Комбат. Остановить блицкриг! (сборник)

И в этот момент со стороны обеих обочин слаженно ударили пулеметы и винтовки бойцов батальона. Все-таки здорово, что в начале весны полк успели перевооружить, больше чем на две трети заменив устаревшие «трехлинейки» самозарядными «СВТ»! По самым скромным прикидкам, это увеличило огневую мощь батальона и плотность огня раза в три. Звонко хлопнули перезарядившиеся пушки: первая спалила сдающую задом приземистую самоходку, удачно подставившую корму, другая разбила гусеницу еще одному танку, утыканной заклепками легкой «Праге» чешского производства. Танк шустро крутанулся на месте, и не успевший вовремя среагировать мехвод развернул боевую машину почти на 180 градусов, прежде чем догадался заглушить двигатель, и в его лобовую броню врезался полугусеничный бронетранспортер, водила которого, судя по всему, просто не ожидал от камрада подобного маневра. Кобрин удовлетворенно хмыкнул: ну так сами виноваты, недаром же в уставе четко прописана минимальная дистанция между машинами при движении воинской колонны в походном строю!

А еще пару секунд спустя захлопали, пристреливаясь, минометы. Первые несколько мин вполне ожидаемо легли с недолетом и перелетом, но затем наводчики внесли поправки, учтя «вилку», и вторая серия осколочных подарков разорвалась уже на дороге. Очень даже удачно разорвалась: четыре мины рванули с полным накрытием, буквально в клочья разнеся пару грузовиков с пехотой, развалив корпус полугусеничного броневика и повредив двигатель одному из легких танков. Ну что значит, повредив: решетки МТО вывернуло наизнанку и раскидало в стороны, а из развороченной кормы рванулся вверх огненно-дымный фонтан вспыхнувшего бензина. Остальные полдесятка мин выбросили роскошные дымно-пыльные фонтаны как на шоссе, так и по обочинам, собирая осколками кровавую жатву и добавляя паники.

И только в этот момент гитлеровцы, наконец, в полной мере осознали, что происходит нечто весьма и весьма неожиданное и страшное, определенно идущее сильно вразрез с планами быстрой победы «малой кровью и на чужой земле», как пелось в большевистской пропагандистской песне. А проклятые русские минометчики, стреляющие не пойми откуда, вошли во вкус, и над затянутой дымом и пылью дорогой повис заунывный вой падающих каждые пару секунд мин, прерываемый лишь стрекотом пулеметов, винтовочными выстрелами и резкими хлопками противотанковых орудий.

Парочка танков и броневиков сползла-таки с насыпи, попытавшись обойти затор низом, ударив во фланг русской артбатарее, – и вполне ожидаемо завязла в просевшей под гусеницами и колесами насыщенной влагой почве, внешне кажущейся невинной изумрудной лужайкой. Несколько десятков секунд механики-водители тщетно месили разлетающуюся из-под ходовой грязь, пытаясь вырваться из неожиданной ловушки, но лишь все глубже усаживали тяжелые машины на брюхо. А затем кто-то из наблюдателей минометной роты заметил новую цель, и сверху посыпались мины. Две боевые машины подбили почти сразу – бронетранспортер полыхнул, словно загодя облитый бензином, а танк получил мину в крышу башни. Загореться он, правда, не загорелся, но наружу так никто и не вылез – Кобрин примерно представлял, что сделал с экипажем мощнейший акустический удар и избыточное давление. По двум остальным целям минометчики смазали, но рванувшие буквально в нескольких метрах мины оказались весьма неприятным сюрпризом для экипажей: комбат видел, как выкрашенный темно-серой краской борт бронетранспортера мгновенно покрылся десятком рваных пробоин. У танка, пусть и легкого, броня оказалась потолще, но ворочать башней, как до того, он отчего-то перестал – то ли заклинило залетевшим под погон осколком, то ли еще что. На войне всякое бывает, в том числе и такое, что в мирное время кажется просто невероятным.

Злорадно ухмыльнувшись, Сергей опустил бинокль. Ну, что сказать? В одном он точно оказался прав – когда решил устроить засаду именно здесь, на узком и длинном участке дороги, с обеих сторон зажатом редким болотистым лесом. Да и распорядившись взять с собой как можно больше боеприпасов – тоже. Так что зря пехотинцы матерились, в очередной раз выталкивая из промоины застрявший перегруженный грузовик: пригодилось. Вон как ребята наловчились: когда первая мина взрывается, вторая уже в полете, а третью заряжающий в ствол пихает! Главное, чтобы не долбили подолгу по одному квадрату, а вовремя переносили огонь вдоль дороги, накрывая противника на всем протяжении, как он ротному настоятельно и советовал. Молодец он? Вроде бы да, вроде бы молодец, конечно, но вот как оно дальше будет? Бой-то пока и пяти минут еще не идет…

И все-таки следовало признать, что с выучкой и боевым слаживанием у гитлеровцев все обстояло отлично. Как и со способностью командиров давить панику среди низших чинов в зародыше и принимать решения в условиях жесткого цейтнота. Недаром же пол-Европы прошагали с минимальными потерями и в нехилом темпе, угу. Потеряв с два десятка танков, бэтээров и грузовиков (о потерях живой силы Сергей мог только догадываться, хоть и видел, что потери эти весьма впечатляют, как бы не сотни полторы рыл за несколько минут боя, если не больше), фрицы рассредоточились, занимая боевой порядок. Сыпанули из кузовов и десантных отсеков БТР пехотинцы, отбегая подальше от дороги и залегая. Загрохотали сразу несколько пулеметов – пока неприцельно, но вот именно что пока. Запертые в узком дефиле между топкими обочинами танки развернулись в сторону демаскировавшей себя противотанковой батареи, несколькими залпами перемешав с землей обе артпозиции.

Вот только пушек там уже не было: как и планировалось, произведя по четыре выстрела на ствол, артиллеристы вручную выкатили «сорокапятки» из капониров и в считаные минуты заняли заранее подготовленную запасную позицию, где находился основной запас снарядов. Два новых выстрела – и еще пара дымных столбов над дорогой. К сожалению, к подобному гитлеровцы тоже оказались готовы, и одно из орудий почти сразу скрылось в огненном всполохе мощного взрыва – похоже, попали прямо в ящики с боеприпасами. Зато второе удалось под обстрелом откатить под деревья, выводя из боя, как и инструктировал комбат. Все, артиллерии у них больше нет. Впрочем, противотанкисты и без того сделали практически невозможное, записав на свой личный счет семь уничтоженных или поврежденных бронемашин. Жаль только, что пострелять осколочными гранатами по затянутой пылью и дымом колонне им уже не дали.

За погибших товарищей сполна отомстили минометчики, с завидным постоянством продолжавшие засыпать дорогу и обочины осколочными подарками. С определенного момента Сергей даже перестал считать успешные попадания, лишь самым краешком сознания отмечая очередной поднявшийся над шоссе дымный столб полыхнувшего бензина или излишне мощный для попадания 82-мм мины взрыв – похоже, часть грузовиков оказалась загружена боеприпасами, особенно те, что тащили за собой противотанковые пушки. Одно радовало: его расчет оказался точным, и минометная рота по эффективности оказалась ничуть не хуже полноценной артбатареи.

Нащупать минометчиков немцам так и не удалось: да и как бы они сумели обнаружить и подавить укрытые за складками местности позиции? Миномет – не пушка, дымом выстрела себя практически не демаскирует. Да и стреляющих навесом гаубиц у фрицев не имелось – да и не успели б развернуть, – а до вызова авиаподдержки пока, к счастью, не дошло. Потому кто-то из гитлеровских командиров отдал приказ бить по замеченным позициям батальона, подавляя пулеметы и выбивая живую силу. Над реденькой цепью стрелковых ячеек все чаще и чаще стали подниматься пыльные кусты разрывов, пока еще пристрелочных. И это было плохо, очень плохо. Пришло время принимать решение – продолжать сдерживать немцев или отступить? В тылу пока чисто, передовой дозор перебили в первые секунды боя – раздолбанные мотоциклы валяются под насыпью метрах в трехстах отсюда, оба бронетранспортера жарко полыхают, пятная утреннее июньское небо чадным бензиновым дымом из раскуроченных баков.

Да, пожалуй, хорошего понемногу, однозначно пора уходить. Главное людей сберечь, тем более преследования можно особенно не опасаться: фрицам понадобится не меньше часа, чтобы дорогу от горелой и битой техники расчистить. И уходить нужно быстро, пока не прилетели «Юнкерсы»: никаких сомнений в том, что рано или поздно (скорее рано) они вызовут авиаподдержку, Кобрин не испытывал. Излюбленная же тактика, прекрасно зарекомендовавшая себя в Польше. Хотя, с другой стороны, сейчас, в первые часы войны, фронтовая авиация практически в полном объеме занята бомбардировкой объектов, до которых не добивает артиллерия, так что, может, никто и не прилетит. Вот только выяснять, так ли это на самом деле, как-то не хочется. Один только вопрос: успели пограничники занять позицию, ударят ли с фланга, отвлекая немцев, как было договорено? И ведь не проверишь же!

Ладно, коль решил, то незачем и тянуть, каждая минута промедления – жизнь кого-то из его бойцов, за которых он отвечает лично. За каждого из которых! Лично отвечает! Да, прав был тот майор-психолог: это не виртуал, а отстреливающиеся в полузасыпанных близкими взрывами ячейках бойцы – вовсе не компьютерная симуляция, пусть и управляемая искусственным интеллектом. Они – живые. Настоящие. И потому – пора отступать, пока немцы не перекопали позиции снарядами.

Перезарядив сигнальный пистолет, комбат выстрелил тройной зеленой ракетой в направлении минометных позиций, подавая сигнал сворачиваться. Одновременно это была и команда батальону к отходу. Оставалось лишь надеяться, что ротные и проинструктированные ими взводные уцелели и помнят о том, что он настойчиво пытался вбить в их головы в последние часы перед войной. Ребят из минометного расчета, артиллеристов последней уцелевшей «сорокапятки» и пулеметный заслон, которые будут до последнего снаряда, мины и человека изображать продолжающих ожесточенное сопротивление русских, конечно, безумно жаль, шансы выжить у них нулевые, но иначе никак. Нельзя просто так взять и снять с позиций семь сотен бойцов – немцы вмиг раскусят задумку и опять же вызовут бомбардировщики. От которых ни по полю, ни по дороге особо не побегаешь. А вот отвести батальон одновременно с атакой погранцов, да под прикрытием огня заслона – скорее всего получится.

Прикинув, что дал достаточно времени для сборов – в первую очередь это касалось минометчиков, перевести в походное положение пулемет куда проще, – Кобрин выпустил в направлении опушки еще одну ракету, подавая сигнал бойцам 5-й комендатуры. И с облегчением услышал заполошную ружейно-пулеметную стрельбу с левого фланга: пограничники не подвели, подошли вовремя.

И в эту минуту, наблюдая за пока еще редкими разрывами танковых снарядов между стрелковыми ячейками, Сергей неожиданно осознал, что его боевой опыт командира роты из далекого будущего не только помог, но и в какой-то мере сыграл с ним злую шутку. Это там, в его времени, даже неполный танковый взвод или пара РСЗО за считаные секунды перепахали бы позиции батальона, не оставив ничего, кроме изрытой на полметра вглубь и иссушенной чудовищным жаром земли. Здесь же можно было… ну, не то чтобы вовсе уж не торопиться, а, скажем так, эвакуировать личный состав без особой паники.

«Лопух ты, товарищ будущий полный полковник Генштаба, – неожиданно пришло в голову. – Будто бы и не сдавал полгода назад полковнику Иванову ту курсовую работу с расчетом количества осколочно-фугасных снарядов, необходимого для подавления обороны стрелковой роты и батальона, успевших возвести открытые земляные укрытия. Ту самую курсовую, в первой главе которой расписывал эффективность здешнего артвооружения в зависимости от калибра и типа боеприпаса. Хреново, прежние навыки нужно до поры запихнуть в самый дальний уголок памяти и жить реалиями этого времени. Вернее, воевать».

Впрочем, сейчас он в любом случае поступил правильно, осколки даже неприцельно выпущенных снарядов порой находили свои цели, так что тянуть с эвакуацией не стоило.

Обернувшись к младшему лейтенанту, коротко распорядился:

– Витя, все помнишь? Тогда дуй вперед быстрее ветра и начинай уводить людей. Пришлешь мне Степцова, только живенько, живенько, в темпе вальса. Выполняй. Да, и вот еще что. Напомни ротным, о чем я говорил: чтобы всех погибших учли поименно и мне потом списки представили, ясно? Мои ребята пропавшими без вести числиться не будут! Выполняй.

– А ты? – Особист несколько нервно закинул на плечо автоматный ремень.

– А я вместе со связью следом, как договаривались, забыл? Не переживай, героическая гибель на поле боя в мои ближайшие планы пока не входит. А там поглядим. Да вперед же, Вить, не тормози, каждая секунда дорога!

Поглядев вслед мамлею, Сергей кивнул радисту:

– Вызывай штаб полка или дивизии, вдруг ответят… если, конечно, там еще есть кому отвечать…

Отступить и оторваться от противника на пару километров удалось практически без потерь: фрицы попросту не ожидали флангового удара, да еще и со стороны непроходимого, по их мнению, заболоченного леса. И когда от опушки внезапно ударили ручные пулеметы и самозарядные винтовки, немцы начали экстренную перегруппировку, намереваясь подавить новую опасность огнем танковых орудий и пулеметами. Но мокрые с головы до ног и оттого злые погранцы дожидаться этого, разумеется, не стали. И, подбадривая себя могучим «ура!», тремя группами пошли на прорыв. В считаные секунды бойцы 5-й комендатуры добрались до шоссе, но втянуть себя в рукопашную не позволили. Закидав немцев гранатами (и ухитрившись при этом спалить броневик и два грузовых автомобиля), они пересекли дорогу и под прикрытием огрызающегося огнем пехотного заслона рванули на восток, вслед за отступающим батальоном, примерно через километр благополучно догнав арьергард.

Немцы не преследовали. Если стреляющую от леса пушку, которую сумасшедшие русские ухитрились туда закатить по топкому бездорожью, удалось подавить почти сразу, то пулеметный расчет продержался дольше, почти 15 минут. А вот проклятый миномет продолжал кидаться минами больше получаса – пока высланные вперед штурмовые группы не обнаружили позицию в небольшом топком овражке, густо поросшем глушащим звук выстрелов кустарником. Минометчиков забросали гранатами, однако, когда на изрытое неглубокими воронками, чавкающее под ногами дно спустились первые боевые пары, двое притворившихся погибшими израненных русских бросились на них с пехотными лопатками. Бой оказался коротким, но стоил фрицам пятерых – последний артиллерист, уже получив в грудь две винтовочные пули, успел выдернуть чеку осколочной гранаты, которую все это время сжимал в окровавленной ладони…

Узнав о ликвидации тылового заслона, обер-лейтенант Густав Красс, принявший на себя командование механизированной группой после гибели замкомполка вместе с танком еще в первые минуты боя, лишь мрачно выругался. Если пехотное отделение ухитрилось потерять пятерых, сражаясь с двумя ранеными русскими, а их колонну чуть ли не на треть раздолбали всего-то две малокалиберные пушки и несколько минометов, то чего же ожидать дальше?!

Вызывать авиаподдержку Красс не стал: большевики, коль уж умеют настолько грамотно воевать, отнюдь не идиоты, чтобы отступать прямо по дороге, а пытаться накрыть их в этих лесах – никаких бомб не хватит. И вообще, это не его забота. Нужно оказать помощь раненым, собрать убитых, расчистить проход, безжалостно спихивая под откос поврежденную технику – дальше пусть у ремонтников голова болит, – и немедленно продолжать движение. Поскольку неожиданная засада и так нарушила все первоначальные планы, от которых они теперь отставали минимум на несколько часов. Это не считая весьма существенных потерь в технике и, главное, личном составе.

И все же, откуда эти унтерменши узнали?! Ведь до того большевики свято верили в союзнические обязательства и прочный нерушимый Freundschaft с рейхом и должны были прекратить свое никчемное существование еще во время утренней артподготовки, перемешавшей с землей все их сраные казармы вместе со складами оружия и боеприпасов. Так нет же, узнали откуда-то, да еще и весьма профессиональную засаду устроить ухитрились! Хотя… возможно, он все излишне драматизирует? Разведка докладывала, что в последние недели большевики частенько проводили всякие маневры или выезжали на стрельбы, вот их мехгруппа и напоролась на какую-то воинскую часть, возвращавшуюся из полевых лагерей в расположение. Русские увидели бомбардировщики, услышали канонаду в своем тылу, поняли, что произошло, – и успели окопаться. Да, наверняка все так и обстояло! Наверняка! Иного объяснения и быть не может!

Успокоенный последней мыслью – верить в то, что эта засада не единственная, не хотелось до одури и неприятных спазмов внизу живота, – обер-лейтенант закурил (руки прилично подрагивали) и двинулся к радиомобилю. Стоило связаться с командованием, сообщив о причине задержки и потерях. И помощи запросить, разумеется, одних только раненых больше сотни, не с собой же их везти?

* * *

Первый час комбат гнал батальон с предельно возможной скоростью, с одной стороны, отлично понимая, что сразу немцы в погоню не кинутся, поскольку намертво завязли на загроможденной битой и горящей техникой дороге, с другой – подсознательно ожидая от противника какой-нибудь подлянки. Скорее всего зря, конечно, – какая там еще на фиг подлянка? Он слишком подробно изучал историю Великой Отечественной, чтобы не понимать, что немец в июне 41-го весьма сильно отличается от немца образца 42-го и последующих годов. Сейчас, в первый день войны, фрицам даже в голову не может прийти, что деморализованные неожиданным нападением и первыми потерями советские войска сумеют оказать хоть сколь-либо серьезное сопротивление. В самом скором времени им предстоит убедиться в обратном и всерьез умыться кровью, окончательно похоронив под Смоленском любые надежды на блицкриг, но это – в самом скором времени. Пока же на часах все еще утро 22 июня. Правда, пограничники уже успели серьезно поколебать эту уверенность, но пограничники – не линейные части РККА, и на самом деле сейчас едва приходящие в себя после часового артналета и многочисленных авиационных ударов.

И потому уцелевшие командиры наполовину разгромленной механизированной группы почти наверняка решат, что все произошедшее – не более чем досадная случайность. Если уже не решили. Мало ли что может случиться в первые часы войны? Например, мехгруппа случайно – конечно же, случайно! – наткнулась на возвращающееся из полевого лагеря подразделение, командир которого, увидев в утреннем небе первую волну бомбардировщиков, понял, что началась война, и решил оказать сопротивление. Или кто-то из комбатов, наплевав на запрет командования и угрозу попасть под трибунал, решился «поддаться на провокацию» сопредельной стороны и ночью самовольно вывел батальон из пункта постоянной дислокации. Размышляя подобным образом, Сергей даже не представлял, насколько точно он угадал недавние мысли обер-лейтенанта Красса.

Так что ожидать, что в ближайшее время за них возьмутся всерьез, вряд ли стоит. Пусть даже недолгий бой и стоил вермахту больше сотни жизней солдат рейха, двух десятков единиц уничтоженной техники (сгоревшие грузовики комбат в расчет не брал) и нехилых затрат на эвакуацию, лечение и последующую реабилитацию множества раненых. Но рисковать Кобрин, как бы оно ни обстояло, не собирался. Вот потому и гнал бойцов в максимальном темпе, уводя все дальше на восток.

Растянувшийся вдоль узкой лесной дороги, проходимой разве что для крестьянской телеги, батальон пер со вполне приличной скоростью, поначалу не ощущая усталости. Учитывая нагруженных минометчиков, несущих на плечах минимум по 20 кг, и сооруженные из нарубленных в лесу жердей и плащ-палаток носилки с ранеными, вполне нормально. Но самое главное, бойцы не ощущали того, что они именно ОТСТУПАЮТ: успевший повоевать, пусть и совсем в ином времени, Сергей без труда читал на чумазых, покрытых пылью и грязными разводами лицах радость от недавней победы. В отличие от той, другой истории они пока еще не поняли, что произошла чудовищная катастрофа, что впереди четыре долгих года войны, оставаясь убежденными, что всезнающий «батя» просто меняет позицию. И это было хорошо: батальон не БРЕЛ, а именно что передислоцировался, и даже самый слабый и уставший боец выкладывался изо всех сил, чтобы не отстать от товарищей. Ухитряясь при этом еще и шутить, отвечая на беззлобные подначки более выносливых сослуживцев. Легкораненые шли наравне со всеми, разве что без дополнительного груза, только с сидорами и винтовками на плечах.

Отведя взгляд, Кобрин тяжело вздохнул, стараясь, чтобы этого не заметил шагающий рядом особист. Эх, знали б вы, ребята, что вам еще предстоит впереди! Впрочем… вот этого вам как раз знать и не нужно. Категорически не нужно. Поскольку всему свое время.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться? – раздался рядом, отвлекая комбата от невеселых мыслей, чуть запыхавшийся голос.

Повернув голову, Кобрин взглянул на нагнавшего его пограничника с лейтенантскими кубарями на зеленых петлицах. Голова под сползшей на затылок пыльной фуражкой была неумело перевязана посеревшим от грязи бинтом с несколькими бурыми пятнами. На плече стволом вниз висела автоматическая винтовка «СВТ-40» с расщепленным пулей или осколком прикладом. Преисполненный усталости и с трудом сдерживаемой боли мутноватый взгляд погранца едва заметно «плавал» – похоже, контузия или сотрясение.

– Слушаю, лейтенант.

– Командир второй заставы 5-й комендатуры Августовского погранотряда лейтенант Авдеев, – представился тот, поддернув сползающий винтовочный ремень и коротко поморщившись от резкого движения.

– Капитан Минаев, – попросту ответил комбат, пожимая грязнущую ладонь лейтенанта. – Иваном звать. Серьезно ранен?

– Андрей, – представился тот. – Да вроде нет, так, осколком зацепило, когда снаряд рядом ахнул. Контузило, правда, но сейчас уже полегче.

– Скоро привал будет, отдохнешь малость, – подбодрил Кобрин. – А как до своих дотопаем, в госпиталь тебе нужно, с контузией не шутят. Чего хотел-то?

– Так это, представиться да с вами познакомиться. Ну, то есть с тобой. После гибели старшего по званию принял командование сводным отрядом 5-й комендатуры. Со мной 73 бойца, все с оружием. Имею три исправных пулемета «ДП». Боеприпасов, правда, маловато, что оставалось, почти все на дороге пожгли.

– Вот и хорошо, Андрюха. – Кобрин легонько хлопнул лейтенанта по плечу. – Главное, сами живы, а патронами мы поделимся. Кстати, спасибо, вовремя вы немцев отвлекли, мы практически без потерь отошли. Ладно, позже поговорим.

Глава 5

22 июня 1941 года, несколькими часами позже

Обещанный привал Кобрин объявил только спустя два часа, когда бойцы начали заметно выдыхаться – хотел, пока были силы и не иссяк боевой кураж, увести батальон как можно дальше в тыл. Хотя, конечно, учитывая, какими темпами гитлеровцы развивали наступление, какой уж там тыл! Немец-то по дорогам прет, а танки и автомашины пешком никак не обгонишь, хоть бегом беги. Тут бы в окружении внезапно не оказаться. Но сейчас людям нужен отдых, а раненым – перевязка. Тем более от границы они удалились почти на десяток километров – не столь и плохо, учитывая обстоятельства.

Первым делом Сергей вызвал к себе троих уцелевших ротных: лейтенанты Куренок и Исаев погибли в бою. Зыкин с Авдеевым, разумеется, тоже присутствовали. Как и пока еще незнакомый Сергею командир санитарного взвода, немолодой военфельдшер с усталым лицом натурального фаталиста. По крайней мере, комбату так показалось – мог и ошибиться, возможно, просто устал человек. Санвзвод состоял всего из восьми человек, четырех фельдшеров и трех санинструкторов. Причем пятеро из них были хрупкими молоденькими девчонками. Учитывая, скольким раненым им сегодняшним утром пришлось оказать помощь под немецкими пулями и снарядами… тут и на самом деле фаталистом станешь. А вообще с «медициной» нужно будет отдельно переговорить, с глазу на глаз. Подобное лишним никогда не будет, проверено временем. Военфельдшер, хоть и приравнивается к армейскому лейтенанту, в сущности так и остается глубоко гражданским человеком. А таким на войне всегда тяжелее.

Дождавшись, пока командиры рассядутся на земле, Кобрин оглядел подчиненных. Лейтенант Степцов, ротный-раз, и минометчик Паршин оказались легкоранеными: у пехотинца перевязана голова, а командир минометной роты баюкал на груди подвешенную на перевязи из скрученного бинта руку. Остальные вышли из боя без ранений. Ну за исключением контуженного близким взрывом пограничника, конечно.

– Докладывайте, товарищи. Сначала командиры стрелковых рот, дальше артиллерия и медицина. Прежде всего меня интересуют потери – погибшие, раненые? Что с боеприпасами и оружием? Докладывать кратко, по существу. Списки всех погибших составить, не откладывая, и предоставить мне лично до конца привала. Всех – и поименно! Наши героически павшие товарищи не должны остаться пропавшими без вести ни при каких обстоятельствах! Это приказ, ясно? Вот и хорошо. Начинает командир первой роты лейтенант Степцов. Слушаю.

Кобрин прекрасно понимал, что лейтенанты вряд ли вспомнят всех погибших, но он слишком хорошо знал историю. Особенно ту ее часть, которая касалась десятков тысяч пропавших без вести в первые дни, недели и месяцы войны. И сейчас пытался сделать хоть что-то для этих ребят. Впрочем, возможно, и зря: получившие извещение со страшной, но все-таки неопределенной надписью «ваш сын (отец, муж, брат) пропал б/в», семьи многих из них не теряли надежды до самой Победы, порой находя в этой самой надежде смысл дальнейшего существования. Недаром ведь в древности говорили: «Надежда умирает последней». Но и иначе он просто не мог, и как командир, и как человек, пусть и имеющий к этому времени весьма далекое отношение. Не мог хотя бы просто потому, что его собственный прапрадед, лейтенант Федор Андреевич Кобрин, командир разведвзвода, пропал без вести в конце июня 41-го где-то примерно в этих краях. К сожалению, никакой более подробной информации семейная история не сохранила, и даже единый электронный банк данных Минобороны, к которому он получил полный доступ, став курсантом ВАСВ, ничем помочь не мог.