В следующей жизни

– Алеша хороший мальчик, – ответила Любочка, – он просто напуган.

– А дерзость, это у вас, похоже, семейная черта. – Усмехнулся Михал Михалыч. – К делу, господа хорошие, к делу! Что-то мы опять отвлеклись. Все не по протоколу. Никакого порядка! Никакого! Владимир Сергеевич, ну давайте, рассказывайте, что вам удалось нарыть на этого юного нахала. Владимир Сергеевич представляет обвинение. – Обратился Михал Михалыч к Алеше.

Владимиром Сергеевичем оказался высокий, худощавый брюнет лет сорока. Его длинный нос печально свисал на холеные усы, которые перетекали в аккуратно постриженную бородку. Вид он имел крайне интеллигентный.

Он как-то неловко поднялся, робко откашлялся и заговорил вдруг зычным низким дикторским голосом:

– Должен признать, Михаил Михайлович, наш подсудимый, безусловно, не злодей, как вы изволили заметить, но, – он выдержал значительную паузу, – но и порядочным человеком его не назовешь.

– Отчего же? – Михал Михалыч хитро прищурился. – По-моему, вполне приличный молодой человек. Наглец, конечно, каких поискать, но так ведь все мы не без греха.

– Видите ли, Михаил Михайлович, я не беру сейчас во внимание мелкие его проступки, вроде ябед на своих товарищей в детском возрасте, драки, мелкое хулиганство вроде разбитого окна в учительской и прочего. В конце концов, почти со всеми это случалось. Так ведь наш подсудимый с младых ногтей был во власти демона под названием «зависть». Он завидовал всем и каждому. Зависть могла захлестнуть его по самому незначительному поводу. И тогда он совершал неблаговидные поступки. – Голос Владимира Сергеевича неожиданно сорвался, он закашлялся, а затем продолжил, – вот, полюбуйтесь на это.

В воздухе возникло изображение. Белокурый пухлый мальчик лет четырех, похожий на херувимчика, злобно смотрит на другого мальчика, худенького востроглазого брюнета. Тот играет с новенькой пожарной машинкой. Вдруг, пухленький блондин стремительно подбегает к хозяину машинки, выхватывает у него игрушку и начинает яростно топтать ее ногой. Через несколько секунд машинка превращается в яркую кучку пластмассовых обломком. Темненький мальчик начинает безудержно плакать, а на личике блондина появляется злорадная улыбочка.

– Алеша, зачем ты это сделал? – кричит молодая женщина, очевидно, это воспитательница в детском саду. – Разве так можно?

– Я тоже хотел такую машинку, – отвечает Алеша. – Почему ему купили, а мне нет?

Это изображение исчезает. Его сменяет другое. Класс в школе, учительский стол, за ним сидит женщина лет пятидесяти, утратившая всякую красоту, ели она у нее и была, волосы, окрашенные в баклажановый цвет, убраны в пучок, на носу очки в старушечьей оправе. Она полновата, одета в кургузый пиджачок неопределенного цвета, под ним белая блузка с бантом. Вид у нее усталый и отрешенный. Рядом с ней стоит высокий белокурый подросток. Его лицо расцвечено зелеными глазами и алыми прыщами.

– Алевтина Ивановна, я вам клянусь, он списывает, – говорит юноша женщине, – я столько раз видел, что Иванов списывает у Гавриловой. – Зря вы ему пятерки ставите за контрольные, зря. Он вообще не знает математику. Он даже домашние работы списывает. Он сколько раз сам говорил, что в математике он полный профан.

– Он не может списывать у Гавриловой, – возражает женщина, – у нее другой вариант на контрольных.

– Алевтина Ивановна, вы, что не знаете? Она же влюблена в него. Она успевает сделать два варианта, для себя и для него. Вы за ними последите. Я правду говорю. Я же перед ними сижу за партой, сколько раз видел, как она ему помогает.

– Леша, зачем ты мне это рассказываешь? – сквозь усталость в голосе женщины пробивается презрение.

– Алевтина Ивановна, я за справедливость. Я математику знаю намного лучше Иванова, он пятерки получает, а мне вы четверки ставите. А я всегда и домашние работы делаю, и контрольные сам пишу. К тому же знаете, как он вас называет? Тортилла. Представляете!

– Иди, Леша, – строго говорит Алевтина Ивановна, – я разберусь.

Алеша идет к выходу из класса. На его лице ядовитая улыбка удовлетворения. Глаза и прыщи сияют победным светом.

Изображение исчезло.

Михал Михалыч кашлянул.

– Не слишком-то благородно, сынок! – тихо произнес он. – Ты меня разочаровываешь, а я этого ох как не люблю. Ох, как не люблю! А уж кляузы-то! Низко, как низко! Надеюсь, у тебя есть чем себя оправдать?

Когда Алеша смотрел изображение, его вновь захлестнуло волной старинной ненависти, о которой он уже успел позабыть. Этот Иванов! Этот чертов Иванов! Везунчик этот, которому доставалось все: любовь учителей и девочек, хорошие оценки, дорогая одежда, поездки за границу, а у Алеши ничего этого не было.

– А разве я был не прав? – воскликнул Алеша. – Я делал все домашние работы, учил все эти правила, аксиомы, теоремы, а этот Иванов ни фига не делал, а оценки у него были лучше, чем у меня? Это по-вашему нормально? Справедливо? Он получал хорошие отметки только потому, что эта дура – Гаврилова была в него влюблена! А ему на нее плевать было! Он ее просто использовал! Он всех девчонок только использовал! Он сам мне рассказывал, что он их просто дергает их за ниточки, и получает от них все, что хочет. Я должен был просто смотреть на его подлости и ничего не делать?

– То есть на подлость ты решил ответить подлостью? – тихо спросил Михал Михалыч.

– Получается, что так. – Согласился Алеша.

Владимир Сергеевич вдруг сильно закашлялся, а потом уверенно произнес своим низким голосом:

– Михаил Михайлович, вы, что же всерьез думаете, что подсудимый наш только из-за хороших оценок по математике так люто завидовал этому Иванову? Да он с ума сходил из-за того, что у Иванова родители вместе, а у Алексея развелись, что у Иванова родители богатые, что у него есть такие вещи, о которых наш подсудимый и мечтать не мог. Что живет он в огромной квартире, а еще у него и дача есть с бассейном, кстати, вообще невообразимая роскошь по тем временам. А уж когда половое созревание у наших героев началось! Что там началось! – Владимир Сергеевич снова закашлялся. – Им, видите ли, одни и те же девочки нравились, а девочки эти выбирали отнюдь не Алексея, а пресловутого Иванова. А Алексей наш искренне считал, что выбирают не его только из-за того, что он беден, а Иванов мажор.

Михал Михалыч хмыкнул:

– Сынок, я даже мог бы тебя понять: ради прекрасных дам мужчины часто совершают безумства, но твои безумства гаденькие какие-то, ты не находишь? А вы что молчите, господа хорошие? – Рявкнул он на адвокатов. – Что торчите как пни с ушами? Вы здесь зачем? Штаны просиживать или человека защищать?

Петр Иванович поднялся. Гневно посмотрел на Алешу, испуганно сперва на Владимира Сергеевича, потом на Михал Михалыча. Потом сказал своим тонким голоском:

– А мне неприятно защищать этого типа. Подленький, гаденький, мелкий. Вообще не моего масштаба личность! Мне скучно даже на него смотреть. Это человек, от которого на земле даже следа не осталось. Да, он был телеведущим. Но, господа, вы же знаете, что такое телевидение! Как только тебя перестали показывать, про тебя забыли. Вот и про моего подзащитного забыли за месяц. Он слег в больницу, и его тут же забыли. Он так хотел славы! Ему даже казалось, что она у него есть, ан, нет! Забыли также стремительно, как и узнали. Словом, я не испытываю ни малейшей приязни к моему подзащитному!

– Я тоже! – встрял Аркадий Семенович. – Мелкий бес и ничего больше!

Михал Михалыч расхохотался и сказал Алеше:

– Тебе невероятно повезло с защитниками, сынок, просто сказочно повезло! – такого еще в моей практике не было! Они тебя презирают за твое ничтожество! Этот процесс – сплошное приключение! Абсурд, в стиле моего давнего приятеля Хармса! Ха-ха-ха! Это цирк! Так давно не был в цирке! Интрига, интрига! Даже интересно, что будет дальше! – Михал Михалыч смеялся до слез. Слезы утирал льняной салфеткой, которая осталась у него с обеда.

Адвокат Петр Иванович выждал, когда Михал Михалыч просмеется, а потом спросил очень серьезно:

– А вы знаете, что было с Ивановым после того разговора Алексея с Алевтиной Ивановной?

– Ну откуда же, голубчик? – развел руками Михал Михалыч.

– Алевтина Ивановна начала за ним наблюдать. Она ставила ему двойки, если замечала, что он списывает. Родители Иванова пытались ее купить, чтобы она ставила ему хорошие оценки, но она не поддалась на уговоры, оказалась дамой исключительно принципиальной. В итоге Иванову пришлось выучить математику. И это сыграло положительную роль в его судьбе.

– Инна Семеновна! – рявкнул Михал Михалыч, обращаясь к секретарю. – Что там с Ивановым случилось после Алешиного навета?

Инна Семеновна порылась в коробках под номерами семнадцать и двадцать шесть, Алеша сразу узнал эти коробки – дневники его ангела-хранителя, достала пару листов, побегала по ним глазами пару секунд и сказала:

– Иванов сдал выпускные экзамены по математике на твердую пятерку, потом поступил в самый престижный ВУЗ страны, причем он сделал все это самостоятельно, без денег родителей. Закончил ВУЗ с красным дипломом… Минуточку! – На столе перед секретарем возникли еще коробка. Алеша разглядел на ней номер двадцать восемь. Инна Семеновна порылась в ней, достала несколько листов, стремительно просмотрела и сказала, – сейчас он топ-менеджер одного очень крупного банка, весьма состоятельный человек, у него жена, двое детей. В редких молитвах он упоминает Алевтину Ивановну, благодарит, за то, что заставила учить математику. Лично ей он «спасибо» не сказал, и вообще он предпочитает считать, что всего добился сам. Но Алевтину Ивановну все же несколько раз упоминал своих молитвах. Он желал ей здоровья и долгих лет. Еще благодарил за знание математики.

– Вот видите! – воскликнул Михал Михалыч! – Зло, как это часто бывает, обернулось добром! Наш мальчик, сам того не желая, подлость обратил в благодетель.

– Но руки я бы ему не подал, – произнес прокурор.

– Я тоже! Я тоже! При всем уважении! – встрял помощник адвоката Семен Аркадьевич, и рассмеялся. – Не уважаю стукачей.

– Аналогично, – сухо произнес Перт Иванович, адвокат.

– Отличные у меня защитники! – воскликнул Алеша. – Как при жизни вечно не везло, так и после смерти не везет!

– А я вот пожал Алешеньке руку не далее, чем час назад, – заявил Михал Михалыч. – И не вижу в этом ничего зазорного. Я и сам, знаете ли, не без греха. И у вас, кстати, господа хорошие, рыльца-то тоже в пушку. Уж я-то знаю. – Он рассмеялся. – Ох, я бы много чего мог про вас порассказать, да не будем ворошить прошлое! К тому же, над вами суд уже состоялся, и вы несете заслуженное наказание. Продолжим.

Прокурор Владимир Сергеевич шумно откашлялся и продолжил:

– Если не учитывать этическую сторону поступка нашего подсудимого в только что рассмотренном эпизоде, данный донос, действительно, имел благоприятные последствия для Иванова. К тому же он так и не узнал, что на него донесли. Он считал, что Алевтина Ивановна стала к нему столь пристрастна в силу того, что заметила, что он беспардонно списывает. К тому же он считал ее редкостной стервой. Но я хочу обратить внимание высокого суда на другой эпизод. Вот он-то имел совсем другие последствия.

В воздухе снова возникло изображение.