Зловещие забавы славянского бога

«Что, со мной?.. Почему я не чувствую себя?.. Почему не ощущаю тяжести своего тела?.. Почему, какой-то невидимой силой меня поднимает под самый потолок?.. И как получилось, что я вижу самого себя, лежащего у кровати?..

Вот и Лариска проснулась. Наверняка, я разбудил её, шумно упав на пол. Она что-то кричит, суетиться, пытается развернуть моё тело на спину. Теперь она бежит к телефону, вызывает «неотложку». Но зачем?.. Ведь я ни в чём не нуждаюсь, я свободен и полностью самодостаточен. Выходит не зря привиделся мне сегодня Витька-покойничек.

Кстати, который нынче час? А вот и настенные часы. Чудно видеть их на одном с собой уровне. Без трёх минут четыре. Скоро «закукуют». О боже, какой кайф ощущать полную невесомость.… Вот значит, как уходят люди в мир иной.… Да, точно – это смерть. Моя смерть!.. Ведь об этом я уже где-то читал. Правда, не верилось мне тогда, в какую-то иную, загробную жизнь. А оно, вон как всё вышло.… Оказалось, я действительно существую… Существую после смерти… Ура! Вот бы, рассказать кому. Так не поверят. Интересно: а как я сейчас выгляжу? Нужно поскорее найти зеркало, пока в квартире не занавесили все предметы, отбрасывающие отображение.

Детей, конечно, жалко. Вон они, уже проснулись. Плачут… Как же они теперь без меня? Ну, ничего не поделаешь, батя скончался… Старшей уже восемнадцать. Да и младший, в свои пятнадцать, далеко не ребёнок. Ребята они смышлёные, как-нибудь и без отца выкрутятся.

И что ж это меня, всё время куда-то тянет?.. Давай-ка посмотрим. Ну, точно, на кухню… Вот и моя последняя, так и не докуренная сигарета… Пустая бутылка из-под последнего пива. Всё ясно, меня влечёт в открытое настежь окно. Ладно, не буду сопротивляться: в окно – значит в окно. Ох, каким большим и красивым кажется город в эти утренние часы и с этой-то высоты. А там, за насыпью, мой родной завод. Уже скоро начнут меня искать. Будут звонить, узнавать: дескать, почему Громов не вышел на работу? Вот смеху-то будет, когда узнают, что я… Так, стоп. Куда это меня понесло?.. Что это ещё: ни то тоннель, ни то какая-то гигантская белая воронка…»

* * *

– Эх, Синюга… И заживём мы с тобой скоро… – продолжал мечтать Василий, шагая с бродяжкой по шпалам. Он так увлёкся своими полупьяными иллюзиями, своим придуманным миром, что и не обращал внимания на безумный грохот, мчавшегося по соседнему пути поезда.

– Ты разве не слышишь? – крикнула ему прямо в ухо бомжиха.

– Чего? – вопросительно кивнул головой Угрюмый.

– Вроде, гудит что-то… – продолжала орать не менее пьяная нищенка, тащившая за собой весь свой скарб.

– Сейчас посмотрим… – завертел головой Васька. А когда оглянулся назад, то мгновенно понял, что уши его уже давно раздирает электровозный гудок, несущегося прямо на них поезда. К сожалению, предпринять что-либо было уже поздно…

Машинист электровоза, ещё издали увидел на своём пути кое-как плетущихся оборванцев. Включив звуковой сигнал, он ещё и попытался остановить многотонный состав, успевший разогнаться до приличной скорости. Однако уж слишком длинным был тормозной путь, да встречный «товарняк», заглушавший непрерывный гудок, так и не позволили ему предотвратить трагедию. Оба бомжа, словно мошки, в буквальном смысле, были размазаны о буферную часть локомотива.

Мгновенная смерть – это такой исход, при котором погибший, расставаясь с жизнью, практически не испытывает каких-либо мучений. Именно такая участь настигла участников похода «за счастьем», под колёсами скорого поезда «Москва – Владивосток», в трёх километрах от Омского железнодорожного вокзала.

«Как же так получилось, что я ничего не почувствовал? Просто приподнявшись над пронёсшимся прямо подо мной электровозом, я взял, да и взмыл в самое небо.… А где, кстати, Синюга?..»

«Заруби себе на носу: никакая я тебе не Синюга… Отныне, прошу обращаться ко мне, как к Раисе Максимовне…»

«Во, дела!.. Я разговариваю, не открыв рта. Не иначе, телепатия,… Очевидно, она летит где-то рядом, и мы можем общаться с ней мысленно. Во, чудеса…»

10 июля 1991 года. Та же ночь

– Юрий Александрович Громов, родившийся 5 марта 1950 года, умерший 10 июля 1991-го, в 3:57 местного времени от инфаркта? Это так? – тихо произнёс чей-то голос.

– Верно… – ответил Юрий, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть того, кто задал ему сей вопрос. Однако ничего, кроме белого, как молоко, и все обволакивающего тумана, он так и не различил.

Только что, пролетев белоснежный, витиеватый и длиннющий коридор, он оказался в каком-то непонятном безграничном и невесомом объёме.

Абсолютная тишина и покой этого, ни то безразмерного сосуда, ни то безграничного помещения – создавали комфортные условия для фривольных и абстрактных размышлений. Они же располагали и к простому, беспечному разговору. Потому Громов с нетерпением и ждал продолжения, начатого было диалога. Вот только следующего вопроса, так и не последовало. За то, после гнетущей и продолжительной паузы, переполняемой звенящей тишиной, Юрий Александрович вдруг.… Нет, он не увидел и даже не услышал, а скорее ощутил каким-то неведомым ему чувством, появление в том же самом пространстве ещё кого-то.

– Кто здесь? – с опаской осматриваясь по сторонам, поинтересовался Громов.

Однако вместо ответа, Юрий Александрович вновь услышал уже знакомый ему тихий и успокаивающий голос.

– Василий Иванович Угрюмов, родившийся 18 ноября 1945 года, погибший 10 июля 1991-го года, в 4:07 местного времени, в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала под колёсами пассажирского поезда? Правильно?

– Очевидно, так оно и было… – тяжело вздохнув, ответил мужской бас. После чего, добавил. – …Не ужель, действительно, отмучился?

«А ни тот ли это Василий Иванович?.. Мой заводской наставник?.. – неожиданно для самого себя вдруг припомнил Громов. – …Мы же с ним, лет пять в одной бригаде трудились. У нашего Василия Ивановича, помниться, жена умерла. А после, ещё и дом сгорел. Да, мужику, уж точно не позавидуешь…»

«Я это, я… И на заводе мне пришлось поишачить, и жену потерял, и дом мой сгорел.… А ты, кто таков будешь?..» – ответил мужской бас.

«О, как оно было, на самом деле… – Громов уловил ещё один, уже женский голос. – …Оказывается, жена твоя умерла и дом твой сгорел. Выходит, не было ни армии, ни полковника, ни Москвы?.. Получается: ты врал мне с самого начала. А я-то, дура, уши развесила…»

«Чудно… – в удивлении усмехнулся Юрий Александрович. – …Я лишь невзначай подумал, а мою мысль не только услышали, её тут же принялись обсуждать…»

«А собственно, чего ж ты хотел?.. – усмехнулся мужчина, назвавшийся Василием. – …Ведь мы умерли. Теперь ни украсть, ни пёрнуть – всё на виду. Прямо, как в общей бане. К тому же глухо, как в танке. И кто ты, бывший человек, есть?.. Или кем, по крайней мере, недавно был?..»

«Громов я, Юрий Александрович», – гордо представился Юра.

«Ну конечно, я тебя помню: и работали, и пили вместе.… Не плохим ты был парнем. Ну, разве что, с небольшой гнильцой. Так этого у нас у всех с избытков… Видала, Синюга, каких орлов я из дворовой шпаны, в мастера выводил…» – порадовался за себя Угрюмов.

«Предупреждала, ведь… – огрызнулась женщина. – …Забудь это проклятое слово: Синюга».

Перекрёстный огонь мыслей и взаимных недовольств, прервал Голос извне.

– Раиса Максимовна Пластинина, родившаяся 19 августа 1951 года и погибшая в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала, под колёсами пассажирского поезда, 10 июля 1991 года, в 4:07 местного времени?

– Да. Это я… – дрожащим голосом ответила женщина. – …Не ужель, на самом деле, всё?.. Я умерла, так и не увидев свою кровиночку, своего сыночка?

«Интересно. И куда нас теперь отправят из этого приёмника-распределителя?» – мимолётом подумалось Громову.

«Известно куда. Соберут сейчас всех, откинувших ласты нынешней ночью. И по этапу, в Рай или куда подальше…» – усмехнулся Василий.

«Рай?.. – в презрительном удивлении переспросила Синюга. Через многие годы она впервые услышавшая своё настоящее имя. – …А ты его заслужил?»

«Да кто ж его знает?.. – хихикнул Угрюмов. – …Быть может, как раз я его и достоин. Почитай, полжизни скитался в нищете, да в рванье… Ну, чем не образ бытия, святого мученика?»

«Сволочь ты, и скотина, а не святой скиталец. Жену свою, покойную, стервой называл. Да как только твой язык поганый повернулся?..»

«Ни тебе, дура, меня судить… – рявкнул Василий. В отместку он попытался нанести ответный укол. – …Умная, мля… Между прочим, я своих детей по детдомам не распихивал…»

«Не тронь, тварь, своими вонючими мыслями моего сыночка. Это лишь моё личное горе. И если хочешь, трагедия всей жизни. За ту глупость, я тысячи раз себя прокляла. И, в отличие от тебя, лоботряса, ни на какой рай, я вовсе не претендую. Уж лучше ад. Самый жуткий и ужасный. Дабы полностью искупить все свои земные грехи».

Спор бывших бомжей неожиданно прервала случайная мысль Громова: «А интересно… С чего это вдруг, они оказались под одним и тем же поездом?.. Не иначе любовью на рельсах решили подзаняться. Экстрималы хреновы…» – и тут же, Юрий Александрович осёкся, вовремя сообразив, что чужие и вольные размышления теперь доступны всем и каждому.

«А тебе, урод, какое собачье дело, что мы делали там, на рельсах?» – рявкнула в бешенстве женская мысль.

«Твою мать. И подумать-то ни о чём нельзя… – чертыхнулся Громов. – …И вообще, откуда вам знать: «урод» я или нет?.. По мне, так я вовсе не плох собой».

«Вот и помалкивай в тряпочку», – порекомендовала Синюга, с явной издёвкой.

«Юрок, ты на неё не обижайся… – спорщиков попытался примирить Василий. – …В связи со смертью, она стала чересчур бешеной. А то, что мы вдвоём под поезд попали, так это я за счастьем её повёл. Синюга.… Ой, извиняйте. Как тебя, там… Ах да, Мадам Максимовна. Так я, Максимовна, похоже, сдержал своё обещание. Ведь не станешь же ты отрицать того, что пришёл конец твоему бродяжничеству?.. Можешь забыть про обеды на помойке и ночлегах в колодцах теплотрассы. Ну, и чем это не счастье? А раз так, с тебя пузырь…»

«Щас!.. Вот только на Землю, в дежурный магазин быстренько сгоняю или у таксистов на вокзале перехвачу… – ухмыльнулась Рая. После чего, сурово спросила. – …И вообще, с какой стати ты начал оправдываться перед этим козлом, куда и зачем мы ходили? Ведь он и сам, поди, по горло в дерьме, коль умудрился угодить в нашу хреновую компанию».

«А мне, в отличие от некоторых, стыдиться нечему… – Юрий Александрович, дабы не ляпнуть невзначай ещё чего лишнего и не привлекать к своей персоне всеобщего внимания, принялся думать о хорошем. Вспомнил о доме, о детях, о своей бригаде. – …Прожил я свою жизнь, уж точно, не хуже других. Сына с дочерью поднял. Выбил для семьи трёхкомнатную квартиру. В доме всегда был достаток.… А что, собственно ещё, от мужика требуется? Грешить, конечно, грешил.… Не без этого. Однако грешки мои всегда были мелкие – короче, особо не наглел. Глядишь, и проскочу я в рай…»