Объятые иллюзиями

Но это все в прошлом. Теперь же все эти платья разноцветным ворохом пылились в шкафу, бездушные, ненужные и покинутые, служившие лишь отголосками когда-то промелькнувших событий. И зачем только я привезла их с собой? Наверно, несмотря на свое решение отречься от всего, что раньше делало меня Летицией Дэвис, мне все же было страшно разом оборвать все связи, соединяющие меня с прошлой жизнью. Так что я увезла за собой все эти несчастные платья, будто они могли что-то изменить. Я снова разозлилась на свою слабость и резко задвинула дверцу. Она обиженно скрипнула.

От резкого движения у меня распались волосы, и я подошла к висевшему на стене небольшому овальному зеркалу без рамы. Я начала вновь собирать выбившееся пряди, как вдруг руки мои медленно опустились. Волосы растрепанной волной упали на плечи и спину. Я стояла и внимательно разглядывала себя.

В течение последних нескольких месяцев я смотрела на себя лишь мельком. Когда-то я проводила перед зеркалом часы, в подробностях рассматривая свое лицо, изучая малейшие детали и пытаясь представить, как я выгляжу чужими глазами. Я вглядывалась в разрез глаз, неровности кожи, изгиб губ, линию бровей. Я подолгу выискивала в своем лице малейшую асимметрию и скептически хмурилась, подмечая несовершенства. Я сравнивала свои черты с чертами любимых актрис. Я представляла, как выглядели бы в реальности так восхищавшие меня героини книг, и пыталась отыскать в собственном лице сходства с ними. Я часто репетировала перед зеркалом разные эмоции и чувства, тренируясь изображать их как можно естественнее и живее и воображая, что я играю сцену в кино. Но я уже давно перестала пристально всматриваться в свое лицо, и лишь мельком, краем глаза замечала отражающийся в зеркале светловолосый силуэт.

Нет, меня поразили совсем не перемены во внешности. У меня были все те же голубовато-серые глаза с длинными ресницами, очень светлая кожа, бледноватые губы сердечком и крохотная черная родинка сбоку от левой брови, которую многие находили очаровательной. Мне она тоже очень нравилась, придавая, как мне казалось, моему лицу таинственный вид. Я не мыла свои светлые волосы с такой регулярностью, как раньше, и сейчас они выглядели тускло и неряшливо. Да, конечно, форму бровей не мешало бы подправить, а и без того белая кожа стала совсем фарфоровой из-за того, что я редко выходила из дома. В остальном же, никаких видимых изменений не произошло. Однако меня поразило и напугало не это, а случайно выхваченное в зеркале выражение, отпечаток которого наверняка лежал на моем лице уже долгое время.

Я всегда отличалась живой мимикой, и все бушующие внутри мысли и эмоции мгновенно находили отражение в изгибе бровей, чуть дрогнувших губах или прищуренных глазах. Я старалась научиться контролировать свое лицо, чтоб по нему нельзя было читать, как по открытой книге, но все было тщетно. Сейчас же, когда я стояла перед зеркалом и внимательно рассматривала свое отражение, я поняла, что так испугало меня. Все эмоции все так же проглядывали в чертах лица, однако не находили отражения в глазах. Они походили на толщу океанских вод, поверхность которой колеблется рябью от набежавшего ветра, но глубины ее остаются нетронутыми и холодными. Во взгляде моем не читалась никакого выражения. В сером свете осеннего дня они казались мне стеклянными, пустыми и…совершенно мертвыми. Жизненный огонь в них погас.

Я медленно отвернулась от зеркала и подошла к полированному деревянному столу со стопками рабочих бумаг, испещрённых мелкими печатными строками. Взглянув на них с некоторой долей отвращения, и устало опустилась на обитый бархатистой тканью стул с узкой высокой спинкой. Весь мой с таким трудом поддерживаемый в течение дня запал мгновенно угас, словно проткнутый раскаленной иглой воздушный шарик. Что же случилось со мной? Как вернуть внутренний свет в моих глазах, который раньше зажигали буйствовавшие там мечты, хоть и далекие, но оттого не менее прекрасные?

Чтоб отвлечься, я подняла глаза выше, на длинную полку с моими любимыми книгами, в которых я находила утешение в сложные минуты. Здесь было и потрепанное издание «Унесенных ветром», от которого я не отрывалась ни днем, ни ночью, с замиранием сердца наблюдая за ставшей моим кумиром Скарлетт О`Харой и ее бурными отношениями с так взволновавшем меня Рэттом Батлером; и «Грозовой перевал» с немного загнутыми уголками, от описанной в котором трагической истории любви по моим рукам буквально пробегала дрожь; и «Джейн Эйр», нравившаяся мне за прекрасный слог, но так и не нашедшая отголоска в моей душе – главные герои романа были совсем не красавцами, скорее наоборот, а потому никак не могли мне нравиться. Я всегда была болезненно зависима от красоты, восхищаясь и вдохновляясь всем прекрасным.

Между «Эпохой невинности» и «Лолитой» я заметила пухлый альбом с глянцевой обложкой перламутрового цвета. Я вытащила его, осторожно скользнула пальцем по шероховатой золотистой окантовке. В центре обложки была вставлена моя детская фотография, заключенная в рамочку в форме сердечка. Под ней было отпечатано крупными буквами с изящными завитушками: «История нашей малышки Летти».

Я открыла альбом и стала осторожно переворачивать страницы, разглядывая немного поблекшие фотографии, сделанные еще на старенький папин фотоаппарат. Вот я, совсем кроха, с тонким пушком волос и казавшимися огромными на сморщенном детском личике глазами, сижу на руках у улыбающейся мамы с куклой Барби в пышном розовом платье в руках. Вот мне пять лет, и я с победоносной улыбкой восседаю на шее у папы, крепко ухватившись ему за волосы, а он изо всех сил пытается не морщиться. На следующей фотографии я, с милыми косичками и одетая в легкое золотистое платьице с рукавами фонариками, стою на школьной сцене и получаю награду за лучшее танцевальное исполнение. На меня были направлены все взгляды, и я тогда впервые познала чувство удовлетворенного тщеславия. А вот я, уже с длинными завитыми локонами и трогательно заломленными руками изображаю Джульетту в школьной пьесе. Я до сих пор помню, как обрадовала меня эта роль, как я, совсем еще ребенок, пыталась передать всю трагичности этой смертоносной любви. А после окончания пьесы я тайком расплакалась за кулисами, но не от жалости к главным героям, а потому, что у меня не получалась почувствовать себя Джульеттой, и я чувствовала себя полной бездарностью.

Я перелистнула еще несколько страниц: семейные посиделки со стаканчиками попкорна и сырной пиццей, лесной поход с палатками, соревнования между школами по баскетболу, катание на лыжах с Джорджем, тогда еще долговязым подростком в смешных кругленьких очках и с взъерошенными волосами… А вот и мой выпускной вечер. О, я никогда не забуду этот день! Я стою в очаровательном лилово-голубом переливчатом платье, которое так шло к моим глазам. Волосы, которые я начала отращивать задолго до выпускного, слегка подобраны сверху и мягкими локонами падают на оголенные плечи. Я выглядела в этом наряде эфемерной, донельзя романтичной и … немного потерянной. Я никогда еще не казалась себе такой красивой, как в тот день. До того я постоянно сравнивала себя с другими, теми, кто был для меня воплощением идеала. Но в тот вечер, глядя на незнакомую мне привлекательную девушку, я, кажется, впервые посмотрела на себя собственными глазами, а не через призму чужих лиц. Я ощутила в себе невиданную раньше силу и уверенность и, признаться, не знала, что делать с этим новым осознанием себя. Но в тот день для меня исчезли все призрачные кумиры. Я стала героиней собственного романа.

Мой взгляд зацепился за одну из фотографий в самом конце альбома, на котором была изображена вся наша семья. Я стояла между мамой и папой, крепко обнимая их обоих. Джордж, как самый высокий, стоял немного сзади. Мама старательно улыбалась сквозь слезы, да и у папы как-то подозрительно блестели глаза. А может, это были только лучи ласкового утреннего солнца. И только Джордж, одетый в строгое длинное пальто и с тщательно приглаженными волосами, оставался, как всегда, сдержанным и невозмутимым. Я была одета в новенький спортивный костюм кремового цвета, а на одном плече висел небольшой кожаный рюкзачок. Мои длинные светлые волосы были убраны в высокий хвост, который очень мне шел. Я также улыбалась, однако улыбка не могла скрыть затаенного страха и растерянности в уголках моих глазах.

Я прекрасно помнила этот день. Был конец августа. Все мы стояли на вокзале и ждали прибытия утреннего экспресса, который должен был увезти меня в Нью Йорк, навстречу новой жизни.

Глава 4

– Дорогая, проверь еще раз документы, деньги и билеты, – уже в десятый раз за последние пол часа озабоченно повторила мама. – Я надеюсь, ты ничего не оставила в своей комнате?

Я вместе с родителями и Джорджем стояла на перроне, заполненном бурно переговаривающимися, смеющимися, роющимися в дорожных сумках, допивающими кофе из пластиковых стаканчиков и нервно покуривающими людьми. Где-то слышался отдаленный гул поездов. Потоки смрадного вокзального воздуха трепали наши волосы. Я зябко поеживалась, то и дело отходя в сторону, чтоб уступить дорогу бегущим с расширенными глазами пассажирами, которые опоздали или перепутали свой перрон. За их спинами с грохотом катились тяжелые чемоданы на колесиках, отдавливая ноги стоящим.

Все мои вещи еще в прошлом месяце были благополучно перевезены в общежитие. Целое лето мы занимались сборами и укладыванием вещем в коробки и чемоданы, документацией, бурным обсуждением истории колледжа, его архитектуры, стипендий, программ по обмену, квалификации преподавателей, достижений выпускников, преимуществ и недостатков проживания в общежитии и так далее, и так до бесконечности. Родители были чрезвычайно возбуждены и буквально сияли от осознания торжественности происходящего: их маленькая дочурка отправлялась в колледж, чтоб начать свой собственный жизненный путь. Они пророчили мне в колледже не менее выдающиеся достижения, чем в школе, и уже с нетерпением ожидали, какая успешная карьера меня ждет. Разговоры о пробах в кино были ими благополучно забыты, а я больше не считала нужным упоминать об этом. Так что родители с облегчением решили, что я оставила свои глупости и взялась за ум. Имело значение только то, что уже оба их ребенка перебрались в Нью Йорк, и они были вправе считать себя гордыми родителями преуспевших детей.

Я не разделяла их восторга. Все лето, занятое хаотичной беготней, подготовкой и сборами, пролетело, словно во сне. Я понимала, что мой устойчивый, привычный и уютный мир, знакомый мне с рождения, навсегда измениться, но не могла свыкнуться с этой мыслью. Я знала, что наконец становлюсь на тот путь, который я тысячи и тысячи раз проходила в воображении. Я уезжала в мир безграничного количества возможностей, о которых я так мечтала, однако близость этого момента, наступившего неожиданно быстро, испугала меня и выбила из колеи. Я механически укладывала одежду, перепроверяла документы, пролистывала интернет-портал колледжа, однако в глубине души никак не могла осознать то, что совсем скоро я вырвусь из любимого дома, от окружающих меня теплом и заботой родителей, и останусь наедине с неизвестностью.

Все последнее время я находилась будто в глубокой летаргии, настолько нереалистичным казалось происходящее. И только сейчас, когда лето, как и мое детство, подошло к концу, и мы с семьей на самом деле стояли на перроне, ожидая прибытия поезда, до меня наконец начало доходить, что я действительно уезжаю в колледж. И от этой мысли меня начинала бить мелкая дрожь. Я тщетно старалась прочувствовать всю значимость и торжественность момента, однако на самом деле испытывала только одно – неприятный, сосущий холодок панического страха, опускающийся куда-то вниз живота.

– Ой, да брось, мам, – донесся до меня откуда-то издалека раздраженный голос Джорджа, – послушать тебя, так Летти переезжает на другой конец мира. Может, тебя это удивит, но в Нью Йорке тоже есть магазины, где она сможет купить все необходимое, даже если что-то забыла. В чем лично я не сомневаюсь.

– К тому же, мам, ты всегда можешь передать мне посылку, если я оставила что-то важное, – стараясь взять контроль над дрожащим голосом, чтоб успокоить ее, сказала я, пропустив последнюю реплику Джорджа мимо ушей. Хотя на самом деле, при мысли о том, что я могла забыть дома какую-то из дорогих мне вещей, меня охватывало необъяснимое чувство беззащитности и уязвимости, как будто я собиралась ехать в колледж голой.

– Ты немного бледная, милая, – сказал папа, озабоченно вглядываясь в мое лицо, – ты хорошо себя чувствуешь? Джордж, тебе следовало бы отвезти ее, так ей было бы спокойнее.

– Я уже говорил, что мне еще нужно уладить несколько дел в паспортном отделе перед отъездом, – раздраженно ответил Джордж, – иначе я бы обязательно отвез ее, хотя я и не вижу в этом абсолютно никакой необходимости. Она ведь уже не маленькая девочка, чтоб я отводил ее за ручку.

– Не переживай, пап, я хорошо себя чувствую, – поспешно вмешалась я, хотя при последних словах Джорджа у меня в животе с новой силой скрутился ослабший было узел страха. – Мы ведь уже смотрели общежитие, так что Джордж прав, нет никакой необходимости ехать со мной еще раз.

«Если говорить уверенно, то и чувствовать себя будешь так же», – как мантру, повторяла я про себя снова и снова, буквально физически заталкивая подкатывающую к горлу нервную тошноту обратно.

– Во сколько прибывает поезд? – спросила мама, хотя она точно знала время, заставив нас приехать на полтора часа раньше.

– В 8.45, – ответила я, непонятно зачем опуская глаза на смятый билет, крепко зажатый у меня в ладони, ведь я тоже прекрасно знала время прибытия.

Оставалось буквально несколько минут.

Повисло неловкое молчание. Мы первый раз расставались надолго, поэтому совершенно не знали, как нужно прощаться и что в таких случаях следует говорить. Папа смотрел в сторону так пристально, как будто там происходило что-то чрезвычайно интересное. Мама закусила губу, стараясь не показывать слез, чтоб подбодрить меня. Джордж явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он несколько раз открывал рот, очевидно, намереваясь поддержать меня, но трогательные сцены находились вне сферы его компетенции. Так что, не находя подходящих слов, он опять закрывал рот и лишь несколько раз ободряюще похлопал меня по плечу. Не могу сказать, чтоб от этого я почувствовала себя намного увереннее.

Мы все напряженно ожидали прибытия поезда и, как это всегда бывает, когда чего-то ждешь, были застегнуты врасплох его неожиданным появлением. Совсем близко раздался громкий гудок, от которого по всему моему телу прокатилась ледяная волна. Словно по щелчку, все моментально пришли в движение. Вокруг меня обвились руки мамы, крепко прижавшие меня к себе. Ее дрожащий голос, шепчущий на ухо, как она меня любит, и чтоб я позвонила ей сразу же по приезду, смешался с подбадривающими выкриками папы и последними торопливыми советами Джорджа. Все это потонуло в какофонии пришедших в движение пассажиров и грохоте появившегося экспресса. Он с громким шипением пронесся мимо нас, разметав волосы потоками задымленного воздуха. Я вдруг почувствовала, как с меня медленно спадает оцепенение, и кровь с бешеным стуком приливает к вискам.

Папа уже подхватил дорожный чемодан с самыми необходимыми вещами, и мы торопливо пошли вдоль перрона в поисках нужного вагона. К счастью, он остановилась всего в нескольких десятках метров от нас, и нам не пришлось проталкиваться через толчею мечущихся людей, их багаж и животных. Забравшись в вагон, мы проследовали к моему месту, с трудом проталкивая сумку через узкий коридорчик.

– До отбытия поезда осталось две минуты. Просьба провожающим выйти из вагона, – раздался у нас над головами механический женский голос.

Я поняла, что уже через несколько минут родители и брат останутся на перроне, а бездушный экспресс с грохотом унесет меня навстречу пугающей неизвестности – совершенно одну. Я с чувством обняла обоих родителей, а затем заключила в объятия Джорджа. Удивительно, но, кажется, он вдруг тоже проникся моментом, хоть это и проявилось лишь в том, что он неловким движением пригладил мне волосы.

– Береги себя, милая, – быстро прошептала мама. – Помни, мы любим тебя больше всего на свете.

– Я встречусь с тобой сразу же, как только закончу с делами и приеду в город, – это было высшею степенью поддержки, которую только мог продемонстрировать Джордж.

– Главное, никогда не забывай, кто ты, Летиция. Тебе под силу намного больше, чем ты можешь себе представить, – вдруг с несвойственной ему абсолютной серьезностью сказал папа мне на ухо, обнимая меня еще раз.

Эта фраза еще долго гулким эхом отбивалась у меня в ушах, и в самые трудные моменты своей жизни я закрывала глаза и, как заклинание, повторяла их про себя.

***

Раздалось шипение, и поезд медленно сдвинулся с места. Я прилипла к стеклу, не отрывая взгляда от моей семьи, оставшейся по ту сторону стекла. Они шли вровень с поездом, неустанно махая мне и посылая воздушные поцелуи. Я усиленно улыбалась и махала в ответ, пока поезд не ускорился, и они не скрылись из вида.

В первые минуты меня охватило отчаянное чувство бесконечного одиночества, как у цветка, который беспощадные руки оторвали от стебля и бросили на землю. Я никогда еще не расставалась с семьей дольше, чем на пару недель, поэтому не могла избавиться от гложущего меня страха. Мне казалось, что я оставляла позади самую свою сущность, а вперед уносилась только пустая оболочка. Слезы наполнили мои глаза, но я зло смахнула их.

И чего это я так раскисла? Ведь это было началом пути, о котором я так мечтала. Я ехала в мир, совершенно не похожий на тот, который покидала, но оттого лишь более прекрасный и заманчивый. Там я смогу найти свое предназначение, познакомиться с новыми людьми, осуществить все свои долго вынашиваемые планы, раскрыть дремлющие до того способности. Слишком долго я пребывала в состоянии томительного ожидания, лишь мечтая и воображая. Настало время действовать. А первый шаг на пути к чему-то новому всегда пугает, как и все неизведанное.

Я представила себя героиней фильма, которая, изнывая от страха и любопытства, сквозь тьму мчится в неизвестность, понимая, что отныне она никогда уже не будет прежней. Действительно, мой отъезд был завязкой увлекательного сюжета истории моей жизни. Моей совсем новой жизни.

Я открыла рюкзак и развернула пачку любимого печенья с шоколадно-ореховой начинкой, постепенно приходя все в лучшее расположение духа. Я еще не знала, что ждет меня впереди: успех или разочарование, любовь или боль, приключения или однообразие. Но наверняка я знала одно – моя жизнь сдвинулась с мертвой точки, и теперь только я определяла свою судьбу. Что бы меня ни ждало, но это будет что-то новое, живительный глоток свежего воздуха, бурный переворот, так необходимый мне. Я ехала туда, где меня никто не знает, где у меня есть возможность стать любым человеком, каким только пожелаю. И я смогу доказать родителям и самой себе, что обуревавшие меня амбициозные желания – это гораздо больше, чем обычные детские глупости.

… Чем дальше я отъезжала от знакомых с детства мест, тем больше истончалась моя связь с домом. Меня еще не до конца отпустили страх и тоска по семье, но он они уже медленно сменялись нетерпеливым предвкушением. Эти нахлынувшее чувство новизны опьянило меня, а на время приглушенные гнетом паники мечты вспыхнули с новой силой. Они представились мне настолько яркими и реалистичными, что я только удивилась, как могла сомневаться в них. Ведь я же Летиция Дэвис. И я могу намного больше, чем мне представляется.

Глава 5

Такси подъехало к большому зданию довольно унылого вида, поделенного на множество корпусов. Я расплатилась с таксистом и приняла у него из рук свою дорожную сумку на колесиках. Машина сражу же отъехала, а я поудобнее закинула на плечо рюкзак, одернула джинсовую куртку и, в растрепанном виде и смешанных чувствах, направилась к общежитию. Сумка с тихим дребезжанием волоклась за мной. Стук колесиков по асфальтированной дорожке показался мне еще более неприятным, чем обычно, но я решала не обращать на это внимания.

Дорога вымотала меня, да и сильные эмоциональные перепады за последние несколько часов давали о себя знать. Все, о чем я мечтала сейчас, это принять горячий душ и добраться до любой горизонтальной поверхности. Однако не успела я даже переступить порога, как моя сумка резко подскочила на ступеньках от слишком поспешного рывка, а поврежденное колесико отскочило в сторону и покатилось вниз.

Ну разумеется, со мной непременно должно было что-то случиться! Я вспомнила, что моя комната находиться на четвертом этаже, и мысленно застонала.

Я тяжело поволокла за собой то и дело заваливающуюся на бок сумку. Несколько раз я с усилием приподнимала ее, проносила в трясущихся рукав несколько метров и с грохотом бросала обратно на пол. Задыхаясь, я остановилась, оглядываясь вокруг в поисках помощи. Как на зло, вокруг не было видно ни одного дежурного.

В этот момент мимо меня прошла бурно переговаривающаяся и громко смеющаяся компания парней. Я почувствовала себя крайне неловко, стоя здесь в полусогнувшемся положении с этой дурацкой сумкой. Вдруг один из парней мельком взглянул на меня и приостановился.

– Эй, помощь нужна? – дружелюбным, но довольно-таки развязным тоном спросил он.