Пасынки Гильдии

– Погляди, – рассеянно кивнул учитель, которого сейчас больше беспокоило другое. – Как бы Нургидан не влез в заваруху…

– Зачем ему? – быстро отозвался Дайру. – Король ему ничего не сделал, до кораблей ему дела нет…

Утешение прозвучало неубедительно. Охотник и его ученик знали: для Нургидана не требуется серьезной причины, чтобы влезть в драку.

– А Нитха-то, глупая девчонка! – сокрушался Шенги. – Говоришь, убежала от Рахсан-дэра?

– Он ее наверняка догнал! Может, оба ждут нас в трактире… Нам прямо или свернуть?

– Свернуть. Это улица Старого Менялы… На миг от вас нельзя отвернуться. А тут еще эта шайка на наши головы. Рукопись им подавай…

– Причем тащатся за нами от Издагмира. Это ведь они пытались забраться в нашу башню, сами сказали! Я им соврал, что рукопись сгорела.

– Правильно сделал. Хотела бы я знать…

Шенги оборвал фразу, остановился, глядя на дом – солидный, двухэтажный, из серого камня.

– В чем дело, учитель?

– Ты ничего не слышал?

– Нет, а что?

– В доме кто-то позвал на помощь.

Дайру недоверчиво глянул на хмурый особняк:

– Вроде тихо. Может, там муж с женой не поладили?

– И верно… К таким сунься – потом сам виноват окажешься.

Шенги мысленно выругал себя. Надо думать о пропавших учениках! И о Рахсан-дэре, который очутился в чужом городе в день бунта.

– Найдем наших, переждем суматоху в трактире, а потом… Стой! Сейчас – слышал?

Дайру встревоженно кивнул.

Да, он слышал пробившийся сквозь прикрытые ставни голос женщины: «Люди, помогите!..» И вскрик, полный боли и смертного ужаса. Вскрик, резко оборвавшийся…

Если это семейная ссора, то что там за муж такой?..

Шенги уже взбежал на крыльцо. Схватился за дверной молоток: массивная фигурка барана на цепочке. Хотел постучать, но вдруг замер… прислушался к чему-то – не в доме, а в себе, в своей душе… И опустил молоток.

У Подгорных Охотников с годами развивается чувство опасности. А кто не может похвалиться тем, что заранее чует беду, тот, как правило, вообще ничем похвалиться не может, ибо достается в добычу голодному зверью за Гранью или становится жертвой бесчисленных ловушек, которыми так богаты складки спутанных миров…

– Давай-ка лучше под окно. Под то самое, откуда крик…

* * *

Мужчина и юноша не видели, как с другой стороны улицы, из такого же дома – тоже с запертыми дверями и ставнями, онемевшего, затаившегося, – сквозь щель между ставнем и подоконником за ним следили жадные темные глаза.

Рашшута Красная Земля, почтенная вдова бывшего смотрителя таможни, прекрасно видела, что творится возле дома напротив. Это вблизи пожилая женщина с трудом разбирает буквы и едва вдевает нитку в иголку. А вдаль она – ого, как молоденькая! К тому же со второго этажа, сверху, все видно замечательно.

Вот только приходится стоять возле окна на коленях. Ноги занемели, шея болит… Но разве отойдешь от окна, когда такое творится в городе? Толпа, хвала Безликим, с улицы схлынула, но продолжала куролесить где-то поблизости. А где шум и буйство, там грабежи. Умная вдова таможенного смотрителя в этом не сомневалась – и оказалась права. К соседям уже – вон, вон! – лезут воры!

Крепкий невысокий мужчина и белобрысый юнец остановились под окном. Мужчина подсадил юнца, тот дотянулся до плохо закрытой ставни, заглянул в комнату. Спрыгнул вниз, о чем-то взволнованно заговорил со старшим. Тот глянул наверх, кивнул. Снова подсадил парнишку, тот распахнул ставни, спрыгнул с подоконника в комнату. Старший сообщник, ухватившись за подоконник, легко подтянулся и последовал за ним.

В тот момент, когда руки грабителя легли на подоконник, Рашшута узнала этого человека – и даже взвизгнула от изумления.

Ах, вот это кто мародерствует, пользуясь беспорядками в городе! Про его лапищу с когтями весь Гурлиан наслышан! Не зря, стало быть, про него вчера всякие мерзости рассказывали: мол, из-за него в порту корабли со всеми матросами сгорели.

Но что же делать? Соседи – люди почтенные, надо бы им помочь… Приказать, что ли, Битюгу, чтоб взял дубину потяжелее да сходил через дорогу, заступился?

Ну нет уж! Отправить из дому единственного охранника? Дуры-рабыни и так пищат от страха! Да и вообще в такое скверное время лучше не отпирать дверь дома.

Зато можно открыть ставни, когда мимо пройдет стража. Ведь пройдет же рано или поздно! Обязательно пройдет, вон какие поблизости безобразия творятся, наверняка стража завернет на улицу Старого Менялы.

И не будь она, Рашшута, честной вдовой смотрителя таможни, если не распахнет окно и не расскажет «крысоловам» о двух грабителях, забравшихся в дом уважаемого и богатого торговца парусным холстом!

* * *

Кухня, в которую через окно попали Шенги и Дайру, была чистенькой и уютной. Но непрошеные гости не взглянули на выскобленный до белизны деревянный стол, на выметенную из очага золу в корзинке, на тщательно вымытые плиты пола.

Оба видели только тянущийся по этим плитам темный след. И тело женщины, грудой осевшее у самого окна.

Судя по одежде – служанка. Маленькая, хрупкая, как кузнечик. Как же хватило у нее сил с раной под лопаткой проползти через кухню, отпереть ставни и дважды позвать на помощь? Вот только распахнуть тяжелые ставни женщина не сумела, лишь приоткрыла.

Шенги нагнулся, тронул левой рукой «жилу жизни» и мрачно качнул головой. Да, тело еще не успело остыть, но помочь несчастной было уже нельзя.

Дайру стоял с ремнем в руке, спокойный и собранный. Короткий взгляд на учителя, глаза в глаза. Эти двое поняли друг друга: да, мы не уйдем отсюда, пока не разберемся, что творится в этом доме!

Юноша двинулся было к высокой дубовой двери, распахнутой в темный коридор, но Шенги тронул его за плечо и взглядом указал на другую дверцу – узкую, обшарпанную.

Дайру стиснул зубы. Несмотря на серьезность ситуации, он чувствовал стыд: не взглянуть, что оставляешь за спиной!

Он приоткрыл узкую дверь, убедился, что за ней никого нет, быстро осмотрел небольшой тесный коридорчик: слева – запертый чулан, впереди – дверь черного хода. Она тоже заперта, но от ветхости расселась и потрескалась, в щели можно разглядеть дворик с хозяйственными постройками.

Вернувшись к учителю, Дайру в двух словах доложил о разведанном, и оба покинули кухню через дверь, на которой еще не запеклась кровь несчастной служанки.

Еще в коридоре они услышали впереди невнятный негромкий голос, а приблизившись к входу в трапезную, четко разобрали окончание фразы:

– …то я тебя, как ту сучку!..

Зрелище, открывшееся глазам Шенги в щель между стеной и портьерой, развеяло бы все сомнения в происходящем, если бы такие сомнения еще оставались.

У дальней стены, вжавшись спинами в гобелен со сценой охоты на медведя, стояли двое: пожилой толстяк в темной одежде (руки его были связаны) и белокожая, длинношеяя, светловолосая молодая женщина, похожая на породистую откормленную гусыню. Женщина обеими руками стягивала края разорванного лифа яркого платья и явно боролась с накатывающим обмороком. Над головой толстяка, не менее перепуганного, грозно вздымал лапы медведь с гобелена.

Если вышитая зверюга надеялась устрашить хозяев и устрашить чужаков, ей это не удавалось.