Две совы, река и лес. Сказочная повесть. Иллюстрации Яны Михель

Элга развела костёр и сделала в котелке какой-то чай. Дик внимательно смотрел, как что-то сыпалось из мешочка на поясе и из железной банки с рисунком. Потом старуха сорвала пучок травы из той, что росла над обрывом, и кинула, тихо приговаривая, в дымный ароматный кипяток.

Укутанный холщовым одеялом, Дик в это время жевал сухую лепёшку – хозяйка достала её, завёрнутую в бумагу, из котомки. Тепло, спокойно, тихо. Разочарование было первым перенесённым им в жизни горем. И вот оно стихало, как засыпает больной потревоженный зверь. Дело даже не в пережитой опасности, голодной и холодной ночи, злой подлости родных. Обида была на саму жизнь – за что? Почему он, Дик, этой жизнью не принимается, и жизнь желает от него других слов, мыслей других, вообще другого Дика?

– Да ты успокойся, – сухой неспешный голос старухи. – Тебе просто надо было уйти. Тебя выбило как пробку из бутылки, раз сам не догадался. Не сиди в чужом гнезде, найди своё. Или построй.

Ведьма зажарила что-то на большой сковороде, бросила туда орехов, выложила на тарелку (всё-то у неё есть), рядом – ещё лепёшек, подала Дику.

– Ешь, Воробей, а Волка больше не пугай.

Это он-то пугал?!

– Ты хоть знаешь, что ему сказал тогда? – в глазах озорные искры. – Да тебя мама за это два дня не кормила бы!

Еда, тепло, добрые простые слова отогревали душу. Сердце не плакало больше, раны затягивались. Их бы не тревожить ещё.

– Я посплю, бабушка, можно?

В глубине ниши-пещеры копна травы. Прямо в холщовом покрывале повалился в пряный аромат и полетел навстречу голосам – голоса травы и цветов распахнулись историями без слов, которые теперь знал и он, в самом сердце своём видел – они ложились бальзамом на раны, кутали, латали, достраивали что-то. Дик спал и становился другим. То есть тот, настоящий, загнанный и неизвестный, возвращал себе свои дары – плоть, кровь, само право на жизнь.

У каждого есть свой Лес, где найдёшь то, что потерял. Не бойся шагнуть за дверь. И благодари за всё…

Это травы шептали или сердце, теперь мудрое и спокойное? Не важно совсем. Он спал, принимая себя, страх таял и отдавал всё – всё, что могло бы случиться и что теперь случится обязательно – это решает Дик, хозяин и властелин самого себя…

Глава 4

Мягкие лапы ступали осторожно по припорошенным снегом сухим листьям. Потом очень легко и беззвучно – лишь кора отозвалась шорохом – по дереву наверх, на любимую длинную широкую ветвь над тропой. Прилегла, растянувшись, всем животом чувствуя каждую трещинку древесного ствола, очень тихо коснулась ветра носом, распахнула слух на весь лес – нет, на весь мир. Замерла. Застенчивая Рысь вышла на охоту.

У неё были и другие имена. Малый лесной народ успел дать ей их столько, всех и не вспомнить: Острая, Тень-на-Ветке, Всегда-Найдёт, и её любимое – Большая Мама. Это дали на редкость смышлёные и отчаянные белки из кедровой рощи, смелые, наглые и быстрые. И всё-таки в Лесу жила Застенчивая Рысь.

Так её назвала как-то Старая Сова – старуха у Реки. А это целая история…

Рысь была ещё совсем котёнком, по её понятиям, очень давно. Тогда с ней случилось что-то, совсем не шедшее потом на ум, не хотело вспоминаться, таилось в самой глубине сердца тёмным комком, беззвучное и глухое.

Шкура у неё была в ранах, кровь запеклась корками, Рысёнок плакала и никак не могла согреться, это она уже помнит. А Старая Сова как раз оказалась рядом. Осторожно взяла на руки, приговаривая что-то, прижала к себе, даже напевать начала, отогревая дыханием. Потом унесла в Дом-Над-Рекой – его весь Лес знает, теперь узнала и она; накормила мясной кашицей, напоила молоком, промыла и смазала раны.

Рысёнок не убегала, жила на подстилке в пещере, набираясь сил, присматривалась и прислушивалась. Но всегда старалась отвести взгляд.

Все кошки на свете берегут свои глаза, какими бы по размеру они, кошки, ни были. Там, на самом дне, секрет души, их независимость, легенда и будущая история. Любая кошка это знает, и об этом её молчание.

Сова-старуха разговаривала с нею, особенно по вечерам перед сном, и Рысёнок слушала. А старуха поговорит-поговорит, да и посмотрит ей в глаза, как та поняла и что думает по этому поводу.

– Какая же ты застенчивая, – усмехнулась как-то. – Застенчивая Рысь, – проговорила, уже пробуя на слух, пустила дымок. – Ух ты! Ух ты!

Казалось, сейчас захлопают её невидимые крылья.

– Ну и имя у тебя! Ай да молодец! Ай да Рысь!

И что обрадовалась?

А Рыси было всё равно приятно. И ещё очень тепло в самом сердце, так, что, если пробежит мимо мышь, поймает, прилижет языком и отпустит. Вот как тепло.

Потом она потихоньку стала выходить, сначала недалеко, до границы трав-занавесок, позже до солнечной лужайки. Ложилась в нагретый круг и глядела на Лес: исполинские деревья, переплетённые кружевные запахи, тени живого в глубине, звуки как гирлянды, звуки как призывы, звуки как границы. Смотрела и слушала, вспоминала и срасталась, становясь частью этой громады.

Когда силы вернулись, Застенчивую Рысь потянула Охота. Лес всё шелестел, звал на разные голоса, запахи ворохом сыпались на нос и усы. Рысь точно знала, что бы сделала, будь она на той поляне, как бы пошла по ветвям. Знала, как ступать по сухой траве без шума и как ловить ветер…

Охота снилась, охота с нею договаривалась.

Но уходить Рысь пока не решалась.

Глава 5

В Доме-Над-Рекой шла порою очень странная жизнь. Например, Застенчивая Рысь пару раз видела настоящее возвращение Совы.

Сначала особое какое-то предчувствие как дуновение. Лёгкий ветерок мгновенно касается каждого уса, ударяет ладошками в морду, и, если прислушаться, можно разобрать целый ворох всяких новостей. Затем колыхание трав у входа, всего один-два раза, а потом… Потом невесть что, и словами не передать: поток ветра, перья, запах этих перьев и травы, когтистые совиные лапы в приземлении. И вот стоит, поправляет одежду, косы свои, сумки вокруг пояса. Сова вернулась домой.

Так открыто она вообще-то редко возвращалась, только если случалось что-то и надо было торопиться, тогда у всех сразу же находились заботы. От Рысёнка на первых порах требовалось немного – не мешать, не путаться под ногами и лапами. Это уже потом, окрепнув и помудрев, она предлагала свою помощь. А иногда, когда Рысь уже ушла в Лес, Сова сама находила её и просила о том, что было только в её рысьих возможностях.

В тот, наверное, второй или третий настоящий приход Старуха созывала Совет. Как поняла Рысёнок, на охотников Леса поднялась Большая Охота, беззаконная и вероломная. Однажды, очень давно, Лес перестал говорить с теми, кто приходил только брать, не благодаря. Непостижимость пугала людей, и такое соседство казалось им опасным.

В Доме-Над-Рекой сошлись все: Волк, Медведь, Лис, Барсук, Росомаха.

– Мудрый Рысь не придёт, – сказала тогда Элга. – Они не забрали только её, – и указала рукою в глубину пещеры, откуда мерцали, мигая, глаза Застенчивой, – а она ещё очень мала, чтобы говорить на совете.

В этом лесу каждый знал о своей значимости. Если случалась такая большая гибель семейства, как недавняя потеря рысьего клана, все были уверены, Сова отыщет оставшихся и восстановит числом.

Малые охотники тоже были на совете, кто дальше, кто поближе, взгляды тянулись с потолка, из трав, из-за камней. Решалась судьба, и сердце Леса билось сейчас в этой пещере над Рекой.

Глава 6

Ту весну запомнили все. Очень странные дни обрушились на окрестные селения. Дик тоже пережил это со всеми вместе, запомнил, хотя и трактовал по-своему, иногда даже радовался.

Поднялся ветер. Закружилась сухая дорожная пыль, старая прошлогодняя трава. Закат был мутным и кровавым, краски неба кричали. Не было в них нежных переходов, намёков и полутонов. Глядя на небо, не хотелось писать стихи и дарить эти мгновения тем, кого любишь больше всего на свете. От такого заката находили глубокая грусть и печаль от беспомощности перед силами Природы, а людям приземлённым было просто очень страшно.

Охотники готовили облаву. Утром на рассвете они начнут очищать Лес.

А ночью пошёл снег. Белая армия тишины заполнила собою мир вокруг за несколько часов, потом поднялась пурга со свистом и дикими песнями. Дик любовался, единственный, наверное. Снег ложился беспощадным ковром на всходы, распускавшиеся деревья, дороги, крыши, на проснувшиеся ручьи и на Реку, засыпал мосты и переправы, укутал Лес. Некоторые деревья были скрыты до самых макушек.

И утром люди, конечно, остались дома. Мир стал тихим и белым, только ветер всё пел и пел о чём-то, повторяя слова и мелодию, может, чтобы было понятнее, кто знает?

А в Доме-Над-Рекой Элга-Сова вела мотив, покачиваясь, укутанная в покрывала. Рядом огонь, в котелке что-то булькает. Тени на стенах пляшут в такт словам, а травы-полог, наоборот, замерли как стражи; снаружи – белая стена, быль или небыль, принимает и разносит песню-весть во все концы. Стелется песня пургою, вытекает из Леса, обнимает поселения, каждый дом, каждый куст. Все и всё услышат, поймут.

С Совою немного в глубине на подстилке Рысёнок. И не малыш уже – годовалый зверёныш, что вот-вот ворвётся во взрослую жизнь. Свернулась, а уши торчком, ей не страшно, знает – всё будет хорошо. Её сердце бьётся в такт песне. Каждый обитатель Леса сейчас в этих словах, Элга всех ввела в круг. Одно большое Сердце-Душа льёт свою печаль и радость. Слушай, слушай, мир.

Глава 7

Снег всё падал, и охотники остались дома на второй, а потом и на третий день. Дети в домах иногда плакали оттого, что сидели взаперти, им стали сниться сны, сказочные и яркие. Дети делились ими, проснувшись, с домочадцами, и в селениях потихоньку заговорили о лесе и добре, о животных, обычных и странных, припоминаться стали сказки и чудные истории.

Дик в те дни ликовал – он чувствовал вокруг небывалое волшебство. Любовался. Работы стало немного, и он мастерил игрушки, слушая ветер.