Долгая дорога в дюнах

Именно в это время Банга-старший затеял единственную и отчаянную авантюру в своей жизни. Он решил построить дом и купить новую лодку. Трудно сказать, что побудило рыбака на этот крайне необдуманный поступок. То ли отчаяние от несбывшихся надежд, то ли фанатичная вера в успехи сына, то ли задетое самолюбие – в последнее время в поселке только и судачили о Янисе и Якобе, вернее об их детях. Во всяком случае, рыбак решил одним махом выбиться в люди и закрепиться на поверхности. Он попросил у акционерного общества кредит. Там поскрипели, поскрипели – запрошенная сумма была велика, – но просьбу все же удовлетворили: отказывать такому рыбаку, как Янис Банга, было неблагоразумно. Тем более, что общество ничем не рисковало. Всегда, в случае чего, можно было через суд потребовать возмещения убытков. Не погнушался Янис призанять денег даже у Озолса.

И вот когда, казалось, все пошло, наконец, нужным курсом: поставил дом, купил лодку, не сегодня-завтра сын станет капитаном, судьба преподнесла рыбаку свой последний, безжалостный сюрприз.

Артур едва успел на похороны.

…Калниньш спрашивает, что Артур будет делать с мореходным училищем. Неужели дяде Андрису не ясно – оно пошло ко дну вместе с отцом.

Глава 2

Озолс вернулся в воскресенье. В добротной коляске, запряженной рослой кобылой, которой правил Петерис, не спеша катил по поселку, слегка касаясь ладонью полей шляпы в ответ на почтительные приветствия. На улице было по-праздничному людно, и тем торжественнее выглядел его приезд. Крупный, гладкий, с мужицки простым, но холеным лицом, он восседал в своей коляске, гордо выпрямившись. Густые, кустистые брови придавали ему выражение властное и значительное. Что ж, полагал хозяин коляски, у него были все основания рассчитывать на особое уважение и признательность. Сам он уже давно позабыл, когда просил в последний раз взаймы. Как сейчас, пожалуй, ни за что не припомнил бы, кому он в поселке чего-нибудь не одалживал. Разумеется, не в ущерб своему добру, но все-таки… А с тех пор как стал председателем поселкового правления общества «Рыбак», власть и вес Якоба поднялись на недосягаемую высоту.

Аболтиньш, трактирщик, еще издали заметил коляску и как был в переднике, так и выскочил на крыльцо.

– С приездом, господин Озолс! Наконец-то вы дома. Как съездилось? Что нового в Риге?

Якоб небрежно махнул рукой:

– А?а! Сумасшедший дом. Шум и толкотня. А тут… Как с поезда сошел, будто в рай попал.

– Не желаете ли стаканчик с дороги?

При слове «стаканчик» Петерис жадно сглотнул, с надеждой посмотрел на хозяина. Тот понимающе усмехнулся, проговорил полушутя, полусерьезно:

– Стаканчик да рюмочка доведут до сумочки.

– Я понимаю, в Риге у господина Штейнберга наклеечки поаппетитнее, – уязвленно проговорил трактирщик.

– Катился бы он в свою Германию, господин Штейнберг. Вот полюбуйтесь, самое свежее, – Озолс протянул Аболтиньшу газету.

Тот развернул сложенный по размеру кармана лист, негромко прочел:

– Вчера по приглашению министра иностранных дел Латвии господина Мунтерса город Лиепаю с дружественным визитом посетила немецкая военная эскадра. Как заявил на пресс-конференции командующий эскадрой адмирал Бернгард…

Глаза Озолса полыхнули гневом.

– Три дня назад потопили наш пароход с лесом, а теперь хватает наглости…

– Но ведь Гитлер всюду заявляет, что он наш друг.

– Он и Литве друг. А как ловко у нее Клайпеду отхватил? Я уж не говорю об Австрии, о Чехословакии. Тут не нахальством, чем-то похуже пахнет.

– Неужели вы думаете?..

– Не знаю. Умные люди на всякий случай запасают кое-что. Сахар, крупу, спички…

– Не дай, господи, – у меня в доме парень подрос.

Озолс молча достал пачку «Трафф», угостил Аболтиньша.

– А как у дочки успехи? – с удовольствием затягиваясь папироской, полюбопытствовал тот. – Поди, лучшая студентка в университете?

– Ну, может, и не лучшая… Вообще-то молодцом!

– Дай вам бог… А у нас в поселке несчастье.

– Знаю. Петерис рассказал.

Аболтиньш с беспокойством посмотрел в сторону церкви, что была неподалеку; из нее выходили прихожане. Усмехнулся:

– Старые грехи отмолили, сейчас ко мне за новыми придут.

– Хозяин, может, и нам заглянуть в храм божий? – не выдержал Петерис.

Озолс осклабился:

– У тебя что, грехов много?

– У меня?!

– Давай трогай, святой! Тебя жена ждет.

– Кого?! Меня?! – Глаза у кучера потемнели, злая судорога пробежала по лицу. Он так яростно хлестнул лошадь, что Озолс едва не вывалился из коляски. В поселке уже давно было известно, что если Эрна кого-то и ждет, то только не своего Петериса.

Артур сидел на кухне, чинил сеть.

– Поешь! – Мать поставила рядом кружку с молоком, придвинула кусок хлеба, намазанный медом. Банга отложил моток, взял кружку, задумался. Луч солнца, падавший из окна, зажег радужный узор на фаянсе. Эту кружку Артур помнил с детства: та самая, что стояла потом на поминках перед пустым стулом. Как все-таки странно и жестоко устроена жизнь: еще вчера все было по-иному – был отец, была надежда… Артур чуть не застонал от боли. Мать, словно бы прочитав его мысли, отвернулась, пошла к плите. И остановилась на полпути, увидев входившего Озолса.

– Бог в помощь, Зента! Прими мои соболезнования.

Она опустила голову, заплакала.

– Господь дает, господь забирает, – скорбно продолжал Озолс. – Хороший был у тебя муж, по такому не грех и поплакать. И отец был хороший. – Он заметил Артура.

– Проходи, Якоб.

Озолс заковылял в комнату, волоча непослушный протез. Сейчас – не на людях, не в коляске – он не казался таким бравым. Инвалид, сутуловатый, оплывший, он грузно опустился на стул подле стола, положил на скатерть руки, большие и натруженные, сумрачно огляделся. Негромко спросил:

– Слышал, ты дом продаешь.

Зента потупилась. Ее пальцы нервно теребили передник.

– Что поделаешь, Якоб… Долги… – хотела еще что-то добавить, но в дверном проеме показался Артур.

– Погоди, мать, – хрипло проговорил он. – Насчет отцова долга не беспокойтесь, за нами не пропадет.

Озолс предостерегающе поднял руку:

– Постой, сынок, не горячись. Скажи, Зента, сколько у вас осталось невыплаченной ссуды за дом?