Цепи Скорпиона

– Сте… – только и долетело до Святополка.

– Я не понял, – выкрикнул он снова и кинулся следом, благо земля уж за подошвы не держала, но старика и след простыл.

– 3 —

Чуть потоптавшись на месте и пару раз оглянувшись вокруг, раздумывая над предостережениями да о том, откуда бы мог взяться (и куда подеваться) чудной старик, молодой витязь вернулся под грушу, где остались лежать его пожитки. Подобрав полотенце с остатками трапезы, он сунул свёрток в дорожную суму.

– Эй! – воскликнул тут кто-то хриплым «фальцетто»[5 - Заезжие гиспийские песнопевцы иногда нарочно принимались писклявить, изображая детей или женщин. Они-то и сказали, что сей хитрый приём «фальцетто» прозывается.], – Можно бы и поосторожнее, хозяин.

«Новое дело, – качнув головой, усмехнулся Святополк, – кто-то залез в мою сумку, да ещё называет меня хозяином» Не испугавшись и не колеблясь ни мгновенья, ибо подобные слабости не были присущи молодому воину, он запустил руку внутрь, ухватил нечто копошащееся и вытащил на свет.

– Ты кто? – только и смог промолвить витязь, увидав перед собой непонятное существо, величиной не более локтя, одетое в грязные порты и покрытое то ли перьями, то ли шерстью столь обильно, что безволосым оставалось одно сморщенное личико.

– Сначала отпусти меня! – потребовало нечто, ведь воин продолжал держать его на вытянутой руке, а оно размахивало руками, ногами, корчило рожи, и, судя по всему, нацеливалось плюнуть Святополку прямо в глаз.

Молодой человек осторожно опустил существо на землю. Тогда оно аккуратно, с птичьей грацией, пригладило свои перья, а потом заговорило таким голосом, какой можно было бы ожидать от простуженного ребёнка.

– Я – Черномазик. Твой домовой, – гордо, но с ноткой обиды, произнесло существо.

– Интересно, – тут же перебил молодой воин, вынужденный поверить в ожившую на его глазах сказку, – но если ты домовой, то должен быть в первую очередь привязан к дому, а потом уж к хозяину. Как же ты осмелился уйти от родного очага и пуститься в дальнюю дорогу, полную невзгод и приключений?

– Да, это не просто, – согласился маленький дух, покивав, – но, услышав, что тебе в пути грозят страшные опасности, я очень испугался и решил, что моё место должно быть рядом. А, кроме того, я оставил на хозяйстве своего младшего брата. И вообще, я тьму-тьмущую раз спасал тебя от разных бед, когда ты был маленький. На ночь рассказывал сказки… да что там говорить, всегда, по мере сил, старался отводить беду от нашего жилища…

– Спасибо, – поневоле улыбнулся молодой воин, выслушал внезапно учтивую речь маленького духа.– Но, знаешь… вот ты говоришь: спасал меня, но я совсем ничего не помню. Я не знаю, кто я, откуда, кто мои родители… Уж ты-то не станешь мне голову морочить, как этот сердитый старик. Кстати, не знаешь, как его там?

– Да знаю, конечно! Стережный это. Колдун наш местный.

– Колдун? Надо ж!..– не удержался от восклицания Святополк.

– А отец твой – князь роцкий. И ты, стало быть, князь, – продолжил, между тем, домовой спокойно. Обыденно так сказал, мол, «ну, князь, и что такого?».

Но Святополка как жаром окатило.

– Кто я? Князь?! Я? Князь?.. Черномазик, ты, верно, шутишь?

Но тут в разуме витязя словно солнце взошло. И он вспомнил. И отца, и маму, и сестру, и терем княжеский, и всё, что случилось после того, как сокольничий Мил прокричал громовым голосом: «Детей в подпол!».

Няньки, услышав сей грозный окрик, бестолково заметались, перепугано сбились в кучу, и лишь Весена, осознав быстрее других, что стряслось нечто ужасное, подхватила на руки самых маленьких и устремилась к выходу, по пути отдавая приказания окаменевшим от страха прислужницам – Юне и Ладе.

Будто б снова витязь увидел себя отроком, ощутил, как торопливо, понукаемый Весеной, перебирает ногами, а сам не может отвести взор от мечей, которые сжимают в руках Мил и братья. А с клинков сочится и капает на пол тяжелая багрово-черная кровь. «Откуда же кровь? – но не находилось ответа.– Да что же это? Ведь просто дождь… Или непросто… Или не только… А может с самими Перуном и Даждьбогом схватились братья Яромира? Да нет, ерунда! И где мама? И отец?».

Нет, не с Перуном и воинством небесным, конечно, сошлись в поединке сокольничий и братья. В город вторглась орда мокинзарского хана Аграмбы по прозвищу Бухнадар, что означало – «Всесильный». Сторожевые дозоры не успели предупредить княжью дружину о набеге. Попросту не готовы оказались они к войне. И гридна войны не ждала. Лишь князь Ратибор – отец Святополка – с горсткой верных ратников некоторое время продолжал биться под стенами города. Но скоро и они полегли под натиском бесчисленной конницы степняков. И великий Рудан пал…

– А тебе не кажется, что мы разболтались? – бесцеремонно перебил домовой воспоминая князя.– И давно пора в дорогу? Ведь скоро вечер, а нам нужен ночлег.

Серьёзная деловитость маленького духа опять заставила Святополка улыбнуться. Да и со здравыми замечаниями как не согласиться? Но молодой воин решил сразу показать кто тут главный. И поэтому, вспомнив указания колдуна Стережного, со всей строгостью произнёс:

– Вот что, Черномазик, коли уж ты за мной увязался, то так тому и быть, но я хочу, чтобы ты кое-что усвоил. Во-первых, – князь загнул указательный палец, – ты мне должен во всём подчиняться. Указывать не можешь, только советовать. Во-вторых, – он загнул средний, – сиди тихо в сумке и не высовывайся, пока не скажу. Понял?

Домовой покивал, а после, преданно глядя на хозяина, тихо проговорил:

– А в-третьих, в-четвёртых будет?

И сразу стало не понятно, серьёзно он интересуется или нагло иронизирует. Оттого Святополк, решивший было потрепать домовика по лохматой голове, подумал, что не стоит разводить лишнее панибратство и, сдвинув брови, сурово промолвил:

– Не будет!.. Пока.– И погрозил домовому пальцем.

– 4 —

Рудан отстоял от таинственного и грозного Безымянного леса не более чем на пятьдесят вёрст, а значит, земли Роца заканчивались где-то невдалеке. Молодой, закалённый витязь на добром коне вполне мог бы преодолеть это расстояние гораздо быстрее, чем вышло у Святополка, однако князь избегал дорог. Ведь сколь ни горяч он был, а всё ж прекрасно понимал: не стоит раньше времени ввязываться в бои с «рыжими кафтанами». И не о себе он при этом переживал, а о невинных обитателях родного края. Оно ж, слух о нападении на бухнадаровский отряд распространится, и до Бухнадара дойдёт, и тогда…

Потому держался он только направления и выбирал почти незримые тропки, поскольку по большим дорогам, особенно на перекрёстках, конечно же, стоят походные кибитки с мокинзарскими лучниками, в распоряжении которых маленькие, но выносливые степные лошадки и способ связи с другими мокинзарскими постами – сигнальный костёр, готовый в любую секунду вспыхнуть и взметнуть в воздух тревожную, чёрную гарь.

Домовой, не пытаясь выбраться, послушно сидел в сумке, высунув косматую головёнку, которой постоянно вертел в разные стороны. («Запоминаю дорогу», – пояснил он.) При этом он без умолку болтал, не переходя, впрочем, границ, очерченных Святополком.

Сперва удостоверился домовик в возвращении княжеской памяти. Прям дознание устроил. А как сомнений не осталось, принялся за размеренное повествование. И Святополк узнал, что…

Взяв город, враг вдосталь помародёрничал и двинулся дальше, захватывая страну. А горе и смерть шли с ним рядом. Полыхали дома и поля. Уводились в полон и погибали люди. Дружинники, прослышав о смерти князя, хоронились в лесах. И к концу лета сопротивление почти угасло. Только в Лукоморске, на самом краю роцкой земли, у берега Синего моря, остался его небольшой очаг. Там, создав неприступный форпост («форпост» – это, как бы, крепость такая, пояснил домовик), засели братья Велес и Хорс и их соратники, в том числе («Кстати!») двоюродный брат Святополка Всеволод (сын дядьки Данислава – киричского князя) и Яромир – лучший друг детства. И они поклялись во что бы то ни стало продолжить борьбу. Бухнадар сначала распорядился осадить город. Но после оставил малочисленных гридников в покое, так как особой угрозы для мокинзарского владыки они не представляли…

Но время шло – тяжелое и горькое время. Ратники, скрывавшиеся по лесам и болотам, постепенно возвращались под крыши домов. Поникшие и павшие духом, пытаясь безуспешно гнать чувство вины, закапывали мечи и брались за дела. И когда закончилась голодная и суровая зима, на полях, как и встарь, закипела работа. А там уж и до первых всходов недалеко.

Так что жизнь продолжалась. И все оставалось почти таким же, как прежде, если не считать того, что отныне каждый город платил Бухнадару дань. И эта дань исправно собиралась. А, кроме того, под запретом оказались все старые праздники. Отныне нельзя было в новый год принести в дом охапку луговых трав да сосну душистую, чтобы наполнили они воздух ароматом цветов и смолы, а сердце – предвкушением счастья. Нельзя стало молиться своим богам – даже Триединому[6 - Триединый (или Триглав) – верховный бог, имеющий три ипостаси: Святовит, Свентовит и Белбог.]. А на месте златоверхих храмов, стоявших в этих краях испокон веку, поставили по приказу Бухнадара капища поганого демона Таджмора, торжества в честь которого нужно было справлять непременно…

Увы, но этот бесовский праздник оказался не единственным нововведением. Непременного веселья требовалось так же в день рождения самого Владыки. И это ещё полбеды. Самое же мерзкое заключалось в том, что праздником отныне считался также день рождения любимой собаки Бухнадара. И некоторые поговаривали даже, что пес Владыки – как раз-то и есть проклятый демон Таджмор[7 - Обычно Таджмор изображался с собачьей головой.], но это, конечно, была уже полная чепуха.

Постепенно, однако, порядки стали смягчаться. Отчасти, видимо, оттого, что народ почти не роптал, и Аграмба имел повод успокоиться, а отчасти (или же вследствие первого), потому что Мокинзарский тиран перебрался в Гринуэлл и увёл с собой основное войско. Оставив в Роце только небольшие отряды, и – под их защитой – спесивых наместников-сатрапов да вороватых данщиков, бывающими в роцких городах наездами. Так что несколько лет спустя, на улицах городов и сел вновь стали слышны старые песни. А кое-где возникали даже изваяния древних богов и начинали отстраиваться трёхглавые храмы.

В общем, домовик оказался, прямо-таки кладезем знаний! И только про сестру Славку (Ярославу, то есть) ничего он не знал. В тот страшный день видел её с Юной. И всё…

Но как же много узнал молодой князь о житье домовых! Открывались такие подробности, что оставалось диву даваться. Оказалось, ночной народец вовсе не прост. Например, род Черномазика по древности намного превосходил род Святополка, а в предках домовик числил такого далёкого пращура, что и представить невозможно. Жил тот, как выходило, в те ещё времена, когда и людей-то на земле не водилось. Да что, людей! Ещё даже «трёглазые» не народились.

– А это кто такие? – удивился молодой воин.

– А… – протянул домовой, – это до вас такие, до людей, то есть, тут обитали. Но мы с ними не дружили, и не служили им никогда. Какие-то они смурные.

– Какие-какие? – переспросил князь с улыбкой, но домовой только махнул мохнатой лапкой, как бы показывая, что не суть важно.

Кроме всего прочего, князь выяснил, что клан его необычного спутника «относится к старинному дворянству», но лично сам домовой «этим никогда не кичится, потому что настоящий вельможа – образец скромности». Самого же Черномазика следовало правильно именовать – Чёрный из рода Мазов, хотя, говоря по чести, так нужно делать не раньше, чем тот женится.

Так же порассказал домовик о странном Стережном. Черномазик знал его ещё с тех пор, как повсюду странствовал со своим дедом, который так же имел тягу к перемене мест.

– И как-то раз, – принялся рассказывать дух, – этот Стережный объявляется в Рудане. Да, причём, не один, а со своими братьями. А величать их также причудливо – Пихто, Капчо и Хохлач. А прошло с тех пор уж лет семьдесят. И давай они у всех спрашивать-расспрашивать, не видал ли кто куска скалы, которая, как человек гуляет и крушит всё подряд. Народ все эти бредни послушал, повспоминал святую Подагу[8 - Подага – младшая богиня, сестра Поревита и Поренута. Одна из жён Семаргла. По преданию могла наслать на человека (или даже бога) безумие.] да от стариков и отделался… Подожди-ка, – перебил себя домовик.– Они уже тогда стариками были, это что же? Значит, им сейчас сколько лет-то? Ну да ладно, Чернобог[9 - Чернобог – младший брат Триединого (точнее, Белбога). Из зависти к брату перешёл на сторону зла.] с ними, пусть живут себе. Никому, вроде, не мешают. Ну вот, а старики учёными людьми оказались, из фио… сио… Как их – колдунов этих?

– Фиосинисты, – вспомнил Святополк когда-то услышанное название, хотя, что оно значило (и кто они такие), не имел ни малейшего понятия. Так, обрывки. Какой-то «Орден», таинственный замок, некая страна, где обитают волшебники. Дед Всеслав (ещё радость! – деда вспомнил!) говорил: «Придёт время – узнаешь». Видать, не пришло. Да, по всему, и домовой треплется, благо, язык без костей. Ну какой, в самом деле, из этого Стережного колдун? Понятно, что никакой…

Вот так, болтая на всякие интересные темы, путники коротали время. Причём Святополк больше слушал, чем говорил сам. Ведь попутчик ему (то вещающий с занудностью учёного монаха, то верещащий, будто озорной уличный торжник) попался бойкий, разбитной, за словом в карман не лезущий. Бесперебойно сыпал домовик всевозможными прибаутками и присказками, так что сыну Ратибора скучать не приходилось. Но вечер, правда, уже наступал, и князь направил Ветролёта по более протоптанной дороге, надеясь, что она приведёт в какое-нибудь селение. Чаяния оказались не напрасны – впереди показались неказистые, выстроившиеся в один ряд домики, которые в совокупности прозывались – витязь вгляделся… «Липки», – прочитал домовик на обшарпанном щите, добавив от себя: «Хлипкие». И они въехали в деревню.

– 5 —