Русский национализм и национальное воспитание

Но была для русских и своя выгода в татарском порабощении. Из всех славян одни только русские славяне сохранили свою национальную самобытность и свою национальную личность. Все прочие подверглись не менее гибельному нравственному игу католичества и западничества, потеряв свои основные черты. Но, сохранив свою национальную самобытность, русские надолго отстали от остальной Европы в знаниях и просвещении. Замкнутые и отделенные китайской стеной национализма, русские отбились от папизма и западнического воздействия, но вместе с тем лишены были возможности пользоваться плодами науки и просвещения.

Несмотря на все перечисленные невзгоды, русский народ допетровского времени был необыкновенно национален. Это был национализм животный, инстинктивный, биологический, но он спас России ее самобытность. Россия не имела Китайской стены физически, но такая стена существовала морально, как она существует тысячелетия и до сего дня у евреев… Сохраняя только замкнутостью свою самобытность, свою национальную чистоту, русские, в силу своей строгой отчужденности, много отстали от просвещенного Запада. Много тому помог и гнет татарского ига. По освобождении от ига русским нужно было собраться, объединиться и укрепиться. Когда это свершилось, оказалось: Россия была выше, но темнее.

И вот Петр I решил дать своей родной земле те знания, те науки, то просвещение, каких ей недоставало.

В стене, отделяющей Россию от Западной Европы, император Петр прорубил окно. Через то окно он внес в свою Родину свет знаний, просвещение и науку. Он пригласил ученых и опытных людей. Он послал в Европу учиться русскую молодежь. Он сам поехал туда учиться. Как великий националист, он выписал людей сведущих учить уму-разуму своих темных подданных; но эти учителя ясно, точно и определенно знали, что они призваны только учить, но не господствовать. Они были учителя, но не начальство. Обучили – и долой. Русские в России были и народ, и власть, а иностранцы – наемники. Не стало Петра I, и дело приняло другой оборот. Все эти шведы, немцы, французы и проч. забрали Россию в свои цепкие руки и стали повелевать ею, как своей собственностью… Теперь вся Россия поступила в рабство – припомните Бирона, Миниха, Остермана… Каково же было положение наших князей, бояр и дворян?.. Какой тут мог быть русский национализм…

Правда, скоро много посбили спеси у этих проходимцев, тем не менее эти выходцы сохранили свое особенное положение даже и до дня сего… Очень часто они окружали царей непроницаемым кольцом и никого из русских к престолу не допускали…

Русские князья, бояре и почетные служилые люди были если не оттеснены, то часто далеко не в том почете, какой им подобал. Им приходилось быть сдержаннее и осторожнее в своих мыслях и чувствах, ибо впереди их стояли гордые, властолюбивые, самоуверенные, если не нахальные инородцы. Русский национализм, самое большое, только был терпим. К нему инородцы относились свысока, пренебрежительно, если не презрительно.

Таким образом, первое доброе начинание Петра I при его слабых преемниках дало горький плод.

Были и другие благие начинания Петра, которые при его преемниках превратились во зло для русского национального быта. Великий Петр создал великую Россию. Но для того чтобы Россия оставалась великой, требовалось войско, требовались деньги. Собирать и то и другое в столь большом государстве было в то время крайне трудно. Для лучшего успеха в том деле создавались поместья и являлись там помещики. Помещики доставляли войско из подвластных им крестьян. В светлые годы крестьяне работали на помещика, в год недорода и голода помещики кормили своих подвластных. Разумеется, это не нравилось крестьянам, и они переходили с места на место и от помещика к помещику. Тогда-то, во избежание таких недоразумений, крестьяне были закрепощены. Явилось крепостное положение. Явилось крепостное право.

Как Франция, так и Германия не остаются без последователей. Национализм вспыхивает и в соседних государствах. Национализм охватывает Италию, охватывает Испанию и наносит этим великий вред самой наполеоновской Франции.

Первое явное и резкое проявление национализма встречается в лице императора Петра I. Вся его жизнь, все его труды, все его старания направлены на величие, славу и честь России. Он весь, вся его жизнь – только для России. Очень стоит вспомнить знаменитый рескрипт Петра I Сенату из Прутской армии. Военные дела Петра стояли плохо. Всей армии и ему самому грозил плен. И вот он пишет Сенату: «Господа сенаторы: уведомляю вас через сие, что я со всем моим войском, без нашей вины и ошибки, но только чрез ложно полученное известие, окружен вчетверо сильнейшим турецким войском, таким образом и столько, что все дороги к провозу провианта пресечены, и я без особенной Божеской помощи ничего, как совершенное наше истребление или турецкий плен, предусматриваю. Если случится последнее, то не должны вы меня почитать царем, вашим государем, и ничего исполнять, чтобы до ваших рук ни дошло, хотя бы то было своеручное мое послание, покамест не увидите меня самолично. Если я погибну и вы получите верное известие о моей смерти, то изберите между собою достойнейшего моим преемником. Петр».

Можно ли ожидать большего великодушия и самопожертвования во славу, честь и величие своей Родины, как только что высказанное Петром…

Вторым великим националистом Русской земли является достойный ученик Петра, народный гений – Ломоносов. Всю свою славную жизнь он отдал родине и шел открыто в борьбе за русские интересы в Академии наук. После Петра I петербургская Академия наук наполнилась немецкими бездарностями, замещавшими нередко места в виде приданого за дочерьми академиков. Эти трутни доходили до явного бесчинства, выдавая наглые сочинения, умышленно позорящие Россию и русских. И вот Ломоносов повел энергичную борьбу против этих наглецов и тунеядцев, которые не перевелись и доселе. Особенно же знаменита его баталия против проходимца Мюллера, который хотел произнести бесстыдную речь в открытом заседании Академии наук относительно происхождения предков Рюрика и его рода.

Тут Ломоносов дошел до императрицы и достиг своего. Речь не была произнесена.

«Как при Петре, так и Екатерине II, когда в России исключительно господствовала национально-патриотическая, русская политика, – тогда и духовное настроение русского общества и вся культурная его жизнь, а также и школы отличались твердым патриотическим направлением» (И.П. Корнилов[3 - Корнилов И.П. Задачи русского просвещения.]). Императрица Екатерина II, немка по происхождению, вскоре сознала свое положение – матери великой России и всю свою жизнь отдала на познание силы, величия и мощи России. Высокообразованная, она смущалась положением ее подданных крестьян и указом приказала снять звание «рабов». Это, однако, не мешало А.С. Пушкину сказать: «Екатерина уничтожила звание рабства, но раздарила около миллиона государственных крестьян и закрепостила вольную Малороссию и польские провинции». С кончиной Екатерины II и с воцарением Павла I резко и круто изменился весь строй и направление государственной политики и русская, исключительно национальная политика заменилась разорительной для России политикой вмешательства в посторонние интересы. С конца 1796 г. русская политика имела в виду не одни русские интересы, но также интересы чуждых нам государств и народов, которые, как известно, нередко платили России за ее великодушную и бескорыстную помощь черной неблагодарностью. Так было в царствование императоров Павла I, Александров I и II, Николая I – и только Александр III отступился от этого ложного пути. «При вступлении на престол Павла I и Александра I издревле установившаяся система была нарушена. Означенные государи стали отступать от веками укоренившейся государственной, строго национальной и патриотической системы управления, подчиняться различным случайностям и чуждым внушениям… С этого времени иностранцы получили широкий доступ не только на низшие, но и на высшие государственные должности» (И.П. Корнилов). При всех вышеназванных императорах русские интересы были как бы на втором плане, верховная власть в мировой политике слишком много жертвовала русскими интересами для интересов других наций. Эту политику едва ли можно было назвать строго национальной. И только император Александр III твердо установил принцип «Россия для русских».

Много сделано было вреда для России в царствование Александра I, когда русский народный национальный дух спас Россию от нашествия двунадесяти языков и возвысил ее в Европе до небывалой высоты даже при Петре I и Екатерине II.

Особенно много вреда русской нации и русским интересам в царствование Александра I было сделано в Литве и Белоруссии. Литва, Белоруссия и часть Малороссии были присоединены в царствование Екатерины II. Тогда же приняты были и серьезные меры к тому, чтобы укрепить и поддержать русский народ и русское направление в этих губерниях. Наиболее целесообразными мерами для этого признаны были русский язык и русская школа.

И вот в царствование императора Александра I враги России употребили самые энергичные меры к тому, чтобы не только уничтожить все то, что сделано было Екатериной, но и вовсе изгладить всякое русское воздействие и ополячить как литвинов и белорусов, так и находящихся там русских людей. Средствами для этого были опять-таки язык и школа, а в придачу к этому и церковь – только не русская, а польская. И нужно сознаться, польские патриоты достигли своей цели в совершенстве.

«На коренной русской земле снова стали открываться в значительном числе при латинских и униатских монастырях и в костелах политические, враждебные нам польские школы… Космополитизм Александра I замедлил культурное и экономическое развитие России и неблагоприятно повлиял на всю систему русского общественного воспитания и обучения».

«В январе 1803 г. Россия была разделена на шесть учебных округов, из которых только Петербургский и Московский вверены были русским сановникам Новосильцеву и Муравьеву, – Виленский же и Харьковский округа полякам – Адаму Чарторыйскому и Потоцкому, – а Деритский и Казанский немцам Клингеру и Мантейфелю.

Все учебные заведения, вся культурная жизнь и деятельность в западных русско-литовских губерниях были отданы в полное распоряжение и управление злейшим врагам русского государства, православия и русской культуры – князя Чарторыйского и его сообщников: Фаддея Чацкого, Гуго Коллонтая, Яна Спидецкого и др., а также в руки польских иезуитов и различных латинских монастырских орденов… Типичным представителем русского космополитизма того времени был первый министр народного просвещения граф Завадовский, который при Екатерине II усердно служил русской национальной политике…»

О результатах деятельности этих господ вот что пишет князь Хованский в 1824 г.: «В Белоруссии со времени присоединения ее к русской державе воспитание юношества находилось в руках католического и униатского духовенства, образование оного заключалось в школах, учрежденных при кляштарах иезуитских, пиарских и других монашеских орденов… Науки преподаются на польском или латинском языках, – словесность заключается в обучении польскому, латинскому, некоторым иностранным языкам, а русский остается в совершенном небрежении… Существенная система наставников в сих училищах состоит в том, чтобы в учащихся слить дух – чистого полонизма, в чем они достигли своей цели… Белорусы, несмотря на давность присоединения края, питают какое-то равнодушие и неприязнь к коренным русским и ко всему русскому»[4 - Архив Министерства народного просвещения. № 26265.].

Сам император не только не склонен был укрепить русский элемент в Западном крае и обрусить нерусские народности, но даже хотел создать из Польши самостоятельное государство и выделить к нему литовские и белорусские губернии. Я позволю себе привести здесь выдержки из письма нашего знаменитого историка Н.М. Карамзина к императору Александру I от 17 октября 1819 г.

«Государь! Вы думаете восстановить Польшу в ее целости, действуя как христианин, благотворя врагам… «Царство Мое несть от мира сего», – сказал Христос, а граждане и государство в сем мире. Христос велит любить врагов, но Он не запретил судьям осуждать злодеев, не запретил войскам оборонять государство. Вы – христианин, но Вы истребили полки Наполеоновы в России… Вы исполняете закон государственный… естественной обороны, необходимой для существования гражданских обществ. Как христианин любите своих личных врагов; но Бог дал Вам царство и вместе с тем обязанность исключительно заниматься благом оного… Если мы захотим быть христианами-политика-ми, то впадем в противоречия, в несообразности. Меня ударят в ланиту, я как христианин должен подставить другую; неприятель сожжет наш город: впустим ли его мирно в другой, чтобы он также обратил его в пепел?.. Любите людей, но еще более любите Россиян, ибо они и люди, и Ваши подданные, дети Вашего сердца… Вы думаете восстановить древнее королевство польское; но сие восстановление согласно ли с законом государственного блага России? Согласно ли с Вашими священными обязанностями, с Вашею любовью к России и с самою справедливостью? Во-первых (не говоря о Пруссии), спрашиваю: Австрия отдаст ли добровольно Галицию? Можете ли Вы, творец священного союза, объявить ей войну, противную не только Христианству, но и государственной справедливости? Ибо Вы сами признали Галицию законным владением австрийским. Во-вторых, можете ли Вы с мирною совестью отнять у нас Белоруссию, Литву, Волынию, Подолию, утвержденные в собственность России еще до Вашего царствования? Не клянутся ли государи блюсти целость своих держав? Белоруссия, Волыния, Подолия вместе с Галицией были некогда коренным достоянием России. Если Вы отдадите их, то у Вас потребуют и Киева, и Чернигова, и Смоленска, ибо они также долго принадлежали враждебной Литве… Уподобите ли Россию бездушной, бессловесной собственности? Будете ли самовольно раздроблять ее на части и дарить ими кого заблагорассудится? Россия, государь, безмолвна пред Вами; но если бы восстановилась древняя Польша (чего Боже храни!) и произвела некогда историка достойного, искреннего, беспристрастного, то он, Государь, осудил бы Ваше великодушие, как вредное для Вашего истинного отечества – доброй, сильной России. Сей историк сказал бы совсем не то, что могут теперь говорить Ваши поляки. Извиняем их; но Вас бы мы, русские, не извинили, если бы Вы для их рукоплесканий ввергнули нас в отчаяние. Государь, ныне славный, великий, любезный! ответствую Вам головою за сие неминуемое действие целого восстановления Польши. Я слышу русских и знаю их; мы лишились бы не только прекрасных областей, но и любви к царю, остыли бы душою к Отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола, ослабели бы не только уменьшением государства, но и духом, унизились бы не только перед другими, но и перед собою… Вы, государь, гнушаетесь рабством и хотите дать нам свободу. Одним словом, восстановление Польши будет падением России, или сыновья наши обагрят своею кровью землю польскую и снова возьмут штурмом Прагу. Нет, государь, никогда поляки не будут нам ни искренними братьями, ни верными союзниками…»

Таково было правдивое и открытое слово истинного сына своей родины России своему государю.

Имея постоянным сподвижником юношеских и зрелых лет поляка Адама Чарторыйского, император Александр I невольно поддался ему и тем возбудил неудовольствие людей, любивших Россию и знавших об этом его намерении. Декабристы, история которых разыгралась по смерти Александра I, народились именно при Александре. В основу их кружка легли идеи французских и немецких националистов того времени.

Еще Мишле проводил настойчиво ту идею, что национальность служит к единению и укреплению государства. И действительно, величие Франции шло рядом и соответственно напряженно с напряжением французского национализма. Барон Монтескье в его L’esprit de lois[5 - «Дух законов» – главное сочинение Монтескье. (Примеч. ред.)], в IV книге, настойчиво требует воспитания юношества в духе национализма, полагая в этом силу, славу и величие Франции. Символ монархии – честь, символ республики – добродетель, символ деспотии – страх. Это исповедание стало проповедью французских революционеров. Не тот символ веры, к сожалению, был вожаком наших революционеров 1905 г., во главе которых стояли жестокосердые и человеконенавистные жиды, грубые и невежественные армяне и проч. Наши революционеры проповедовали не любовь, равенство и братство, а страх и жестокую деспотию. Позорными памятниками их подвигов служат тысячи искалеченных ими заводских лошадей и сотни тысяч лучших кровных овец… Равенство французских республиканцев состояло в стремлении превзойти друг друга в услугах отечеству. Французская республика имела главнейшей задачей также единство и нераздельность государства. Государство являлось непреодолимым, когда оно было национально.

В 1806 г. Фихте в Германии является великим националистом и всеми силами проповедывает национальное воспитание. То же, между прочим, проповедует и наш революционер Бакунин. Он требует, чтобы воспитание юношества было национальным на языке Родины и с глубокой любовью и преданностью Родине. При Фихте в Германии организуется горячо национальный кружок «Союз добродетели» (Tugenbund), который так настойчиво проводит искренний национализм.

В царствование Александра I наряду с его намерением восстановить Польшу с наделением ее русскими владениями вспыхивает очень острый и яркий национализм. Во главе русской национальной партии стоит А.С. Шишков. В царствование явного космополита-мечтателя Александра I пишутся удивительно национально зажигательные манифесты, как, например, к русскому народу по окончании войны 1812 г., смоленскому дворянству, войску Донскому и проч. Эти манифесты как бы писаны кровью и огненными буквами. Нельзя читать их без волнения и увлечения… И все эти манифесты писаны рукою А.С. Шишкова[6 - Высочайшие манифесты и указы, относящиеся к войне 1812 г. Изд. Всероссийскаго национальнаго клуба. 1912.].

Но как бы под тенью всего этого совершенно отдельно, независимо и само собою возникло новое течение, течение в самом обществе, в его молодежи и особенно в войске. В течение многолетних войн в Европе русская военная молодежь успела ознакомиться и увлечься и национальным увлечением французов, и особенно национальным течением Германии. Интеллигенция всех стран того времени была весьма национальна. Весьма естественно, что и русская военная интеллигенция увлеклась национализмом. Германский Tugenbund был перенесен почти целиком в Общество добродетели нашей русской молодежи и послужил ядром общества будущих декабристов. Тут разрабатывалась идея освобождения крестьян и реформа самоуправления; тут же зрел резкий отпор и идее выделения части России в пополнение свободной Польше. Этот протест выливался в весьма резкую и решительную форму. Виднейшими деятелями в этом направлении являлись И.Д. Якушкин, П.И. Пестель и др.

Таким образом, в царствование Александра I ярко и одновременно существуют в России резкий космополитизм со склонностью поддержания других наций в ущерб коренной державной нации – и вместе с тем резкий национализм в администрации, научных сферах и интеллигенции.

В царствование Николая I вмешательство в чужие государственные дела за счет русской коренной нации продолжается. Мы делали Венгерскую кампанию, мы заступались за греков и проч., а русский народ является только верным подданным… В воспитательном отношении мы стоим не лучше. «Космополитизм, укоренившись в Министерстве народного просвещения с самого его основания, произвел в нашем педагогическом деле величайшее зло: он внес в школы России и в наше общественное воспитание национальное и нравственное безразличие и подорвал основы патриотического православного воспитания старой русской школы» (И.П. Корнилов).

Особенно жалкое положение национализма было в царствование Александра II. Малейшие намеки Каткова, славянофилов и проч. на русский патриотизм – слово «национализм» даже не употреблялось – вызвали глупую и пошлую, но весьма ядовитую фразу «о квасном патриотизме». Нужно было посмотреть, с каким презрением произносилась эта фраза.

Сам император Александр II всей душой любил Россию и русский народ. Первой его заботой было по восшествии на престол освободить народ от крепостной зависимости и уничтожить рабство. Но вместе с тем он был широко космополитически-либерального направления. Приняв от своего родителя конец Крымской войны, которая преследовала не русские, а общечеловеческие интересы, Александр II не закончил на этом, а предпринял освобождение от турецкого ига и сербов, и болгар. Таким образом, русская кровь лилась, и народный труд тратился не на Россию, а опять только на славянские общечеловеческие интересы.

У престола стояли немцы, шведы, поляки и другие инородцы. От них можно ли было ожидать России национального направления… Были в небольшом числе и истинно русские люди, славные бояре прежнего времени: княжеские фамилии, родовитые дворянские фамилии. Все эти люди были преданные верноподданные своего государя, достойные сыны своей Родины, в большинстве высокообразованные и искренно желавшие добра тому несчастному рабу, о котором всей душой заботился юный государь. Перечитывая историю разработки вопроса освобождения крестьян от крепостной зависимости, нельзя не поражаться тем искренним единодушием, с которым лучшие люди государства, русские магнаты старались помочь юному государю облегчить участь действительно несчастных рабов.

Да и было о чем позаботиться. Положение крепостных во многих случаях было более чем ужасно. В губерниях северных и средних, особенно где владельцами были русские крупные помещики, родовитые дворяне, положение крестьян зачастую было не только сносное, но прямо достаточное. Многие крестьяне графов Шереметевых вышли в именитое купечество, – другие если были и меньше счастливы, то, во всяком случае, жили безбедно.

Иное положение было крестьян мелкопоместных помещиков, особенно вдали от центров, – а также и в тех крупных хозяйствах, где помещики годами живали за границей, в имения наведывались и поручали все хозяйство на руки управляющих из немцев, чехов, поляков и проч. Немало тоже в Новороссии появилось помещиков из инородцев, сербов и проч. Во всех этих случаях положение крестьян было очень тяжелое. Крестьяне стояли в полной зависимости от управляющих. Управляющие не брезгали возможностью добрую часть помещичьих доходов класть себе в карман, – но это не мешало им вытягивать все соки из крестьян.

Слухи о «воле» ходили по земле давно и в царствование Александра I, и в царствование Николая I, и в царствование Александра II. Мелкие помещики приходили в ужас от мысли остаться без рабов и в ожесточении старались возможно полнее выколотить свое обеспечение. Трудно себе представить что-нибудь ужаснее положения этого крестьянства. Я лично застал крепостничество в последние годы его существования. Особенно ужасно было оно вдали от центров в Малороссии и Новороссии. Крестьянское положение южных губерний было несколько иное, чем в центре России или на востоке и севере. На юг был занесен след еще польского крепостного права, где на «быдло» смотрели хуже, чем на скот, и где помещик над крестьянами имел право жизни и смерти.

Да и то, правда, крестьяне зачастую теряли образ человеческий. Это были существа, очень похожие на человеческие, – мелкие, худые, бледные, с косматой головой и с такой же бородой. Одевались они в тряпки из холста или в овечьи шкуры, – на ногах опорки или тряпки. Жили они или в землянках, или в жалких хатках. Дальше своей деревни – мало кто знал другой свет. Эти крестьяне главным образом обрабатывали землю, добывали хлеб и составляли из него деньги, которые затем должны были перейти в карман помещиков и управляющих. Правда, часть хлеба давали и крестьянам для еды, но этот хлеб часто бывал с примесью мякины… Личность таких несчастных как людей была ничем не обеспечена. Я лично видел случаи, когда отца семьи продавали в одну сторону, мать – в другую, а детей в третью. Крепостные с легкой душой сменялись на собак, лошадей и другие предметы. Управляющие и помещики проявляли свои права не только на женский труд, но и на личность женщины.

Крестьяне были не только бессильны, но и бесправны…

Можно ли было от жалких полуживотных-полулюдей (питекантропов) ожидать национализма?.. Да, был он и у них, ибо и они были кое-какие люди… Был он у них хоть и в слабой степени, хоть и туманен, а все-таки не меньше, чем у людей и просвещенных, но с атрофированным национальным чувством…

Возьмем хотя бы администрацию. Высшие должности занимались преимущественно иностранцами или инородцами, относившимися к России по меньшей мере презрительно, – а более низшие административные должности занимались хотя и русскими, но либералами, космополитами, с презрением относившимися к «квасному патриотизму»… Официальные сферы выработали «человека» и презрительно относились к «русскому человеку».

Многие русские ездили за границу, и почти на всех из них «заграница» влияла пагубно в национальном отношении. Более глупые, видя за границей культуру, роскошь и удобства, возвращались домой с презрением и омерзением ко всему русскому. Они приезжали домой только затем, чтобы собрать крохи деньжонок из тех же питекантропов и опять вернуться за границу. Другие понимали науку и просвещение Запада, ценили его, ставили его идеалом для Родины, – но к Родине и к родному относились или безразлично и безучастно, или с намерением искоренения всего русского и насаждения заграничных начал. Если те и другие люди поступали на службу, то есть помощниками и исполнителями велений инородных высших административных властей, то едва ли русский национализм мог найти в них своих верных слуг.

Дворянство и общество в большинстве относилось к народу сочувственно и благожелательно, – но во всем этом говорило не родное русское чувство, а космополитический либерализм, заставляющий стремиться к свободе личности и правам «человека». Интеллигенция – люди, стоящие у науки, литературы, образования, – безусловно, были на стороне страдающего народа, – безусловно, добивались его свободы и человеческого существования. К тому стремились и западники, и славянофилы, – но те и другие печалились о спасении «человека», а не «русского человека». Славянофилы несколько думали и заботились о России и русских интересах, да и то относительно. Катков, Хомяков, Аксаков, Самарин, Киреевский, Пушкин и др. – вот немногие дорогие имена, для которых слова «Россия» и «русский» были не пустые звуки.

Нужно добавить, что в это время в общество «русское» и «русскую интеллигенцию» уже пробиваются инородцы: поляки, жиды крещеные, армяне, немцы и ловко стараются воспользоваться общественным либерализмом после Крымской войны в пользу «угнетаемых» поляков, немцев, армян и жидов.

Либеральная бюрократия нисколько не стеснялась давить и угнетать русский народ, – но она была особенно жалостлива к инородцу.

В силу ложного фарисейского либерализма теперь все возопили об угнетении поляков, евреев, финнов, армян и пр. Всем этим инородцам дали простор, дали свободу, приняли в интеллигенцию. Ряды русской интеллигенции пополнились поляками, евреями, армянами и проч. В силу необыкновенной наглости одних и патологической скромности других вышло так, что инородческий элемент взял верх в интеллигентном слое и открыл бесстыдную ругань на все русское, на все народное. Стало возможным позорить свое родное. А русские интеллигенты или позорно молчали, или подло поддакивали, – это называлось либеральными направлениями… Не то же ли мы видели и теперь в некоторых партиях нашей Думы… «Естественно, что наше правительство, – говорит лидер национальной партии П.Н. Балашов, – занятое всесторонним оздоровлением русского населения посредством испытания всего русского, мало обращало внимания на окраины, предоставляя им права и преимущества, в большинстве случаев значительно превышающие права коренного населения. Вскоре правительство пошло дальше и решило этих пасынков перевести в «истинных сынов России», чтобы они все стали родными сыновьями…»

Естественным следствием этого было то, что либеральная бюрократия, сдобренная значительным числом инородцев, систематически подавляла все национальное и способствовала подъему инородческому в ущерб державной нации…

Вот что говорит об этой эпохе наш националист-публицист М.О. Меньшиков[7 - Меньшиков М.О. Молодая Россия.]. «С конца восемнадцатого столетия интеллигенция наша увлечена в общеевропейский революционный поток, в отрицание действительности, коль она есть, в попытке создать что-то новое, совсем не похожее на природу общества. Первым следствием этого революционного движения в России был упадок национального чувства. Вторым следствием революционной проповеди было то, что образованные наши классы отошли от практического труда и погрязли в безбрежной метафизике, в самом деле усомнившись в древних профессиях, составляющих ткань общества, усомнившись в военном деле, в административном, в церковном, в дворянско-поместном и проч., образованные люди во всякий личный труд свой внесли невольное пренебрежение к нему, нравственное отрицание… Подтачиваемый со всех сторон древний органический труд, слагавшийся естественно, как вся природа, действительно одряхлел, ткани его, подмененные ненастоящими людьми, ослабели, культурный труд – особенно в форме государственной – упал в своем качестве. Все это расстроило и расслабило натуральное стремление общества и подготовило почву для внедрения инородческого паразитизма. Эти расслабленные народные проповедники прививали изнеженные и расслабленные чувства, выражали отвращение к народному мужеству, внедряли страх к борьбе. В то время как эти либералы мечтали о всечеловечестве, о вселенской правде, о вселенском единении, о призвании русского народа всем служить и всем уступать, народ дичал, покинутый без всякого культурного руководства. Буржуазия дичала. Бюрократия, обильно разбавленная инородчиной, мертвела. Аристократия втягивалась в либеральное бесстрастие и в полный для своей родины нейтралитет, скорее враждебный, чем сочувственный[8 - Меньшиков М.О. Новый и старый национализм.]. Национализм маниловской Московской школы клонит непременно к самоунижению, к самоопорочению, к низведению племени нашего на степень подстилки для народов, т. е. то, что говорят немцы относительно славян… Мы, русские, почему-то обязаны поражать весь свет своим великодушием, должны, как пеликаны детей, кормить своей кровью всех, – даже не собственных детей. Ни кто иной, а мы должны отвоевывать права для чужих народов, – мы обязаны освобождать угнетенных славян, мы же должны награждать их конституциями, – мы же обязаны давать полный доступ в свое тело паразитным племенам и устраивать для них государства в своем государстве…»

Состоящее из таких мягкотелых либералов наше правительство[9 - Меньшиков М.О. Успехи национализма.] и в теории, и на практике держалось взгляда, что государство должно безразлично относиться ко всем национальностям, какие есть в России, и отнюдь не отдавать особенного предпочтения русской. Правительство, как исполнительный орган всего государства, полагало, что оно обязано держать нейтралитет в борьбе мелких инородческих национализмов с народом русским.

Вот та атмосфера, в которой культивировался русский национализм начала царствования Александра II.