Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме

«Веку не солги,
Другу помоги,
Трусить в бою не моги.
День наш не погас,
Может и не раз,
После расскажут про нас.
Песней станем мы!
Сказкой станем мы!
Будем, как правда прямы.
Жили мы не зря,
Были как заря,
В небе победно горя…»

Сколько лет прошло с тех пор, а у меня после прослушивания этой песни до сих пор по коже бегают мурашки, и замирает сердце от тоски по, увы, не сбывшемуся идеалу! Видно, не заслужили мы счастья для всего человечества, коли так малодушно утратили даже возможность сопротивления наседающему со всех сторон злу. Добро нынче терпит одно поражение за другим, а так хочется верить в победу Светлых сил!

«И над степью зловещей
Ворон пусть не кружит,
Мы ведь целую вечность
Собираемся жить.
Если снова над миром грянет гром
Небо вспыхнет огнем,
Вы нам только шепните
Мы на помощь придем…»

Как же я хотел быть таким же отважным и неустрашимым воином, который всегда приходит на помощь слабым и невзирая ни на что, отчаянно бьется за правду! Помню, я спрашивал у себя, маленького еще тогда: «А хватит ли у тебя, Головастик, силы духа, воли и характера, чтобы все время идти вперед и добиваться своей цели? Не смалодушничаешь ли ты, если противник вдруг окажется сильнее, а обстоятельства покажутся непреодолимыми? И отвечал сам себе: «Нет, я не испугаюсь никого и ничего и буду поступать только так, как подсказывает мне моя совесть!».

Непоколебимая вера в светлые идеалы добра, готовность при любом раскладе отстаивать свои убеждения – все это, по идее, должно было стать для меня настоящим противоядием против мерзостей окружающего нас мира. Как там в знаменитой песне у Высоцкого поется: «Если путь прорубая отцовским мечом, ты соленые слезы на ус намотал, если в жарком бою испытал что почем, – значит, нужные книги ты в детстве читал!».

С моим обостренным чувством справедливости и отчаянной решимостью броситься в любую драку, даже если она не сулила мне ничего хорошего, я был обречен в детском доме на кучу неприятностей, но ничего не мог с собой поделать. Мне казалось подлостью промолчать там, где нужно было говорить правду или струсить в ситуации, которая требовала от меня решительных действий. Я считал постыдным отсиживаться в углу, когда надо было выходить и драться! Но моя фатальная ошибка заключалась в том, что я идеальные представления о справедливости, прописанные в книгах, пытался применить к реальной жизни, в которой они были совершенно нежизнеспособны.

Несмотря на все мои восторженные мысли и почти героические поступки, продиктованные литературой и кинематографом, меня довольно быстро стреножили в интернате и попытались выбить «всю эту ненужную дурь из головы». Потому что некоторые люди категорически не терпят в других того, чем не обладают сами! Особенно, если это касается чувства собственного достоинства и порядочности. Для подлецов подобные качества являются просто личным вызовом их мерзкой и примитивной натуре. И они не успокоятся, пока ни низведут вас до своего уровня.

Причем, происходит это не только в детстве, но и во взрослой жизни. Никакой особой разницы между ребенком и взрослым человеком нет. Кроме того, что в более солидном возрасте возможностей сподличать неизмеримо больше! Ну, и отговорок на всякие объективные обстоятельства, якобы заставляющие нас быть мерзавцами, тоже прибавляется. Помню, друзья мне всегда говорили по этому поводу: «Да брось ты переживать, Головастик! Зачем все так близко принимать к сердцу? Все равно ведь ничего не изменишь и против ветра не поссышь!».

Но неужели это правда, ребята?! А как же пресловутая справедливость?! Мне всегда было искренне непонятно (я и сейчас никак не могу взять это в толк) почему кривда так сильно укоренилась среди людей? Для чего мы с энтузиазмом, достойным лучшего применения, гнобим и третируем себе подобных?

Казалось бы, у человечества есть все, что необходимо ему для счастливой и достойной жизни: согревающее землю солнце, чистая вода, вкусная еда. И если расходовать все эти блага разумно, а самое главное – честно, то радости хватит на всех! Но тогда почему вокруг нас так много горя и страданий? Откуда берутся все эти сирые, увечные и голодные?!

Будучи маленьким, я очень сильно любил и жалел людей, меня до крайности огорчало их угнетенное состояние! Я все никак не мог дождаться, когда же я, наконец, вырасту, чтобы сделать для них что-нибудь более значительное, нежели простое размазывание соплей по поводу вопиющей несправедливости, с которой им приходится жить.

Мне хотелось всячески помогать людям и быть полезным для своей страны. Я постоянно бубнил себе под нос: «День, что прожит был без пользы Отчизне, я вычеркну напрочь из собственной жизни!». Но как бы устроить все так, чтобы жизнь моя была наполнена хоть каким-то высоким содержанием, если взрослые постоянно лезут со своими дурацкими нравоучениями об учебе? Кому она вообще нужна эта ваша бессмысленная зубрежка?! В конце концов, я давно уже не маленький мальчик – мне почти десять лет! Но еще ничего, черт бы вас всех побрал, не сделано для бессмертия!

А я мечтал драться вместе со Спартаком против рабовладельцев Рима или помогать запорожскому казаку Тарасу Бульбе рубить заносчивых ляхов! Моя душа буквально изнывала в стремлении совершить что-нибудь героическое! Я готов был даже отсидеть в тюрьме вместе с графом Монте-Кристо или провести полжизни на необитаемом острове в компании Робинзона Крузо. Все, что угодно – только бы не ходить в опостылевшую мне школу!

В зависимости от прочитанной книги я то улетал куда-то в неведомые дали на воздушном дирижабле, то уплывал с кем-то на океанском корабле в кругосветное плавание! Меня страстно влекли новые страны и континенты, я бороздил на звездолете далекие галактики, но все это очень не нравилось нашей учительнице, которая раз за разом возвращала меня на грешную землю.

Часто сидя на уроке, я представлял себе, как спасу человека на пожаре, отважно бросившись в огонь, или вытащу утопающего из воды! Пожара я, правда, тогда еще ни разу наяву не видел, и плавать не умел. Но это было не важно. Ведь главное – помочь попавшим в беду людям, вырвать их, так сказать, из лап смерти! Мое богатое воображение в таких случаях никогда меня не подводило: презрев всякую опасность и рискуя собственной жизнью, я устремлялся на помощь терпящему бедствие человеку и, конечно же, выходил победителем в схватке с неумолимой стихией!

При этом, что характерно: случайные прохожие, ставшие невольными свидетелями чудесного подвига, начинали шумно восхищаться мною, но я со свойственной мне скромностью ответствовал им, что так бы на моем месте поступил каждый, потому что: «Когда страна прикажет быть героем – у нас героем становится любой!». И, продолжая цитировать любимых классиков, добавлял: «Нет, ребята, я не гордый. Не загадывая вдаль, так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль!».

Одним словом, никогда я так не был нацелен на совершение подвига, как в раздолбайские мои, детдомовские годы. Но, как назло, ничего поблизости от нас в то время не горело и не тонуло, и мне приходилось расстроено учить скучнейшую школьную цифирь, которая не навевала на меня ничего, кроме сна разума.

Глава 17

От героев былых времен не осталось порой имен

    Песня из кинофильма «Офицеры», на слова Евгения Аграновича

Как и все мальчишки того времени я очень переживал, что мне не повезло родиться в какую-нибудь героическую и овеянную легендами эпоху! Мне казалось большой несправедливостью, что я вынужден влачить свои жалкие деньки среди самых обычных и ничем не примечательных обывателей, в то время как мои сверстники в годы Великой Отечественной войны совершали невероятные подвиги!

Еще будучи октябренком, я взахлеб зачитывался книгами о пионерах-героях Володе Дубинине, Лене Голикове, Марате Казее, Вале Котике, Зине Портновой и страшно расстраивался от того, что меня угораздило появиться на свет спустя лишь тридцать лет после Победы. «Как же так получилось – с грустью думал я, – что все самое по-настоящему великое прошло мимо меня?! Неужели я так и сдохну, не совершив какого-нибудь самоотверженного деяния, достойного памяти предков?!». От этих мыслей мне становилось очень грустно.

Но что оставалось делать маленькому романтику, который рос в невероятно скучное, мирное время и не имел возможности сбежать на фронт? Только читать о героях прошлого и завидовать их огромной посмертной славе! При этом я так хотел почувствовать себя взаправдашним несокрушимым воином и проникнуться ощущением пусть совсем не моего, но подвига, что доходило даже до смешного.

Однажды, узнав об обстоятельствах гибели в немецком плену русского генерала Дмитрия Карбышева, я, раздевшись до трусов, потребовал от одного из своих одноклассников, чтобы он немедленно начал обливать меня ледяной водой. Когда же он с удовольствием перевернул мне на голову ведро воды, я радостно и торжествующе кричал ему в лицо: «Врешь, фашистская морда! Не возьмешь!».

История с летчиком Алексеем Маресьевым, который много дней пробирался по заснеженному лесу в расположение наших войск и отморозил себе обе ноги, заставила меня по-пластунски проползти несколько сотен метров по школьным коридорам, чем я до смерти перепугал детдомовских учителей! Ну, а книгу, повествующую о том, как Николай Гастелло направил свой горящий самолет на танковую колонну врага, взрослые и вовсе постарались от меня спрятать: к наглядному воспроизведению такого подвига наш интернат оказался не готов!

Короче говоря, в ту счастливую пору своей жизни я был чрезвычайно милитаристски настроен и втайне желал какой-нибудь полноценной войны, на которой можно было бы отличиться. Мне мерещились всякие боевые картины, сильно распалявшие мое воображение! Вот я отважно поднимаюсь из окопа в атаку и увлекаю за собой перетрусивших поначалу бойцов, подозрительно похожих на моих одноклассников. Мало кто из этих ребят, конечно, вернется из боя, но я не могу отказать себе в удовольствии хотя бы мысленно принести их на алтарь какого-нибудь правого дела!

А здесь меня уже ведут в плен, на неминуемый расстрел, но я держусь необычайно твердо для своего возраста. Враги, пораженные моим мужеством, предлагают мне жизнь в обмен на признание их победы: «Ты храбрый и бесстрашный мальчик! – говорят они мне, – И мы хотели бы, чтобы все наши солдаты были похожи на тебя!». Но я с презрением отвергаю их льстивые дифирамбы в свой адрес. «Вы можете меня схватить и даже убить, – хладнокровно отвечаю я им, – но захвалить себя я вам не позволю!».

Был, правда, у нас один мелкий провокатор, который всячески пытался сбить меня с героического настроя, опошлить и принизить еще не совершенные мною подвиги. Помню, с каким негодованием воспринял я его утверждение о том, будто бы не смогу выдержать пыток противника, если таковым буду подвергнут.

«Да как ты смеешь говорить подобное?!» – чуть не задохнулся я от возмущения. Но он продолжал гнуть свою линию: «А что же ты, Головастик, терпел бы?! Вот представь, что тебе фашисты напильником начинают зубы один за другим медленно стачивать! Или загонять раскаленные иголки под ногти! Как бы ты отнесся к этому? Заговорил бы, как миленький! И выдал бы им все секреты, в том числе и те, которые не знаешь!».

Я сразу живо представил себе эту картину, и меня прямо-таки передернуло от такой безрадостной перспективы! Я даже скривился весь, как будто бы меня заставили съесть целиком самый кислый лимон! Вопрос действительно был не так-то прост, но я все равно надеялся, что мне хватило бы ума не попасть в плен. По крайней мере, в нашей детской игре в «войнушку» я бы никогда этого не допустил…

Надо вам сказать, что прежде, чем развязать в интернате эту самую войну, мы очень тщательно к ней подготовились. Несколько дней весь личный состав двух противоборствующих армий, которым еще только предстояло схлестнуться на поле боя, по моей настойчивой рекомендации изучал тактику военных действий на пересеченной местности.

Я также заставил ребят заготовить для будущей игры (которая нами игрой отнюдь не считалась – все было более, чем серьезно!) достаточное количество самого разного оружия, начиная от легких ивовых прутиков и заканчивая увесистыми дубинами, использовать которые мы решили только в крайнем случае (стоит ли говорить, что именно такой случай нам в первый же день и представился!).

Ну и, конечно, мы не могли не распотрошить туеву хучу библиотечных журналов, вырезая из них все, какие только возможно, ордена и медали, поскольку детдомовские сорванцы не шутя мнили себя выдающимися героями, а героев, по их мнению, следовало щедро и обильно награждать! Кроме того, мною была предложена целая система воинских званий, так что любой маленький солдат, при должном рвении, мог в перспективе стать генералом. Представляете, как сильно это мотивировало бойцов?!

Командиром первой армии я назначил, разумеется, себя. По-другому и быть не могло – абсолютно не склонный к повиновению, я и представить себе не мог, что кто-то будет мною командовать. Так уж повелось по жизни, что я совершенно не умел проигрывать и стремился верховодить всегда, везде и во всем. Моим же самым ярым и бескомпромиссным противником, как и следовало ожидать, стал мой старый недруг – Косой.

Итак, каждый выход на улицу использовался нами для игры в войну. Как сейчас вижу перед собой сосредоточенные лица своих маленьких бойцов, которые заняв назначенное им место в строю и замерев от чрезмерного усердия (дисциплина в нашей армии – превыше всего!) напряженно ждут от меня команды.

Как раз незадолго до этого мы ходили всем классом в кинотеатр и посмотрели там фильм, произведший на нас неизгладимое впечатление. Назывался он «Первая конная». Теперь я стою перед армейским строем, укрытым от глаз противника пышными кустами, и немного перефразируя одного из героев этой картины – красного конника, обращаюсь к бойцам:

«Видать, вроде того, что бегем мы?! А есть такая надея, что это нам ни к чему! В самый раз вдарить, когда они скопом идуть!.. Почему отступаем?! Они нас – да?! А мы их – нет?!.. Ежели у вас супротив Косого кишка тонка, ежели тонка?! Тады все! Тады точка!». Ребята страшно довольные тем, что я вот так запросто цитирую целые куски из полюбившегося им фильма, радостно скалят свои зубы в улыбке и с готовностью подыгрывают мне: «Веди нас, командарм! За тобой хоть в огонь, хоть в воду!».

Впереди, за деревьями уже маячат фигуры наших врагов. Я изо всей силы разрубаю прутиком перед собой испорченный кем-то воздух и ору, как оглашенный: «Шашки к бою, орлы! В атаку за мной, марш-марш!». Мы, все десять «красных дьяволят», стремительно обрушиваемся на соперника, и начинается жаркая рубка!

Здесь надо отметить, что при игре в «войнушку» у нас часто возникали споры, касательно того, каким образом считать свои и чужие потери. Все дело в том, что никто из детдомовцев не хотел умирать и на любые крики противника: «Ты убит!», как правило, отвечал: «Сам ты убит, мудила!». При более детальном разбирательстве выяснялось, что все солдаты враждебной армии такие же косые, как и их командир, а потому попасть в наших ребят из своих ружей не могли ни при каких обстоятельствах!

Так вот, дабы исключить раз и навсегда подобные споры, я предложил полностью переиначить правила игры. Отныне, чтобы точно быть уверенным в смерти или ранении своего противника, надо было хорошенько треснуть его палкой! Если человек продолжал биться, пусть даже и окровавленный, значит, он считался раненным. Ну а коли падал, как куль говна на землю, то тут уже, без сомнения, убит.

Но вернемся к нашей зарубе. Поначалу кто-то еще пытается аккуратно имитировать схватку, больше похожую на вальяжное фехтование галантных мушкетеров со шпагами, но вскоре, как всегда, после взаимных упреков и претензий, отбросив бесполезные прутики и вооружившись здоровенными дубинами, припасенными нами заранее, мы начинаем гвоздить ими друг друга по чему ни попадя!