Под одним солнцем. Рассказы, очерки и эссе

– Это птица такая, – поясняет баба Юля, – далеко на юге живёт. У неё, представляешь, под клювом большой мешок из своей же кожи есть!

– А зачем?

– Пеликан крупной рыбой питается. Поймает мама-пеликаниха в море рыбину, положит в свой мешок и улетает к берегу, чтобы самой съесть или птенцов накормить.

Тут шумно хлопает тяжёлая входная дверь. Внук резво спрыгивает с дивана и мчится в коридор.

– Деда Миша пришё-ол! – возвещает он не то бабушке, не то самому себе.

Дедушка осторожно отстраняет мальца в сторону и, кряхтя, говорит:

– Погоди-погоди, стрекулист! Застудишься ещё от меня. Дай разденусь!

А Вите не терпится, вертится около, в ладоши хлопает, подпрыгивает. Деда Миша, наоборот, серьёзный, ведь в милиции работает! Однако внуку, как и бабушка, благоволит. Вот сейчас разденется, пригладит поседевшие волосы и наклонится к его уху, приобнимет да чмокнет в щёку. А потом все вместе обедать сядут.

После еды опять развлечение. Дед отогреется, наденет валенки, полушубок, шапку-ушанку, а бабе Юле велит потеплее одеть пострелёнка. Это они пойдут Найду кормить.

Найда в конуре у поленницы живёт. Северная лайка. Конуру ей дедушка сам сколотил. Прочную, просторную, и даже с крышей двухскатной. Будто домик. Над входом брезентовый лоскут прибил, чтобы ветром снег внутрь не намело, на дно ворох сена положил для тепла.

Деда Миша берёт кастрюлю с отходами и выходит с внуком во двор. Заслышав стук двери и шаги, Найда сначала высовывает из конуры морду, потом резво выскакивает на притоптанный снег и радостно виляет хвостом. Витя каждый раз с интересом наблюдает, как она жадно, с громким чавканьем ест, поджав уши и хвост. На морозе у неё мелко-мелко дрожат ноги.

– Деда, а Найде разве не холодно?

Тот в раздумье слегка пожимает плечами.

– Может, и холодно, стужа-то вон какая.

– А вдруг она замёрзнет!? – пугается Витя. – Давай её к нам домой запустим.

– Не бойся! – успокаивает дед. – У неё, видишь, какая шерсть густая? Да и не на снегу ведь голом спит, а в конуре.

– Всё равно жалко.

– Не переживай. Её теперь ещё и еда греть будет. Сытый меньше мёрзнет. Пойдём в дом!

Найда уже всё съела и, довольная, залезла обратно в домик. Витя садится на корточки и с любопытством приподнимает брезент перед входом в конуру. Заглядывает внутрь. Найда лежит тугим калачиком, морду глубоко в шерсть упрятала, только уши насторожённо торчат. «Наверно, всё-таки мёрзнет», – думает он и с сочувствием вздыхает.

– Пошли! – окликает дед с крыльца, и мальчик, поднимаясь, нехотя семенит в дом.

Старинные семейные часы немецкого производства девятнадцатого века размеренно и басисто бьют четыре раза… Считать Витю тоже баба Юля научила. Правда, пока только до двадцати. Как пойдут куда-нибудь, непременно считать просит, чтобы внуку нескучно было просто так идти: сама-то из-за возраста и полноты уже медленно ходит.

– Иди, – скажет, – вперёд, сосчитай, сколько в этом заборе палочек!

А ему и радость! Шагает, ручонкой до каждой палочки дотрагивается. Потом обратно спешит, и кричит на бегу, пока не забыл:

– Двенадцать раз по двадцать и ещё восемь!

Бабушка в ответ улыбнётся и головой кивнёт. Дойдут до конца забора, она и скажет:

– Молодец, правильно сосчитал. Я проверила, – и другое что-нибудь сосчитать просит.

…В тот вечерний час в старом доме уютно и тихо. Баба Юля растопила печь и готовит ужин. Витя предоставлен себе. На улице уже совсем темно, когда приходит мама. Сын радостно бежит навстречу. Соскучился. Мама с бабушкой обстоятельно обмениваются новостями дня, затем баба Юля застёгивает внуку шубку, и Витя с мамой идут через двор в другую половину дома.

Мама у Вити в школе работает, учителем, и поэтому почти сразу садится за планы завтрашних уроков. Хоть и холода, но самые старшие классы учатся. Витя уже понимает, что подготовить урок – дело далеко не простое, и по-своему помогает маме: старается не мешать. Сядет у заиндевелого окошка и оттаивает пальцем дырочку, чтобы на фонари да на звёзды смотреть.

Так и в этот день было. Правда, не слишком ему на месте сиделось. Всё Найду вспоминал: как она там, на морозе? Не вытерпел, подбежал к маме.

– Мама, можно я пока к бабе Юле схожу?

– Что? – мама задумчиво оторвалась от учебника и записей. – А-а, сходи, конечно. Давай, я тебя одену.

Со стучащимся сердцем мальчик выскочил за дверь и – бегом к конуре Найды. Лоскут приподнял и в проём голову засунул. А там темно – хоть глаз выколи!

– Найда! – негромко позвал Витя. – Ты живая? Где ты тут?

В глубине зашевелилось, и влажный тёплый язык лизнул мальчугана по щеке.

– Так ты живая! – обрадовался он, протиснулся в конуру и стал ласково гладить её по шерсти. Найда ещё раз лизнула его в лицо и тихонько приветливо заскулила.

– А я думал, ты замёрзла. Собачка моя! Хорошая моя! – с жалостью в голосе проговорил Витя и обнял Найду за шею.

В конуре холодно не было. Пахло прелым сеном и ещё тем особым запахом, каким пахнут собаки. Витя для удобства прилёг и продолжал гладить Найду. Темнота и густой аромат сена, видимо, разморили, он подтянул ноги к животу и незаметно задремал.

Что произошло дальше, Витя узнал потом из рассказов мамы и бабушки.

В восемь часов вечера мама закончила с планами уроков и пошла к бабушке с дедушкой.

– Ну, вот и я. За сынулей пришла, – возвестила она с порога.

Баба Юля и дед недоумённо переглянулись.

– А он не у тебя разве?

– Нет, – насторожилась мама, – часа два прошло, как к вам отпросился.

– Господи! – испуганно всплеснула руками бабушка. – Он и не заходил к нам вовсе!

– Как? Совсем?!

– Совсем! – баба Юля в растерянности опустилась на стул. – Где же он?

– Не знаю, – упавшим голосом обронила мама и кинулась к телефону. – Михеевым позвоню, может, к Алёшке убежал, заигрался. Господи, в такую погоду! И, главное, не спросясь! К вам, сказал, пойдёт. Вот негодник!

Мама вздрагивающей рукой набирала трёхзначный номер и всё больше и больше хмурилась, нервно покусывая губы и от волнения теребя пальцами телефонный провод. Потом растерянно положила трубку на рычаг.

– Его там нет!

– Боже мой! Витенька! Замёрз уж, поди, где-нибудь! – стала всхлипывать бабушка.