Красотка

– Надо, Федя, надо! – торжествующе ответил ему кто-то из последовательниц первой женщины-космонавта Терешковой, и Таганцев усмехнулся: и потому, что узнал цитату из старой кинокомедии, и потому, что порадовался хорошему качеству распространения звука.

Со своей лежанки у двери он отчетливо слышал и шепотки в помещении «МКС», и шаги в коридоре. Вот кто-то звонко процокал каблучками, потом тихо скрипнула приоткрытая дверь, и через пару секунд – веселый провокационный вопрос:

– Тук-тук! Голых нет?

В отсек к Константину Петровичу заглянула прехорошенькая девица в модных очках с простыми стеклами и нежно-розовом брючном костюмчике. Пастельным цветом он напоминал медицинскую форму, но скроен был не в пример затейливее и из весьма добротной ткани. Проницательный опер сразу понял, что девица старательно маскируется на местности.

– Сам раздеться не смогу, – отвечая на вопрос про голых, космонавт Таганцев с некоторым усилием развел закованными руками и простодушно заморгал. – Вот если поможете…

– Чем смогу – помогу, – пообещала девица и символически пожала непослушную руку Таганцева. – Будем знакомы, Константин Сергеевич, я Кристина Викторовна Боброва…

– Боброва, Боброва, – забормотал Таганцев, вспоминая. – Где-то я слышал уже эту фа милию…

– Виктор Григорьевич Бобров – директор нашей клиники, – чуть покраснев, сказала Кристина Викторовна. – А я его дочь и руководитель здешнего пиар-отдела.

– Понятно.

Таганцев наконец вспомнил: фамилия Бобровых была ему известна безотносительно пиара и эстетической медицины. С Саней и Маней Бобровыми – молодой семьей ботаников-наркоманов – Константин Сергеевич познакомился с месяц назад в ходе их оперативной разработки и задержания.

Те Бобровы старательно утеплили балкон своей «однушки», купили контейнеры, землю, увлажнитель воздуха и мощные лампы. Этого оборудования вкупе с посадочным материалом оказалось достаточно, чтобы создать мини-плантацию марихуаны.

– Только не думайте, пожалуйста, что я получила эту должность по блату, – предостерегла Константина Сергеевича занятая в легальном бизнесе Кристина Викторовна.

Очевидно, все думали именно так, и Таганцев не стал исключением. Однако из вежливости он согласился:

– Не буду так думать, – и тут же спросил: – А как надо?

Кристина Викторовна поморщилась, и ее пухлые губки шевельнулись, беззвучно выговорив нелестные для Таганцева слова «вот тупой».

– Я заняла эту вакансию в результате конкурсного отбора, папа мне совершенно не содействовал, – ответила с нотками обиды в голосе Боброва-дочь. – Я просто хороший специалист по взаимодействию со СМИ, вот и все. Вы сможете убедиться в этом, если у нас с вами сложатся хорошие рабочие отношения.

– Отчего бы им не сложиться? – философски спросил Таганцев, не забывший, что по актуальной версии он не опер, а блоггер.

Вот как опер он мог складывать рабочие отношения только с преступными Бобровыми. А как блоггер – с любыми.

– Вот и чудесно, рада была познакомиться! – просияла улыбкой хорошенькая Кристина Викторовна.

Вдруг в кармашке ее щегольского пиджачка запел телефончик, и разговор пришлось свернуть.

– Еще поговорим, – пообещала Бобровадочь Таганцеву-«блоггеру», выныривая из космолета общего пользования в коридор. – Добрый вечер, Элеонора Константиновна, чем обязана?

Таганцев, которого до сегодняшнего дня никто никогда не называл Элеонорой Константиновной, само собой, понял, что Кристина Викторовна сменила собеседника, и вынужденно подслушал еще часть разговора, потому что прелестная пиарщица остановилась в коридоре под дверью. Наивная, она думала, что уединилась для приватной беседы!

– А в чем проблема? – услышал опер. – Что значит «та самая»?.. Ах, вот оно что… Как, говорите, ее зовут? Елена Владимировна Кузнецова?

Тут уж космонавт Таганцев навострил ушки, как спутниковая антенна на орбите.

– Нет, нет, Элеонора Константиновна, для беспокойства нет повода, мы все уладим, – заверила свою телефонную собеседницу Кристина Викторовна, и подслушивающий опер подумал, что не напрасно он был предубежден по отношению к разным Бобровым.

Профессиональное чутье не подвело Таганцева – эти Бобровы из клиники хранили если не марихуану, то очень подозрительные секреты. А Кристина Викторовна, не обратившая внимания на то, что ее подслушивает любопытный опер, уже сменила собеседника:

– Владлен Сергеевич, мне только что звонила Элеонора Константиновна, кажется, возникло небольшое осложнение, но я уверена, что вы найдете решение…

– Владлен Сергеевич, значит, – запоминая, повторил в голове Таганцев.

Домой я вернулась нагруженная, как ослик. На ремне через грудь – компьютерная сумка, в одной руке пакет с провизией, в другой – коробка с тортом. Нажать на кнопку звонка было нечем, пришлось стучать в дверь ногой. Звук получился мягкий, глухой. Народ в квартире его то ли не сразу услышал, то ли не сразу понял, что это сигнал о прибытии, так что мне пришлось подождать.

Дверь открыла мне девица – Шамаханская царица.

– Это мой любимый шелковый шарф, – ревниво сказала я, перегружая Натке покупки. – Он из Парижа, между прочим!

– Да, классный, – удаляясь на кухню, невозмутимо ответила нахалка, намотавшая мой прекрасный шарфик на свою ужасную физиономию так, что на виду остались одни глаза.

Узор «Персидские огурцы» акцентировал восточную тему. Я вынужденно признала:

– Тебе идет.

– Отлично, если не выйдет перекроить лицо – сдамся в гарем какому-нибудь шейху и буду до конца дней своих ходить в парандже. – Натка поставила пакет с продуктами и коробку с тортом на стол и повела бедрами, видимо обозначая экспрессивный танец живота.

– Михаил Андреевич сказал, что не выйдет? – встревожилась я.

Отойдя после сегодняшней пресс-атаки, я позвонила Васильеву, упросила его срочно посмотреть Натку, и уже днем она должна была съездить к профессору в клинику «Эстет Идеаль».

– Нет, Михаландреич сказал, что все поправимо, и даже денег понадобится не так много, как я боялась. В его клинике расценочки пониже, чем у шкуродеров в «Бьюти», – скороговоркой выпалила она.

Натка сбегала в спальню и вернулась с кучкой бумаг – буклетами, проспектами, листочками с рисунками и цифрами.

– Так сколько же нужно денег? – спросила я, не спеша плясать восточные или какие-то другие танцы.

Сестра выудила калькуляционно-медицинский документ и показала мне.

– Ого!

– Ого, но все же не ого-го. – Натка была настроена оптимистично.

– И где это «ого» взять?

Я задумалась.

У меня рядовая судейская зарплата, растущая дочь с ее увеличивающимися в прогрессии потребностями и невыплаченный кредит.

А Наткиным главным активом всегда была внешность. Обычно ее дорогостоящие затеи финансировал какой-нибудь щедрый любитель прекрасного, но сейчас никто из этой когорты даже на горизонте не маячил.

И не замаячит, пока сестрица не поправит лицо…

Без которого ей не раздобыть денег на привлекательную внешность!

Замкнутый круг. Классическая формула капитализма «Деньги – товар – деньги» на живом примере.

– Не грузись, насчет денег мы уже кое-что придумали… Яичницу будешь? Мы с Сашкой на ужин пожарили яичницу с колбасой.

Это Наткино «мы» мне не понравилось.

Не в связи с упоминанием яичницы, ее-то я одобряла, а в контексте поиска денег. Затеи моей сестрицы в большинстве своем имеют характер авантюр. Мне не хотелось, чтобы она втягивала в них Сашку.

– Давай свою яичницу, и объяснения тоже давай, – потребовала я.

– Мы распродадим в Интернете разное ненужное барахло! – торжественно объявила Натка. – Все равно сейчас меня оперировать нельзя, Михаландреич сказал – через месяц, не раньше, так что время у нас есть.

И она победоносно отрезала три куска хлеба, стукнув троекратно ножом по разделочной доске!

– Минуточку! – Я вымыла в мойке руки и подняла мокрый палец. – Напоминаю: чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное! А у нас денег нет!

– Зато ненужного валом! – Натка обернулась ко мне и подбоченилась. – Ты ж не забыла, что я владелица старинной усадьбы?

– И-и-и?

Как-то один из пламенных воздыхателей сестрицы в порыве невиданной щедрости одарил ее домом в деревне. Дом был, положа руку на сердце, так себе – приют спокойствия, трудов и вдохновения для многих поколений жучков-древоточцев, а деревня больше походила на полузаброшенный хутор в глухом закоулке области, но Натке нравилось называть себя владелицей старинной загородной усадьбы. Сестра даже сумела извлечь из факта обладания этой неликвидной недвижимостью несомненную пользу, подружившись с соседями. Василий Петрович и Татьяна Ивановна – милейшие люди, учителя на пенсии. Своих детей у них нет и не было, и они всегда с удовольствием принимают у себя Наткиного сынишку Сеньку, который у них и сейчас жил, кстати.

– Думаешь, получится найти покупателя на эту развалюху? – усомнилась я.

– Да я не собираюсь продавать сам дом. – Шамаханская царица, пританцовывая, поставила передо мной тарелку с яичницей. – Ешь! Я думаю разобрать хламовник на чердаке, там полно разного прикольного старья…

– Ой, да кому оно нужно?

– Ты че, мам, совсем темная? – С тюленьим фырканьем в кухню занырнула моя непочтительная дочь. – Винтаж щас в большой цене! А это что за тортик? Я возьму?

– Вымой руки и сядь за стол. Тортик к чаю. Натка уже поставила чайник! – строго сказала я. – Что за манера таскать вкусняшки в комнату и есть их у компьютера? Опять придется пылесосить клавиатуру от крошек!

– Ах, воспитывайте меня, воспитывайте! Сашка закатила глаза, но все же плюхнулась на табуретку.

Натка забрала со стола коробку с целым тортом и вернула одно блюдечко со скромного размера кусочком.

– Он же сливочный с шоколадом, – нахмурилась Сашка.

– Твой любимый, – кивнула я.

– Уже нет, – дочь ковырнула тортик и поглядела на содержимое ложки, как пролетарий на буржуя. – В следующий раз бери морковный с белковым кремом, он не такой калорийный.

– И не такой вкусный. – Я отдала Натке пустую тарелку и приняла блюдце со своей порцией торта. – У-м-м-м!

Сашка снова фыркнула, не спеша набрасываться на десерт.

Я посмотрела на нее внимательно: не заболела, нет?

Щеки у моей девочки были подозрительно темные. Не красные, а прямо-таки коричневые. Сыпь какая-то?

Я пригляделась. Вроде не сыпь.

– Что с лицом? Ты чем-то испачкалась. – Я потянулась к дочери, но она отшатнулась, швырнула в мойку чайную ложку и убежала из кухни.

– Что это с ней? – Я озадаченно посмотрела на Натку.

Та покачала головой:

– Мать, ты такая неделикатная! Наступила ребенку на больную мозоль.

– Какую еще мозоль? Я ее про лицо спросила!

– А мозоль, образно говоря, как раз там. Даже две мозоли.

Натка села на освободившийся табурет, придвинула к себе блюдце с тортиком, к которому Сашка даже не притронулась, но под моим тяжелым взглядом замерла, не донеся ложку до цели:

– Что? Я тут совершенно ни при чем! Это наш кавалер Фома Горохов постарался.

– Что он сделал? – нахмурилась я.

– Не поверишь – комплимент!

– Ну?

– Сказал Сашке, что она такая миленькая, как бурундучок с орешками!

– Имелись в виду орешки за щеками?

Натка кивнула, и я все поняла.

У Анфисы Гривцовой, главного эксперта восьмого «Б» по всем жизненно важным вопросам, включая модные тренды, лицо куриным сердечком и своеобразные представления о святом женском долге. Анфиса убеждена, что каждая уважающая себя девушка должна всеми силами и средствами стремиться к идеалу красоты, который заключается в комбинации пухлого ротика, оленьих глаз, ярких четких бровей и высоких скул голливудской дивы.

Вот со скулами-то моей дочери катастрофически не повезло.

У Сашки хорошенькая милая мордашка, немного пухловатая, но я-то знаю, что это пройдет: в возрасте дочери я тоже была щекастой, как мой домашний питомец – хомячок Гошка.

Когда я говорю об этом Сашке, по ее лицу видно, что она очень хочет мне верить, но сомневается, не врет ли ей коварная родительница. Для пятнадцатилетней дочери рассказы матери о собственном детстве – преданья старины глубокой, легенды, достоверность которых я, увы, не могу подтвердить. Свой немногочисленный круглолицый фотокомпромат я собственными руками безжалостно истребила примерно в семнадцать лет, когда у меня завелись первые поклонники. Бабушка, добрая душа, всем моим мальчикам предлагала посмотреть семейный альбом с фотографиями, а я не могла допустить, чтобы кавалеры увидели меня нелепым хомячком.

Надо же, все повторяется…

– Опять двадцать пять, да? – угадав, о чем я думаю, сочувственно спросила Натка.

Я сначала кивнула, потом покачала головой:

– Но я никогда не срезала себе щеки в фотошопе!

– Так фотошопа же еще не было. – Сестра пожала плечами. – Зато, я помню, ты тыкала в свой фотопортрет циркулем, проверяя, помещается ли твое лицо в круг!

– Так в круг же! А Сашке нужно непременно в вертикальный овал! – Ложечкой, испачканной калорийным кремом, я нарисовала в воздухе желанную фигуру. – Видите ли, Анфиса Гривцова сказала, что девушка с круглым лицом похожа на крестьянку.

– Сказала бы я этой злыдне Анфиске! – пробормотала Натка, машинально поглядев на свое отражение в темном оконном стекле.

Могла бы и не смотреть: ее нынешняя фигура лица была надежно скрыта парижским шарфиком.

Но опыт, как говорится, не пропьешь и не спрячешь.

– С круглым лицом можно нормально поработать, это несложно, – авторитетно заявила сестрица и процитировала какой-то модный журнал: – С помощью светлого тона создается иллюзия правильного овала, а та часть лица, которая за него выходит, маскируется темным тоном…

– А, так это был темный тон? – с опозданием дошло до меня. – У Сашки на щеках?

Сестра кивнула.

– Это ты ее научила? Ну, Натка, зачем! – Я расстроилась. – У девочки такая прелестная нежная кожа, а она будет портить ее гримом!

– По-твоему, будет лучше, если она удалит себе несколько зубов?

Я онемела. Натка заглянула в мои полные безмолвного ужаса глаза и усмехнулась, довольная произведенным эффектом:

– Не волнуйся, рвать коренные зубы я ее отговорила. Хотя Анфиса Гривцова утверждает, что Виктория Бекхэм именно так акцентировала скулы и получила свои ямочки на щеках, в юности у нее тоже лицо было круглое, как арбуз…

– Может, мне поговорить с этой Анфисой Гривцовой? – вздохнула я.

– Ха! Да она не станет тебя слушать.

– Почему это? Другие слушают!

– Другие слушают тебя в зале суда, там у них вариантов нет. А для Гривцовой ты никакой не авторитет, – не пощадила меня сестрица. – Посмотри на себя в зеркало, ты Виктория Бекхэм? Эмма Уотсон? Миранда Керр? Сиенна Миллер? Нет, нет и еще раз нет!

– А кто все эти женщины? Я только Викторию знаю, она жена футболиста…

– Вот! – Натка звонко стукнула ложкой по опустевшему блюдцу. – В этом ты, Ленка, вся! «Виктория Бекхэм – это жена футболиста»! Так мог бы сказать мужик! Но ты же – женщина! И должна понимать, что Вики – в первую очередь, икона стиля!

– Тьфу ты, ну ты, ножки гнуты, – проворчала я.

– Да, ножки у нее так себе, – охотно согласилась сестрица. – Но ты не уловила главное, что я хотела сказать.

– Что я плохая мать?

– Нет! Что ты – женщина так себе! Ни стиля, ни ухоженности – как ты можешь влиять на эту классную заводилу Анфису?!

– Ты права. – Я закрыла свое несовершенное лицо руками. – И что же мне делать?

– Иди в кровать, – сказала Натка. – Утром хотя бы цвет лица нормальный будет.

– Но…

– Спать!

Сестрица сдернула меня с табуретки и вытолкала из кухни, сказав еще напоследок:

– Усвой уже: чем хуже смотришься, тем меньше влияешь!

– То есть ты утверждаешь, что мое влияние на дочь обратно пропорционально объему мешков под моими глазами? – не поверила я.

Натка убежденно кивнула. Персидские огурцы на ее намордном платке согласно заколыхались.

Это было серьезное заявление, которое следовало вдумчиво осмыслить.

Я пошла спать.

Не вышло: едва я влезла под одеяло, пришла Сашка – в пижаме с зайками и с плюшевым медведем в руках.

Увидев этого медведя, я сразу поняла, что дело плохо. Древний плюшевый Винни Пух – вечный Сашкин психотерапевт. Именно ему дочь с малых лет поверяет свои секреты, именно его плюшевую грудь орошает слезами.

– Что, Сашенька? Говори. Девочка моя, мне ты тоже можешь рассказать абсолютно все, – сказала я, откровенно ревнуя дочь к игрушечному топтыгину. – Я все пойму и всегда помогу…

– Класс, тогда дай денег! – перебила меня дочь.

– Сколько, на что, ты собралась за покупками? – Я потянулась к креслу, в которое определила на ночлег свою сумку со всем ее содержимым, включая далеко не пухлый кошелек.

– На фиг покупки! – грубо ответила Сашка. – Мне срочно нужны деньги на операцию!

– Какую операцию?! – Я испугалась.

Что я упустила? Что прозевала, тратя время и силы на то, чтобы вникнуть в дела чужих и, в общем-то, безразличных мне людей? Сашка больна?! И так серьезно, что ей нужна операция?!

– А сама ты не видишь?! – огрызнулась дочь.

Отбросив мишку, который успешно совершил мягкую посадку у меня в ногах, она двумя руками схватилась за свои щеки и растянула их, как гармошку:

– Вот! И как мне с этим жить?

– С чем, со щеками? – уточнила я.

Страх прошел, уступив место злости.

Смотрите-ка, щеки ей не нравятся! Да где-нибудь в голодной Африке пятнадцатилетние девочки о таких щеках только мечтают! А в Индии, где тоже проблемы с продовольствием, я слышала, это до сих пор примета настоящей красоты!

– А не зажралась ли моя милая дочь? – сдерживаясь, чтобы не заорать, спросила я плюшевого медведя.

Он дипломатично промолчал, зато сама Сашка взвыла:

– Я так и знала, что ты не поймешь!

– Чего, Саша? Идиотского желания лечь под нож, чтобы исправить воображаемые недостатки внешности? – Я почувствовала, что закипаю. – Тебе мало примера тети Наташи? Ты не понимаешь, как это серьезно? Хочешь оперироваться, рискуя превратиться в уродину? И это при том, что еще пара лет, и от твоих пухлых детских щечек и следа не останется!

– Я не могу столько ждать! – В Сашкиных глазах заблестели злые слезы.

Она сдернула с моей кровати своего медведя и, гневно размахивая им, убежала прочь.

– И жить торопится, и чувствовать спешит, – пробормотала я и, немного помедлив, рухнула на подушку.

Что за жизнь у меня, а? И что за люди вокруг? Все хотят денег и страдают от недостатка красоты, хотя на самом деле им явно не хватает совсем другого. Мозгов!

Интересно, нет ли таких клиник, в которых пациентам добавляют ума, здравого смысла и рассудительности? Я бы туда донором пошла, чтобы поделиться мозгами с сестрой и дочкой!

На кухне буйствовала разобиженная Сашка, успокаивающе журчал голос Натки, хлопала дверца холодильника и звенели чайные ложечки: мои красавицы, но не умницы, парадоксальным образом утешались вредным для фигуры и щек калорийным тортиком.

Я подумала, а не выйти ли к ним? И решила, что не выйти.

Накроюсь с головой одеялом, пересчитаю отару-другую овец и буду бороться с серым цветом лица и мешками под глазами по методу доктора Морфея – дешево и сердито.