Яик-Горынович

– Да что ты пристал, как репей, – озлился, по-волчьи ощерив белые крупные зубы, Петька Тамбовцев. – Ты Матюшке энто скажи, меня пытать нечего.

– А что говорить?.. Я уж сказал. Не ходок я больше с вами, – решительно отрубил Максим. – Я людскую кровь почем зря лить не научен.

– Бежишь, Макся, как Андрюха Витошнов? – с укором сказал Тамбовцев.

– Не, Петруха, разные мы с Матюшкой люди, – затряс отрицательно головой Максим Шигаев, – не одного поля ягоды. Он – старшинский сынок, а я – простой сын казачий. Мое место на войсковой стороне, вместях с братьями-казаками.

– Так и я навроде не из князьев буду, – нерешительно замялся, пряча глаза, Петька Тамбовцев. – Мой папашка завсегда бедной, войсковой стороны держится.

– Ну так и решай, Петька, с кем нам по одной дорожке идтить, – наставлял его на правильное решение Максим Шигаев. – С кем нам дружить сподручней: с лиходеем и убивцей Матюшкой Бородиным либо с нашими, войсковыми ребятами, с Чикой Зарубиным?

В городок друзья пришли с твердо принятым решением: с Мартемьяном Бородиным больше дружбу не водить, а переметнуться к Ваньке Зарубину. От этого выбора обоим стало легче, с души отлегло, как будто тяжелый камень свалился. Приятели разошлись по домам, сговорившись встретиться вечор у церкви и вместе поискать Ваньку Зарубина и его ватагу.

Прознав об их предательстве, Матюшка Бородин рассердился: уже четверо казачат за последнее время ушли из его ватаги, переметнувшись на войсковую сторону, к Ваньке Зарубину. Он решил хорошенько их проучить. Вечером у церкви Бородин со своей компанией подстерег Максима Шигаева и Петьку Тамбовцева. Окружив, прижали друзей к забору.

– Ну, что, Макся, посчитаемся? – зловеще процедил Мартемьян и, крепко сжав кулаки, надвинулся на Шигаева.

Друзья-перебежчики ловко выломали из забора по тяжелой, увесистой штакетине. Угрожающе шагнули навстречу Бородину и его ребятам.

– А ну-ка подходи, кто смелый! – храбро выкрикнул Максим.

Петр Скворкин сзади бросился ему под ноги, кто-то из бородинских с силой пихнул Максима рукой в грудь. Тот, споткнувшись о Скворкина, полетел вверх тормашками на землю. Толпа казачат с победным ревом накинулась на поверженного противника, стала пинать ногами лежачего, хоть это было не по правилам. Но бородинским на ребячьи строгие правила было начхать.

Робкий Петька Тамбовцев, бросив свою палку, со слезами принялся канючить прощения. Сильной оплеухой по голове его сбили с ног, тоже малость поколотили ногами. Максим, воспользовавшись моментом, когда его оставили в покое и переключились на Тамбовцева, быстро вскочил на ноги и бросился с кулаками на Мартемьяна. Точным, стремительным ударом Шигаев сбил главаря старшинских с ног, крутнувшись на каблуках, ударил в челюсть еще одного казачка.

– Держися, Петро, сейчас я тебя вызволю, – крикнул Максим распростертому на земле другу, и ударил третьего врага в ухо.

Казачата, бросив бить Тамбовцева, кинулись скопом на Максима Шигаева. Тот, подхватив брошенную Петькой штакетину, замахал ею с силой над головой, похожий на взбесившуюся ветряную мельницу.

– Не замай, куркули, зашибу! – орал он не своим голосом в темноту, надеясь, что его услышит кто-нибудь из зарубинских и поспешит на помощь.

Расчет Максима оказался верен. Его услышали, и вскоре от церкви к месту потасовки подоспела густая толпа войсковых казачат во главе с самим Ванькой Зарубиным.

– Эгей, яицкие неслухаи, наших бьют! – крикнул во всю мощь крепких и сильных, как кузнечные меха, молодых легких задира Зарубин и первый бросился в самую гущу свалки. Остальные – за ним.

Вскоре старшинские уже отлетали от их ядреных, свинцовых кулаков в разные стороны, как тряпичные куклы. Мартемьян Бородин, подбадривая своих оробевших сторонников, кинулся было на Зарубина, но Чика отвесил горе-атаману такого крепкого леща, что тот запахал носом в землю, как будто хотел бодаться. Не менее чем Ванька умелый кулачный боец Мишка Атаров уложил на землю бородинского дружка Петра Скворкина. Остальные старшинские, видя бессмысленность драки с зарубинскими многочисленными головорезами, стремительно, как тараканы на свету, разбежались в разные стороны. Мстительный Митька Лысов, догнав улепетывающего с площади за милую душу Бородина, свалил его кулаком на пыльную дорогу, навалился сверху и – беспомощному, не сопротивляющемуся – два раза с силой припечатал кулаком под глаз.

Победа была полная и блестящая, как выигранная у басурман баталия. Враг был наголову разбит и бежал, не чуя под собой ног. Ванька Зарубин стал полновластным хозяином городских улиц.

Глава 7

Нападение орды

Ночью городок разбудили громовые раскаты заговоривших на валу сигнальных пушек, да сумасшедший набатный звон как будто сбесившегося церковного колокола. По улицам проскакали гонцы с факелами, призывая казаков к оружию. Повсюду гремело: «Сполох! Сполох! Татары!»

Ванька Зарубин с Тимохой Мясниковым бежали в толпе полуодетых казаков к городскому валу. Их то и дело обгоняли конные, расчищавшие себе дорогу ударами ременных нагаек.

– Поберегись! Поберегись, дьяволы сонные, – кричали они, стегая поочередно то своих коней, то зазевавшихся горожан.

Ошалевшие от шума, гама и неразберихи сотники и десятники никак не могли отыскать свои подразделения. Атаман со старшинами был уже на валу, расставляя по боевым постам прибывавших из городка людей и распоряжаясь обороной. Пушки гремели, не умолкая. Посылали в степь горячие заряды картечи и каленые ядра. Укрывавшиеся за наполненными землей плетеными фашинами казаки стреляли в степь из ружей. В ответ им из темноты жужжали смертельными осами меткие татарские стрелы с орлиным оперением. Обмотанные паклей и подожженные, они перелетали через вал и вонзались в городке в деревянные строения. На улице то здесь, то там занимались пожары, которые выскакивали тушить простоволосые, в одном исподнем казачки.

– Ружье мне, ружье мне, господин атаман! – Ванька Зарубин, чуть не плача, тряс войскового атамана за рукав форменного чекменя. – Прикажи вооружить молодежь, господин атаман. Мы им, нехристям!..

– Отстань, молокосос, – гневно отмахивался от назойливого пацана войсковой. У него полно было и других забот.

Вокруг продолжали свистеть татарские стрелы, на валу за фашинами начали падать раненые и убитые казаки. Тимоха Мясников потянул Зарубина туда.

– Ванька, да кинь ты его. Вон гляди, у побитых сколько оружия!

Зарубин тоже сейчас сообразил, что ружья просто валяются под ногами, и радостно побежал вслед за Тимохой. Схватив себе по ружью, которые выронили убитые защитники городка, казачата заняли их места у земляных амбразур. Как обращаться с оружием, оба знали не понаслышке, не раз приходилось упражняться в стрельбе по мишеням под руководством сотника.

Верховые татары с гортанными криками «алла» носились вдоль крепостного вала. Не останавливаясь, натягивали свои тугие луки и пускали в защитников смертоносные стрелы. Казаки отвечали им из ружей с вала, валя с коня то одного, то другого всадника. Вот грянул близкий выстрел из пушки, и густая, раскаленная картечь повалила целую дюжину неприятелей. Дико заржали раненые кони, завизжали от боли люди. Татары волной поспешно отхлынули от городского вала, но на смену им из степи прибывали новые толпы.

– Ты гляди, да их тута целая орда, – восхищенно выкрикнул широкоплечий бородатый казачина, стоявший рядом с Ванькой Зарубиным, и выстрелил в наступающих из ружья. – Хреново дело, мальцы. В Ренбург за подмогой спосылать надо. Чтой-то атаман наш не чешется?..

– Не выдюжим, подмогу давай! – загалдели и остальные казаки.

– Выдержим, вы чего, аники-воины, – перекрывая их ропот, звонким тенором воскликнул бесшабашный Ванька Зарубин. – А ну, пали дружно по басурманам! Чик-чика им в душу… Пали знай, не зевай.

Ванька, быстро перезаряжая ружье, то и дело высовывался из-за фашины и посылал в наседающих татар пулю за пулей. Уже несколько всадников свалились от его метких выстрелов. Тимоха Мясников от него не отставал, тоже часто стрелял в неприятеля, пока не спалил весь порох. Торопко побежал вдоль вала, ища у погибших защитников пороховницы и патронные сумки.

Татары, видя, что ружейный и артиллерийский огонь из крепости все усиливается и усиливается, и среди защитников нет паники, решили предпринять приступ. Часть всадников спешилась и, отдав коней коноводам, с громким звериным визгом бросилась ко рву. Остальные, отъехав на порядочное расстояние, поддерживали атакующих выстрелами из луков.

Пешие татары, добежав до рва, стали прыгать в него и перебираться по дну на другую сторону. Сверху, с вала на головы им летели пылающие головни, камни, всякий ненужный хлам, песок и остывшая жужалка из печей; лилась расплавленная смола и кипяток. Это поднялись на городской вал казачки и молодые девки с подростками-казачатами, помогая взрослым отбивать неприятельский приступ. Казаки стреляли в атакующих из раскалившихся чуть ли не до красна ружей, громкими криками подбадривали баб и молодаек. Крепостные пушки продолжали расстреливать крутившихся в отдалении конных татарских лучников. Баталия была в полном разгаре.

Спешенные татары, выбравшись на другой стороне из рва, стали яростно карабкаться на высокий, крутой вал. Казачьи ружья сверху их уже достать не могли, и бабы с девками принялись еще неистовей обливать кипятком и закидывать камнями татарских смельчаков. Конные джигиты, сосредоточив огонь в месте предполагаемого прорыва, метили из луков по белым пятнам исподних рубашек полуодетых казачек. Пораженные стрелами, то одна, то другая защитница городка стала падать, скатываясь по другую сторону вала. Видя такое дело, казаки сердитыми криками, а то и несильными пинками поотгоняли баб и молодаек с вала внутрь городка.

– А ну, длиннохвостые, вали отсель по хатам. Не бабье это дело, с неприятелем воевать. Сейчас здеся, на валу, жарко будет, – кричали они казачкам.

В подтверждение их слов за плетеными, наполненными землей фашинами замаячили татарские меховые треухи и малахаи. Размахивая кривыми, острыми саблями, визжа, как резаные поросята, татары смело полезли на фашины, чтобы последним решительным ударом сбросить защитников городка с вала.

– Ну, Тимоха, держись! – весело крикнул другу Ванька Зарубин и, бросив бесполезное уже, разряженное ружье, потянул из ножен шашку, которую подобрал тут же, на валу.

Защитники вала тоже схватились за шашки и пики. Кое-кто продолжал стрелять в атакующих из пистолетов. Пушки на валу замолкли, казаки-артиллеристы, побросав банники и запалы, тоже приготовились к жестокой сабельной рубке. И тут неожиданно распахнулись городские ворота и густая толпа конницы во главе с войсковым атаманом и двумя знатными старшинами вырвалась из крепости на простор. Татары, поддерживавшие стрельбой из луков своих лезущих на вал товарищей, вмиг были смяты, частично порублены и рассеяны по степи. Других резервов у татар, очевидно, не было. Видя, что их конница в беспорядке откатывается от городка, дрогнула на валу и толпа атакующих пеших воинов.

Казаки на валу приободрились и с криками «ура» полезли с саблями наголо на фашины. Ванька Зарубин был в первых рядах. Спрыгнув на противоположную сторону городских укреплений, он смело бросился к ближайшему раскосому воину и, ловко отбив удар кривой сабли, раскроил ему шашкой череп до самого основания. Это был первый убитый им в жизни враг, и потому Чика все запомнил четко. С хрустким треском, как переспелый арбуз, голова татарина треснула под ударом оружия, прямо в Ванькино лицо ударила тугая струя крови. Враг инстинктивно схватился выронившими саблю руками за разваливающуюся на две части голову, будто хотел удержать ее на месте, не дать развалиться совсем. Изо рта его вырвался нечеловеческий, раздирающий душу вопль ужаса, как будто это кричала сама смерть. Мертвый уже татарин покачнулся на подогнувшихся ногах и грузно полетел навзничь вниз, с вала, прямо в зияющую пропасть чернеющего крепостного рва, заваленного пострелянными и сваренными заживо своими товарищами.

Защитники крепости дружным ударом опрокинули оробевшего противника в ров, стали палить им в спины из ружей и пистолетов. Вновь занявшие свои места у городских пушек канониры приготовились дать по бегущим последний смертоносный залп. Вылезавших на другой стороне изо рва татар рубили подоспевшие на выручку защитникам вала конные казаки. Остатки разбитого противника, видя полную безнадежность дальнейшего сопротивления, побросали оружие и подняли руки. Кое-кто махал нанизанными на сабли и копья белыми тряпицами, разорвав свои нижние рубашки. Еще через четверть часа все было закончено, и только заваленный трупами ров с прилегающими к нему окрестностями да горящие кое-где в городке дома и сараи свидетельствовали о разыгравшейся здесь ночью баталии.

Казаки, спустившись с вала в городок, тут же были разобраны жинками по домам. В хатах зажегся свет, казачки засуетились, рвя на полосы белые крахмальные простыни, делая раненым и увечным скорую перевязку. На валу, во рву и в степи, освещая местность смоляными факелами, почти до утра бродили и ездили на конях казаки. Достреливали или дорубливали раненых татар, собирали оружие, обшаривали сумы и кошели убитых.

В городке специальная похоронная команда собирала на валу и по улицам убитых казаков; до утра сносили всех на майдан – обширную площадь возле кирпичного здания войсковой канцелярии. Сюда то и дело подходили из городка ищущие своих казаков родственники. Отыскав среди многочисленных мертвецов своего, скорбно уносили покойника домой.

Бродивший в степи возле крепости Ванька Зарубин неожиданно нос к носу столкнулся с Мартемьяном Бородиным. Тот был занят каким-то непонятным делом, низко склонившись над телом убитого татарского витязя. Татарин был явно не рядовой, сотник или еще выше – мурза. Об этом говорили и богато расшитый золотыми узорами и замысловатым арабским орнаментом халат, и дорогие юфтевые сапоги красного цвета с загнутыми кверху острыми носами, и поблескивающее при лунном свете серебром и позолотой чеканное оружие.

Мартемьян вдруг резко взмахнул ножом и полоснул им по руке мертвого татарина. Почему по руке, Зарубин не понял. Да и зачем нужно было вообще бить ножом мертвого?

– Эй, Мартемьян, ты чего? – опасливо спросил Чика, трогая Бородина за плечо. – Чик-чика, малость умом тронулся?