Глоток кислорода

– Туалет, ну?

Семен оглушительно захохотал, шлепнув себя ладонями по плоскому, закрытому майкой невнятного цвета, животу, задергал ногами.

– Даешь, даешь! Вон, туда ныряй! Насадки девушковые там в боксе с кольцом на крестике, разберешься, да?

– Разберусь, – с некоторой натугой оттянув на себя дверь, Вероника нырнула в залитую тусклым светом люм-обивки комнатку, узкую, давящую на сознание своей малой величиной, украшенную лишь изогнутым изобретением сантехнического гения, горделиво выпирающим из стены – закрытому стерилизованным чехлом, хвала небесам. Многократно стерилизованным, не одноразовым – за что им же жирный минус.

Выругавшись вполголоса, девушка провела рукой по животу, заставляя комбинезон из эластина разойтись под влиянием управляющего эргопода на указательном пальце, прильнула бедрами к приемному кольцу, облепившему промежность присасывающим волокном. Выдохнула, расслабилась, чувствуя, как отпускает жжение. Неужели теперь все время, аж девяносто земных дней – придется так? Дышать ссаниной и потом мужских подмышек, общаться строго с дегенератом Семеном и справлять нужду в вакуумном приемнике, выдавливающем из тебя жидкость жадным хлопком? Зачем и для чего?

На миг она позволила себе слабость – укусила себя за губу, и стукнула кулаком по стене, благо пористый и пружинящий буттугсис, которым облицовывались все жилые поверхности на станциях класса ОДС, все равно гасил и звуки, и энергию ударов. Вопреки родителям и их прим-копиям, вопреки заранее составленной программе, оплаченной в Центре Евгенической Эскалации, вопреки юрким психологам, уговаривающим, что брак с юношей Алексисом-тертис Ямбуцким – это великолепное решение с точки зрения генетики, и в перспективе этот союз, через три поколения, родит идеального наследника аж шести фамилий, который, безусловно, прославит их все. Если не сторчится от инклюз-клея, которым сейчас балуется каждый первый сопляк, выбравшийся от родительской опеки на улицу – благо инклюзоры торгуют дешево, умело и грамотно. Скандал, ругань, слезы, попытка хлопнуть дверью (если бы двери до сих пор могли хлопать), такс-глайдер к Мийири, подруге-медичке, три месяца странной, хмельной, будоражащей сознание непривычной свободой, жизни. Потом, внезапно, поддавшись порыву – медицинский институт – тот самый, где до сих пор учат настоящие преподаватели, рисуя старорежимным проекционным стилом по активной грифельной доске, где препарационные мероприятия максимально достоверны, вплоть до запахов и привкуса во рту, а практика… Снова скандалы с родителями, угрозы вернуть ее силой, уплатив даже чудовищную неустойку тройственного договора обучения, принятое решение – и перегрузка, вдавившая перепонки в ушах куда-то глубоко внутрь, когда «Булгаков-II» рванулся в небо, отрываясь от стартового стола на Земле-Второй.

Вероника выдохнула, сжимая мышцы, заканчивая процесс.

«Если баранам с родной планеты нравится скрещиваться и размножаться во благо улучшения породы – их право. Щедрая кормушка, аккуратная стрижка, мягкая рука, что перебирает руно, и сладкие рулады, когда бараньей глотки касается нож резника – не это ли счастье?»

Никола Сна, изгнанный пророк Третьего исхода Сталлариев, запретные сочинения, разлетающиеся по голоимп-сети периодически.

Пусть лучше эта занюханная, болтающаяся на орбите полыхающей протуберанцами молодой планеты, станция – чем та судьба, что прим-родители обрисовали в совершеннолетие, торжественно разорвав сертификат выпуска из класс-группы юниуров. Даже непонятно, что противнее – быть биомассой для выведения новой биомассы, или родительская баранья радость от осознания и одобрения этого, голубоглазая, улыбчивая, пугающая. Ну, или, может, отворотило от вида генетически выверенного Алексиса Ямбуцкого – идеально набором генов, но безразмерно жирного, поддерживаемого над землей антиграв-креслом, усеянного бородавками по всех поверхности выпирающих щек, и даже залезающих на пухлые, слюнявые и оттопыренные вперед, губы. Лучше так – в космос, на станцию, в дальнюю разведку, куда угодно, хоть за пределы Гептагона, лишь бы не видеть тот кусок сала, обвешанный тестостероновыми контроллерами, блокирующими ароматизацию указанного в эстрадиол, поскольку генетический фавор не отказывает себе абсолютно во всем – ингаляция табаком, смоляром, тукк-тэ, алкоголь, бэлкош, инъекции три-ти, бенайшийрши, индукции двийда, пластыри с ц-цка…

Приемное кольцо завязло. Ника несколько раз его пихнула – и ойкнула, когда оно отодралось, вместе с некоторой частью волос. Оттолкнулась, застегивая комбинезон. Видимо, эпиляция здесь обязательна – и не только в районе рук. Мотнула головой. Все, хватит соплей, Вероника Стайяр. Пришла работать – работай. Подумаешь – вонючий напарник…

ГУУУ-ГУУ-УУУМММПП.

Округлый косяк переборки больно ударил ее в плечо.

Семен, раскинув босые лапы посреди комнаты, висел над пультом управления дронами. Борода задралась, светлые волосы растрепались и торчат в стороны. Над ним развернулся проекционный слайд – схематичная поверхность планеты, то и дело покрывающаяся порами, искорки парящих дронов, узкая воронка передающей станции нуль-транса, вбитая в дрожащую от страшного жара сожженную корку, синие и зеленые импульсы проколов, демонстрирующие выборку породы из мешанины на поверхности.

Рабочий момент. Активное ядро Аараны на короткий момент успокоилось – и на ее, чуть успевшую загустеть под холодом космической пустоты, поверхность кинулись дроны-разработчики, вгрызаясь бурящим лазером в спекшуюся оранжево-фиолетовую массу, выплескивая из нее расплавленные нити драгоценных металлов, втягивая их в приемную камеру, и после – сливая добычу в темноту толстостенной транспортировочной воронки. Где-то, в ее глубине, ворочается узкий, маленький, незаметный глазу, демон свертывающей постоянной – и порода, повинуясь его приказам, съеживается, мнется, отекает, и исчезает из горловины воронки – возникая дымящимися, шипящими, плюющимися ядовитыми газами, грудами в приемной камере станции ОДС-35. Надсадно воют генераторы охлаждения – нуль-транс жрет огромное количество энергии, да и груз в приемнике яростно дышит градусами, способными содрать кожу с любого белкового существа.

Неуклюжие, толстые, похожие на сардельки, пальцы Семена порхают по голокарте, координируя работу дронов. Чуть выше – температурная карта и прогноз активности ядра, и, опираясь на их изменчивые данные, дежурный оператор творит чудеса, манипулируя своими механическими питомцами. Рука взлетает вверх – и следом взлетают пять дронбуров, гася огненные жала, уходя от рвущегося из-под развороченной поверхности предсказанного протуберанца… вторая рука мягко опускается вниз, и другие три дрона, ждущие в резерве, начинают плавное скольжение, обрабатывая мощными белоснежными струями выбросов криогена.

– Дроб-третий – заходишь на шесть-шесть, дроб-второй – два, потом стоп, дроб-пятый – двигаешь, импульс три-девять, пятикратно.

Точки на проекционном экране смещались, отращивая огненные хоботки.

– Дроб-три – два стоп, выше метра, импульс девять, забор! Дроб-второй – отход, девять метров, откидывай! Дроб-пятый, максимально – до выгрева, выбор до аларма!

Вероника подобралась сзади, наблюдая.

– Дроб-третий, стоп… СТОП!

Экран перерезало оранжевым.

– Дроб-второй, перехватить канал!

От одной точки пунктирная линия заструилась к другой, отбирая ее добычу, выбрасывая ее в жерло нуль-транса.

– Дроб-пятый, бурим! Дроб-второй – стабильно, не дергай!

Чуть ниже – ярко-белое изображение емкости, заполняемое выработкой.

В принципе, голосовые команды были ни к чему – голоимп, гениальнейшее изобретение ныне покойного Юлия Тнагайца, улавливал биотоки мозговой активности и трансформировал их в устойчивый сигнал, на который дроны реагировали мгновенно… просто Семен наслаждался процессом, это было видно, и ничто не могло заставить его замолчать, потому что сейчас он был полководцем, бросающим в бой послушные малейшему жесту его мускулистых рук войска.

ГУУУУУУУУМП!

Станцию снова тряхнуло. Ощутимо тряхнуло.

Вероника пришла в себя, когда по комнате управления дронами мелькали яркие бело-желтые блики аварийной сигнализации. Панели искрили. А она – и Семен, лежали на полу.

Гравитация. Они падают на поверхность.

Она попыталась встать – и не смогла. Тело вдавило в мягкий буттугсис пола. Вдавив – распяло.

– Ш-шизх…

Орала сирена.

– Ш-ш… б-бл…

По стенам мелькали блики. Падение на поверхность – девять земных минут. Отталкивающие излучатели, что держат станцию над планетой, рассчитаны именно на это время, это – максимально безопасная высота орбиты для прохождения добывающей станции. Дальше – удар о еще мягкую, не успевшую затвердеть, поверхность, а потом…

Серое, едва заметное в своем молниеносном движении тело, метнулось по потолку, вобралось в узкий люк технологического коридора для дроидов обслуживания, исчезло.

Сирена замолчала, оборвав рев на полувыкрике. Тишина после ее ора казалась звенящей. Семен с натугой поднялся на карачки, сплюнул – неудачно, плевок расползся по бороде, невнятно выругался, потянулся к панели. Пальцы забегали по пульсирующим оранжевым клавишам аварийного пульта – отключая.

– Сволота, чтоб тебя! Обещал же, что три восьмых твой блок выдержит, ё…

К глотке подкатила тошнота – заработали генераторы антиграв-излучателя, отпихивая уже падающую станцию от ярости полыхающей планеты. На миг у Вероники замутнело в глазах, когда по станции снова разлилась антигравитация, оттолкнув ее от пола, заставив успевшее округлиться сердце бешено колотиться, кровь – натужно толкаться в артериях, а слезные железы – наполнить глаза жжением.

– Урод драный, лопать твою жижу! – орал Семен. Пальцы его снова порхали по проекционному экрану, выводя дроны из опасной, расползающейся опалесцирующим бардовым сиянием, зоны, на ближнюю орбиту. – Дроб-пятый, третьего стегани! Дроб-шесть, сброс, сброс, твою м-мать! А-а, н-на!!

По дрожащей в пространстве рубки голограмме сверкнуло ярко-оранжевым, и на пульте тут же ожил сигнал – сначала натужно заревел, потом – сменился раздражающим пищащим воркованием.

– Дроб-три, выводи остаток, аккуратно! Коридор вешаю, не дергай только!

Палец в эрго-перчатке вывел по голограмме ломаную линию, несколько раз замер, отмечая маркеры фарватера. Завершил маневр, дважды ткнув в карту, с едва слышным писком.

– На пятой – стоп, на третьей – ускор, ведем, ведем, шустрее!

Вероника, барахтаясь, неловко дернула ногами, пытаясь отплыть подальше от развернутого голо-пульта. Первый день. Первый. Из девяноста последующих. С уже почти разразившейся катастрофой.

Семен обернулся. Борода раззявилась широкой улыбкой.

– Перетрухала, сестренка? А, не дрейфь, это нормально, тут у нас с Шшизхом и не такое бывает.

Девушка замерла, изогнувшись в затхлом воздухе рубки контроля.

– Слушай… те, Семен, я…