто вскочил, заступая ему дорогу в дом.
– Им жить осталось – минуты, – сказал он. – А они еще ой как пригодятся. Решай, старина. И не вздумай себя хоронить. Из-под статьи ты вывернулся, остальное мелочи. За тебя есть кому заступиться, а министры и директора не вечные. И гражданская версия «Клинка» скоро понадобится. Спорим, ты вернешься в институт через полгода? Ну, через год.
– Не вернусь, – отрезал Павлов, легко отодвигая Шаронова в сторону.
– Еще как вернешься, уважаемый коллега. Сделаем!
– Ты не понял. Я. Сам. Не вернусь. Никогда. Пусти.
– Разве ты не хочешь вырастить новую Катьку? – почти взмолился Шаронов. – Понимаю, второй такой не получится, но что-то близкое по духу… Извини за патетику, это же дело твоей жизни, долг! А я тебе помогать буду!
– Господи, какой же ты дурак! – воскликнул Павлов и так пихнул коллегу, что тот едва не упал с крыльца.
Оглушительно хлопнула дверь.
* * *Увидев, как приложили его хозяина, запертый в «Мерседесе» Бабай разразился лаем и моментально заплевал оконное стекло до совершенного помутнения. Шаронов псу успокаивающе махнул, потом выругался и зашагал к машине, на ходу тыча пальцем в кнопки телефона.
– Кто говорит? – крикнул он в трубку, едва на том конце ответили. – А я доктор Шаронов! Заместитель директора! Приказ: мясо – стоп!.. Нет, молодой человек, это именно моя компетенция… Слышь, ты, мутант, посмотри, чья подпись у тебя на протоколе!.. А-а, то-то… А мне насрать, что погрузили! Обратно вываливай! Э! Погоди! Уже, что ли?! Усыпили?.. Ах ты, блин горелый! Вот неудачно как… Чего? Кто еще живой?.. Да крикни там, чтобы остановились, мать-перемать! Суки, кошек убивают! Что за день такой сегодня?! Всех уволю! Ну?… Первый и второй… Отлично! Значит, обоих – на псарню. Вас будут ждать, я распоряжусь… Ты чего, сдурел? На пса-ар-ню!.. Да в шестой корпус, м-м-мать!!! С тыла заезжай, ясно? К пожарному выходу. И спокойно. Без паники. К тебе выйдет мой заместитель, ну, то есть и.о. завлаба, ну, то есть… Ой, какая разница, кто выйдет! Главное, он начальник и все тебе объяснит. А завтра я с тобой поговорю лично. Понял?.. Ерунда, недовеса не будет, получишь свои несчастные сто шестьдесят пять кило. В аккуратных пакетиках. Не боись. Поработаешь с мое и не такое еще увидишь. Действуй.
Он выпустил из машины Бабая – пес радостно затанцевал вокруг – и переключил телефон.
– Привет. Слушай и не задавай вопросов. У нас окно рядом с пожарным выходом по-прежнему открывается?.. Хорошо. Сейчас туда на труповозке подвезут двух кошек Павлова… Нет, представь себе, живых… Ну да, это те самые, рыжие… Угу, красивые. Два кобеля… А вот отбил!.. Я же говорю, вопросы потом. Значит, лично примешь – и в старый виварий их. Парню с труповозки бросишь взамен требухи фасованной полтора центнера. И сделаешь внушение, чтобы не нервничал из-за ерунды. Я его завтра сам обработаю, но ты превентивно капни на мозги… Ага. Потом звякни в «кошкин дом», найди павловского зама – только по мобиле, номер в общем институтском списке должен быть. Этот зам что надо мужик, чуть не загрыз меня сегодня, когда я с ликвидаторами пришел… Обрисуй ему ситуацию. Скажи, мол, сам обалдел. Я понимаю, что ты и вправду обалдел. Значит, пусть они нам как-нибудь скрытно перекинут рационы хотя бы на неделю и лаборанта откомандируют, которого рыжие помнят… Ну ладно, ладно, диктуй мне его мобильный… Угу… Ага. Главное – прими сейчас кошек и устрой. А дальше разберемся… Не скажу, не поверишь! Если я не ошибся, это сенсация… Вот не скажу! Завтра, все завтра. Удачи.
Пока хозяин разговаривал, Бабай успел обследовать близлежащие заборные столбы и понаставить меток.
– Давай на место, – скомандовал Шаронов, набирая очередной номер. – Здравствуйте, это вас доктор Шаронов беспокоит… А вы не вздыхайте так, лучше послушайте. Нужна ваша помощь. Мне удалось вывести из-под списания двух кошек Павлова. Образцы ка десять эр один и эр два. Если честно, я просто украл их!..
…Едва Павлов отгородился от мира дверью, из глаз у него потекли слезы. Не раздеваясь, тихонько всхлипывая, он поднялся на второй этаж, вошел в спальню и бухнулся поперек кровати. Подтянул к себе подушку, уткнулся носом и тут уже зарыдал в полную силу. Стонал, ругался, бил ногами, месил тяжелыми кулачищами постель.
В голове было совершенно пусто. Пусто до ужаса, до полного смятения. Раньше Павлов всегда о чем-нибудь думал. Постоянно. Искал решения задач, делал предварительные расчеты, ставил мысленные эксперименты.
Теперь думать было не о чем. Все рухнуло. Вместе с рыжиками канул в небытие смысл жизни. Внутреннее зрение, всегда такое яркое и красочное, показывало лишь черный квадрат потухшего экрана. Павлов ослеп умом.
Чернота вокруг стояла такая, что он испугался. Открыл глаза. Увидел мутную картинку. Его дом, его спальня… Нет, уже не его. Отсюда хотелось немедленно уехать. Исчезнуть. Удрать. Далеко-далеко.
Хорошо, можно сменить адрес. Но куда деваться от собственной профессии? Ей отдано столько лет, что она полностью срослась с человеком. Это будет все равно как убегать от себя: безнадежно и невыполнимо.
Он был и останется биотехом. Значит, обречен помнить свой провал до конца дней. Безработный, всеми позабытый – классический пример ученого-неудачника, – он-то ничего не сможет из памяти стереть.
Страшная участь.
Ах, если бы хоть малую толику уверенности в том, что стоял на верном пути! Пусть рыжиков не поняли, не приняли, но задумал-то он их хорошо, и сделал правильно! Увы, даже этой соломинки у утопающего Павлова не было. Скорее всего, он с рыжиками именно провалился. Серия оказалась тупиковой, а яркие перспективы существовали только в воображении завлаба.
Никаких больше кошек. Плевать, что не дадут. Он сам не позволит себе.
Он упустил все шансы и испортил все, к чему прикасался.
Таким беспомощным и никчемным Павлов не чувствовал себя никогда. А еще он впервые ощутил, как подкатывает к сердцу острое желание немедленно все прекратить, закончить, спрятаться от раздирающей душу муки то ли в безумие, то ли прямиком в смерть. «Все кончено. Нет больше смысла трепыхаться, потому что окончательно кончено все».
Одно дело прийтись не к месту и не ко времени. Можно вообразить себя героем, непризнанным гением и под такой маской доживать свой век. Без особой радости, но хотя бы с чувством исполненного долга.
Совсем другое – в пятьдесят лет осознать, что ты бездарь, да еще вдобавок хронически невезучая.
Эта мысль просто обожгла, и Павлов опять разрыдался.
А потом он устал страдать. И заснул.
Приснилось ему нечто странное. Он будто бы сидел в автомобиле незнакомой модели, битком набитом электронной аппаратурой. Машина ехала по чужому городу, явно не русскому, за окном проплывали странные шевелящиеся витрины – будто живые – и удивительные транспортные средства. А еще там ходили люди, как раз вполне реальные, хотя на некоторых одежда была тоже… Не совсем привычная. Провожая глазами одну расфуфыренную модницу, Павлов вывернул шею и почувствовал: за спиной кто-то есть. Кто-то, увидеть кого очень важно.
Он обернулся через левое плечо, безразлично мазнул взглядом по человеку за рулем (тот был в полицейской форме – ну естественно, они же патрулируют свой квартал) и посмотрел назад. И обомлел.
Заднего дивана в машине не было, а между передними местами и зарешеченным отсеком для задержанных располагался толстый упругий матрас. На нем, глядя в окно, восседала огромная трехцветная кошка.
– Катя? – позвал осторожно Павлов.
Кошка повернула к нему голову и улыбнулась.
Павлов заплакал снова. Во сне он, молодой и полный сил, разговаривал со своей полицейской кошкой, а наяву слезы капали на мокрую подушку из-под подрагивающих сомкнутых век смертельно усталого пожилого мужчины…
– …да там в виварии решетка на окне болтается! – говорил в это время Шаронов. – Ну люди добрые, почему я – я! – такие вещи знаю, а вы нет? Бардак! Отожмите решетку и кидайте мешки в окно! Мои ребята примут. Все, до завтра. Спасибо за содействие. Потом сочтемся. Павлов вам от Нобелевки чуток откатит, хе-хе… Уффф! – Он спрятал телефон, прикурил сигарету, с наслаждением затянулся и пошел обратно к крыльцу. Бабай из машины недовольно гавкнул вслед.
Дверь оказалась заперта изнутри – то ли сама захлопнулась, то ли Павлов не желал посетителей.
Шаронов несколько раз нажал кнопку звонка. Постучал. Рукой, потом ногой. Безрезультатно позвонил на домашний, потом на мобильный телефон Павлова. Сошел с крыльца, прогулялся туда-сюда в раздумье.
На заднем дворе раздались тяжелые удары. Шаронов обогнул дом и увидел, как из забора с треском вылетает доска.
За ней еще одна.
Шаронов тихонько ойкнул и огляделся было в поисках чего-нибудь потяжелей да поухватистей, но тут в образовавшийся пролом шагнул человек.
– Здра-асте… – протянул Шаронов.
– Привет, мальчик! – провозгласил консультант институтского «обезьянника».
Был он на этот раз без трости, зато с топором. Возбужденный, растрепанный, жизнерадостный.
– Ты не обращай внимания! – бросил Голованов небрежно, оглядываясь на дыру в заборе. – Это у нас с парнем как бы личные счеты. Должок. Он мне, я ему. А где сам-то?
– У вас точно все в порядке? – спросил Шаронов, косясь на топор.
– Будет еще лучше. Так где этот обалдуй?
– В доме заперся. То ли горькую пьет, то ли слезами заливается. Повесился вряд ли, чересчур нормален.
– Как думаешь, надолго ему поплохело?
– Ну… Прямо сказать боюсь. Очень надолго. Если не навсегда. Он вообще невезучий, а тут карта вроде бы пошла – и такое фиаско. Я, конечно, помогать ему буду. Может, оклемается. А может, и нет. Бедняга так измучен, что с него станется вообще удрать в деревню и там сгинуть. Жена справится вряд ли, а я уж точно не удержу. Давайте готовиться к худшему.
– М-да… – Голованов испытующе глядел на Шаронова. Тот не выдержал первым.
– Если я все посчитал как надо, значит, у одной из кошек Павлова был полусвободный мозг. Что скажете?
– У Катерины? Которую убили? Видишь ли, мальчик… – Голованов отвел глаза в сторону и зачем-то поглядел на свой топор. – Я, в общем, пришел к тем же выводам и, пожалуй, куда раньше, чем ты. Она с самого начала странно вела себя для обычного робота. Чересчур. Данные по этому образцу где сейчас?
– У нас есть все, что нужно. Даже пара живых контрольных из рыжей серии. Понимания только не хватает. Но это временно.
– Ты прикарманил двух рыжих? Молодчина.
– Прикарманил… Спер в припадке жадности. Клептомания по интересам. А сейчас думаю: что толку? Сколько удастся прятать их? Как с ними работать в такой дурацкой обстановке? Ну, допустим, я сумею вывезти рыжих с территории – но это же государственное преступление!
– Если все получится, как я спланировал, они выйдут с территории своим ходом. Задрав хвосты.
Шаронов сначала издал нечто вроде озадаченнного собачьего ворчания, потом немного помолчал, склонив голову набок, и наконец предложил:
– А пойдемте-ка на крылечке покурим.
Голованов кивнул и легко, как молодой, зашагал рядом с Шароновым, которому едва не годился в отцы. Окажись рядом сторонний наблюдатель, он бы подумал – что за сильнейшее напряжение скопилось в этой паре? Того и гляди полетят искры. Чего-то они оба недоговаривают…
На крыльце Голованов молча выкурил сигарету, держа топор на коленях. Выбросил окурок в клумбу и сказал:
– В общем, я предварительно договорился. Нужен только красиво прописанный концепт и готовый план работ. И дело в шляпе. Института не дадут, конечно. Даже такой лаборатории, как здесь, не будет. Их просто нет на гражданке – таких. Но условия нормальные гарантированы. Думаю, половину «кошкина дома» удастся переманить запросто. А больше и не надо.
– Их сейчас начнут трясти, сами побегут. Жалко ребят, им предстоит та-акое крушение иллюзий… На гражданке биотехов как собак нерезаных. Модная была профессия, а теперь кризис перепроизводства специалистов.
– Значит, сможем отобрать лучших. Главное, есть сильная поддержка. Стоит только свистнуть – кошек Павлова у военных заберут и отдадут тому, кто в состоянии довести их до ума. Представь себе, запись вчерашнего представления уже гуляет по столичным кабинетам. Наверное, какой-нибудь военный корреспондент решил подзаработать. Я готовился долго объяснять, показывать твои ролики, а мне говорят: ах, это рыжие «Клинки»? Да что ж вы раньше не сказали, какие они обалденные! Есть мнение, что это очень, очень перспективный товар! Буквально золотая жила! Давайте скорее приезжайте вместе с разработчиком и пусть сам называет сумму!.. Такая вот полезная штука промшпионаж. Что скажешь, мальчик, – готов к авантюре? В институте тебя обложили со всех сторон, и это на годы вперед. Может, ну его?
– Месяц назад вы мне не верили, говорили – Павлов серию запорол, – напомнил Шаронов, бросая свой окурок в ту же клумбу.
– Зато на днях я в точности предсказал, как поведет себя трехцветка. Очень жаль, что она погибла. Игрушечка. Ничего, дизайн обеспечим не хуже. А серию в целом Павлов действительно запорол, причем бездарно, и попробуй докажи мне обратное. Мужик он, я слышал, хороший, только вот дурак.
– Он просто невезучий, – сказал Шаронов укоризненно.
– По результатам это примерно одно и то же.
– Фу, как сурово. Впрочем, будем справедливы: так или иначе, Павлов на самом деле загубил серию! Катька у него получилась случайно. И поставить такую случайность на поток… Это будет стоить нервов и денег. Слушайте, намекните хотя бы, кто готов вкладываться в проект.
– Намекаю – транснациональная корпорация со штабом в Москве. А кто еще может скрутить наших военных в бараний рог?
– Для такого монстра кошки Павлова отнюдь не золотая жила. Хотя да, понимаю. Имидж! А вы отдаете себе отчет, что их будут называть «Павлов’с кэт»? Неважно, сможет автор участвовать или придется без него.
– Я думаю, – сказал Голованов, – что их сначала назовут «рашен кэт», а позже само придет другое слово и останется. Как бы ты ни старался увековечить имя друга. Если честно, меня торговая марка не волнует. Я просто хочу под занавес карьеры поколдовать над красивой игрушкой. Для себя. Хотя бы в роли организатора работ. Вообще, после обезьянника кошки воспринимаются так… Легко. Действительно игрушки. Когда с приматами возишься, постоянно ощущаешь затылком холодный прищур Господа. По молодости это забавляло, теперь совсем наоборот. Да и заказывали мне вечно разные пакости. Устал. Сейчас вот опять…
– Не говорите. Знать не желаю лишних военных тайн. Цыц!
– Кто тебе поверит – я же прибабахнутый! Заслуженный маньяк русской биотехники. Видишь, с топором в гости хожу.
– Лучше Павлову в дверь обухом стукните. И вообще, мне про вашего Бэрримора уже наболтали. На фиг он нужен? Пятая колонна? Ни один серьезный человек не возьмет в дом такую прислугу. Конструкции вероятного противника.
– Глупый ты, мальчик, – улыбнулся Голованов. – По обезьяннику результаты давно никого не интересуют, главное – процесс. И сопровождающие его финансовые потоки. Думаешь, чего я так легко эту шарагу бросаю? Потому что отпускают меня наконец-то. Заслужил покой. Выслужил. Эх, доктор Шаронов… Такой большой, все знаешь, все можешь, а элементарного умения договариваться с материально заинтересованными лицами не выработал. Вот и спихнули тебя в администраторы.