Сумерки. Ветер подул верховой.
Лед шевелится внизу, как живой…
Странные думы родятся в уме:
Грозное что-то куется во тьме!..
1903.
«Тук-тук!..»
Он вернулся, мой старый, проклятый кошмар:
Загремела тяжелая дверь –
И опять я один в ненавистных стенах,
Как в ловушку захлопнутый зверь!
Все, как прежде: с тройною решеткой окно
И со сводом глухим потолок…
Тускло светит ночник; в тишине гробовой
Громко кровь ударяет в висок.
Словно кто-то настойчивый злобно твердит:
«Нет возврата! Надеждам конец!
Молчаливою бездной навек отделен
Ты от мира живых, ты – мертвец».
Вдруг я вздрогнул… Прислушаться жадно спешу:
Чу! невнятный, таинственный звук…
Будто кто-то в стене молоточком стучит:
«Кто ты? Кто ты, товарищ? Тук-тук!»
И к холодному камню, дрожа, я приник.
«…Брат! Уж близок последний мой час;
Враг жестокий, не зная пощады, терзал –
Я разбит, но я честь мою спас.
Если родину ты повидаешь опять –
Ей снеси мой прощальный привет,
Братьям милым скажи»…
Молоточек замолк…
Что с тобой мой печальный сосед?
Вот с угрозой в дверях злобно щелкнул «глазок» –
И вскочил я, как раненый зверь…
……………………
– Нет, не сдамся, не сдамся я вам, палачи!
Вы могли мое тело сковать,
Но свободную душу бессильны убить.
Не хочу я, не буду молчать!.. –
Что-то грудь мне сдавило железным кольцом…
– Ах!.. – и сбросил я тягостный гнет.
То был сон!..
Но от боли я вновь застонал:
На яву тот же ужас гнетет!
Без решеток тюрьма и без каменных стен,
А безмолвие то же вокруг…
Лишь, порой, заглушённый призыв долетит.
«Брат, ты слышишь! Откликнись! Тук-тук!»
1903.
«День без ясного солнца, без месяца ночь…»
День без ясного солнца, без месяца ночь,
Будто тени, уносятся прочь!
И в толпе, и один, я всегда одинок:
Я – как вырванный с корнем цветок.
Опаленный грозой, тих и сумрачен сад –
Только пни сиротливо торчат.
Не ласкает его мягкий солнечный луч,
Не поит сладко шепчущий ключ…
И в зеленом шатре уж певец не гостит:
Песни спела душа – и молчит!
Дальше, дальше бежит шумной жизни поток…
Я – как вырванный с корнем цветок!
1904.
Лесные тайны
Горелый лес
Грустный мир деревьев опаленных.
Черных пней, обугленных стволов…
Вон – дымки еще в вершинах сонных,
Струйки красных хищных языков.
Нет! то рыжих хвои висят лоскутья…
Умер лес, кладбища сон кругом…
Но смотри: все в нежных почках, прутья
Снизу светлым брызнули ключом.
Обвили зеленые листочки
Голый ствол; веселые цветы
Там глядят из обгорелой кочки…
– Здравствуй, жизнь! Сильнее смерти ты!
1907.
Голуби
Тюрьма, как некий храм, я помню, в детства годы
Пленяла юный ум суровой красотой…
Увы! Не царь-орел, не ворон, сын свободы.
К окошку моему теперь летят порой.
Но стая голубей, смиренников голодных.