Мир, который не вернуть. Том 3: Год Второй

– Отдыхать пойдёшь? – тихо спросила меня Аня.

– А? Да, да… – протянул я, вырванный из мыслей.

– Женя ногу повредила – так что я за неё на кухне. Там каша осталась – хочешь? – я помотал головой. – Ты голодный же… – Аня встала из-за стола, но я жестом её остановил.

– Нет, не нужно. Я спать сразу, – и пошёл по лестнице наверх. Ноги подкашивались. На дежурстве отчаяние ещё можно было как-то отгонять. Теперь, когда я был дома, не знал, что мне делать. Разум требовал подходящего решения, но не находил его: все варианты были дерьмовыми.

Проходя мимо комнаты Паши и Жени, я услышал:

–… сказала только сейчас? – это был Паша.

– Паша, мы оба знаем, что это значит, – сказала твёрдо Женя.

– Нет! Есть же… должно быть. Хоть что-нибудь!

– Ничего нет. Не нужно фантазировать.

– Но почему? Почему ты?

– Паша… всё.

Дальше слушать не стал. Пашин голос выглядел очень напугано. Хотя, не лучше, чем мой, ведь я до сих пор не мог до конца в это поверить. И боюсь представить, каково будет Паше в ближайшие дни.

Тихо зашёл в комнату, снял ботинки, куртку и просто улёгся на кровать.

«Завтра всё встанет на свои места. С меня хватит этого дня.»

Я знал, что лучше не станет – просто человек всегда хочет надеяться на лучшее. Даже в самые плохие моменты. Особенно в самые плохие моменты.

* * *

С каждым днём Жене становилось всё хуже. В первые дни она ещё выходила, пыталась жить обычной жизнью, изо всех сил не подавая виду, как ей тяжело даётся каждый шаг. Отлично помнил, как это было у Павлова. Смотреть за всем этим снова было тяжело, но знать, что мне нужно будет сделать дальше – ещё тяжелее.

Когда через три дня она неожиданно потеряла сознание и сильно ударилась головой о тумбочку, Паша настрого запретил ей работать. Правда раскрылась всем. Женя сильно возражала, но он и слышать не хотел. Паша был очень мрачным и раздражительным в эти дни – часто встречал его одиноко патрулирующим территорию.

Внутри дома градус отчаяния повышался с каждым днём.

Через неделю Женя почти перестала выходить из комнаты. Лишь несколько раз смог заставить себя пойти её проведать – это было пугающее зрелище: тёмные круги вокруг глаз, бледная кожа, синие пятна на руках и шее. Жизнь действительно уходила из неё. Даже не так, она быстро вытекала, как сквозь пробоину, заменяясь ядом.

Женя пыталась быть весёлой, и даже начинал верить иногда, что ей стало лучше, но резкий кровяной кашель разрушал всякие иллюзии. Понимал, что её время истекает, но не мог это видеть и старался уйти поскорее. Понимал, что Жене было тяжелее всех, ведь даже Паша старался уйти и она оставалась одна, но не мог ничего с собой поделать. Часто к ней ходила только Катрин. Мне даже казалось, что она очень спокойно к этому относится. Может быть поэтому старался избегать и её тоже – старался вообще быть один, как и Паша.

В один день сильная злость резко завладела мной. Злость на жизнь; на людей; на восставших – на всё, что так или иначе виновато в том, что Женя умрёт. Решил пойти зачистить окружающую территорию от восставших. Тогда дежурил Паша «на стене». Он меня не пустил. Хотел даже нагло пробиться, но, вдруг, понял, что он это делает не просто так: не хочет потерять ещё и меня. После этого отступил и пошёл обратно. Занялся единственным физически выматывающим, что мог в это время чтобы забыться – колол дрова. Никита смог починить печь – нужно было топливо.

Через одиннадцать дней Женя перестала выходить. По ночам все слышали её стоны в агонии, из-за того, что тело как будто сгорало изнутри – последние попытки иммунитета побороть активный вирус, выработать иммунитет, но это всё было бесполезно. Любой организм сдаётся – это лишь вопрос времени. И я понял, что день, который пытался отогнать всеми силами, уже почти пришёл.

* * *

? Костя! – ворвался ураганом в комнату Сергей. – Вставай! Быстрее…

Уже не спал в это время. В последние дни вообще почти не сплю. Только лежу, в ожидании утра. И каждый раз со страхом, что это будет тот самый день.

«Кажется, время пришло», – сказал Голос. Не хотел думать об этом раньше времени.

– Что такое? – спросил я, переворачиваясь и садясь на кровати. Смотрел на своего гостя с прищуренными глазами. От недосыпа всё тело ломило – такое ощущение, будто меня били несколько дней подряд.

– Паша попросил всех прийти.

– Зачем? – спросил я, хоть мне и прекрасно был известен ответ.

– Женя… – с трудом произнёс он, – она… время.

После этого Сергей молча закрыл дверь и, видимо, пошёл дальше по коридору. Я медленно перевёл взгляд на свои вещи рядом с кроватью и оделся. Всё вокруг ощущалось каким-то нереальным, искусственным. Будто мир являлся копией настоящего: кошмарной версией. Тогда как в настоящем все друзья остались живы, и вообще мир не стал огромной ловушкой для выживших людей.

«Ты знал, что так будет – нечего ныть сейчас. Я тебя сразу предупреждал, но ты, как обычно, даже слушать не захотел – вот тебе и результат. Пожинай плоды своего упорства.»

– А что? Лучше было сдохнуть? А? Выстрелить тогда, после Кристины? Да? – не выдержал я, но всё же сдержался от того, чтобы не перейти на крик. Даже сам удивился тому, как неожиданно грубо ответил. – Может всем стало бы лучше от того, что я сдохну наконец, а? Ты к этому ведёшь?!

«Нет, но…», – попытался возразить Голос, но не дал ему закончить.

– Что «но»? Разве тут может быть «но»? Если ты не можешь определиться, так и не пизди под руку. Ты меня достал. Я ненавижу тебя. Сыт тобой по горло. Каждый раз, всегда, ты только и делаешь, что путаешь меня – зачем? Почему я? Отвали от меня. Уйди, пожалуйста…

Голос понимал, что на эти вопросы я не хотел по-настоящему знать ответ. Что просто выплёскиваю свою горечь бессилия. Поэтому он не ответил. А я, разгорячённый, встал и со всей силы ударил в стену – удар сразу же отдался болью в руке, и я начал махать ею, чтобы боль отступила. Только теперь снова мог думать нормально.

«Пойдёшь туда?»

– А что мне ещё остаётся делать? Скорее всего, это последний раз, когда я смогу увидеть её живой. Да и… я же обещал.

«Когда её укусили – она перестала быть живой.»

– Ты прекрасно знаешь, о чём я. Не нужно драматизировать.

«Собираешься исполнить обещание? Сможешь?»

– Я… не знаю.

Натянул тёплые джинсы, куртку и вышел из комнаты – возле комнаты Жени и Паши собрались все. Несколько девушек не выдержали и плакали, а остальные собравшиеся лишь мрачно стояли, смотря в пол. Почти все молчали. Только пара человек делилась своими мыслями и сплетнями, но почти неслышно. Заметил, что Никита стоит и смотрит в окно.

Вдруг, Паша резко открыл дверь и буквально вылетел из комнаты, тяжело шагая – он был очень зол. Я примерно понимал «почему». Да и все здесь – тоже. Все мы кого-нибудь теряли, а если этот человек – весь твой мир, то очевидна такая реакция. Просто так смириться не получится. Ты зол на обстоятельства, в которых это случилось; на мир, который это допустил; на себя, который не может ничего сделать – и все эти раздражающие элементы странным образом пересекаются в объекте, который страдает больше всех.

Встал в конец очереди, но неожиданно выяснилось, что Женя ждёт именно меня – поэтому пошёл вперёд. Восприятие времени растягивалось сильнее с каждым шагом вперёд. Шаг, ещё один. Кажется, будто прошли уже целые минуты – нет, даже часы. Наконец, я стоял напротив двери, где был прикреплён листок с нарисованной улыбающейся девушкой. Немного помешкал, но смог заставить себя взяться за ручку – ладонь была вся в поту – и открыть дверь. Скрипнув, деревянная дверца отворилась. В нос сразу проник спёртый кислый запах. Не решался войти.

– Кто… там? – спросила очень слабым, еле слышным, голосом Женя. Она смотрела в потолок, не на меня. Ответил не сразу. Мне потребовалось секунд пять, чтобы окончательно взять себя в руки. После этого вошёл в комнату и закрыл дверь.

Женя лежала на кровати, накрытая плотным одеялом. Рядом, на небольшом кресле, лежал плед – видимо Паша там и спал. Сквозь неплотные занавески сюда проникал слабый дневной свет, который освещал большие плакаты с нарисованными персонажами, которых так любила рисовать Женя. У заражённых в самом начале появлялась небольшая светобоязнь, которая проходила через неделю.

– Кто… кто пришёл? Извини… нет сил повернуться.

– Это я, Женя, – сказал я, подойдя к ней, и взял за руку – она была ледяная. Пятна уже почти слились, оставались только два больших светлых просвета: на правой щеке и лбу. – Как ты?