Железный дневник

– Сегодня я удачно порыбачил, – тихо сказал старик, кутаясь в плащ-палатку, где только что сидела Она.

Представление закончилось. Я, отец, дядя Виталя смотали удочки. Старик решил посидеть еще часок, снял хлюпающие сапоги, мокрые штаны и свитер повесил на ветви дерева.

14 августа

С утра яростно рылся в завалах домашней библиотеки, затем в своей любимой кладовой, где хранятся старые журналы и облезлые книжки, родители давно хотели их выкинуть, но я отстоял своих бумажных друзей… Нашел, нашел то, что искал! – Письма Плиния Младшего. Вчера, когда наблюдал за купанием девушки, в голову лезли образы из почти забытого произведения, прочитанного наобум в детстве. Книга №9, письмо №33 снова открыли удивительную историю о дружбе мальчика с дельфином. Люблю древних авторов, особенно римских – Катулла, Апулея, Гая Юлия, Плутарха, Лукиана, Криспа, Сенеку, Петрония… Письмо №33, написанное Плинием как бы от нечего делать, является для меня квинтэссенцией прекрасного – это один из лучших кусочков в мозаике нашего мира.

«Плиний Канинию привет. Я наткнулся на правдивую тему, но очень похожую на выдумку… Есть в Африке, у самого моря, колония Гиппон. Тут же лежит судоходная лагуна… Люди всех возрастов увлекаются здесь рыбной ловлей, катаньем, а также плаванием – особенно мальчики, которых к этому побуждают досуг и любовь к забавам. У них считается славой и доблестью уйти в море возможно дальше; победителем оказывается тот, кто дальше всех оставил позади себя и берег, и тех, кто плыл вместе с ним. Во время такого состязания один мальчик дерзновеннее других устремлялся вдаль. Встречается дельфин: он то плывет перед мальчиком, то следует за ним, то кружится около него и, наконец, подставляет ему свою спину, сбрасывает в море, снова подставляет и сначала уносит перепуганного в открытое море, а затем поворачивает к берегу и привозит на землю, к сверстникам. Слух об этом ползет по колонии: все сбегаются; на самого мальчика смотрят как на чудо, расспрашивают, слушают, рассказывают. На следующий день весь берег усеян людьми; все смотрят на море и туда, где кажется, что есть море. Мальчики плавают, и среди них и тот, но уже с большей осторожностью. Дельфин опять появляется в ??ое время и опять плывет к мальчику. Тот бежит вместе с остальными. Дельфин словно приглашает его, зовет обратно, прыгает, ныряет, описывает разные круги. То же происходит и на второй день, и на третий, в течение многих дней, пока люди, вскормленные морем, не начали стыдиться своего страха. Стоит заметить, что они подходят, заигрывают с дельфином, зовут его, даже трогают и ощупывают, и он не противится. После этого знакомства смелость возрастает, особенно у мальчика, который познакомился с ним первым. Стоит заметить, что он подплывает к плывущему дельфину, прыгает ему на спину, носится взад и вперед, думает, что дельфин знает его и любит, и сам любит его; ни тот ни другой не боится, ни тот ни другой не внушает страха; растет доверие одного, прирученность другого. Другие мальчики сопровождают их с обеих сторон, ободряют, дают советы. С ними вместе плыл (это также удивительно) другой дельфин, который держался только как зритель и спутник, – ничего, подобного тому, что делал первый, он не делал и не позволял себя трогать, но приводил и уводил первого дельфина, как того мальчика остальные мальчики. Невероятно, но так же истинно, как и все предыдущее, то, что дельфин, возивший на себе мальчиков и игравший с ними, имел также обыкновение вылезать на землю и, высохнув на песке, когда становилось слишком жарко, возвращаться в море…»

25 августа

Мы живем в квартире на четвертом этаже. Группы миролюбивых наркоманов регулярно зимой собираются в подъезде, летом их сюда загоняет дождливая погода. Запрещенные вещества употребляют на подоконнике, прямо напротив нашей двери. Сегодня они снова организовали кружок, чувствовали себя как дома, знали, что никто из жителей не пикнет, не посмеет пожаловаться полиции.

Я поднялся с дивана, прокрался по коридору, присел у входной двери, так чтобы замочная скважина дала слуху больше пищи. Люблю подслушивать и подсматривать, это вполне невинное занятие, особенно когда тебе скучно, а объект наблюдения ведет себя вызывающе, даже демонстративно, показывая нравоучительную миниатюру, как не стоит вести себя культурному человеку. Акустика в подъезде первоклассная, театральная, только в том случае, если окна открыты, если закрыты – свое слово вставляет эхо. Наркоманы редко когда утомляли меня долгими разговорами. Предвкушая минуты приятного забвения, обменивались шуточками; посвящали отрывистые реплики инструментам и запрещенным вещам, разложенным тут же на подоконнике. К сожалению, замочная скважина плохо устроена для полного обзора происходящего процесса. Другое дело, когда кто-то сядет на корточки…

На этот раз, судя по числу ног, к нам поднялась троица. Короткий анекдот, короткий смех. Наступила ожидаемая пауза – закатывали рукава. У кого выше запястий не осталось живого места, поднимали штанины. Если и ноги сгнили, расстегивали пояс, обнажались, с помощью приятелей искали в районе таза уголок с нетронутой веной. Звук инъекции – гробовая тишина. Троица разбавила свою кровь. Открыли форточку, кинули использованные шприцы на подъездный козырек. В ожидание кайфолета (ужасное слово). Связь с телом утрачивается. Тот дух подъезда, что с хриплым голосом, первым завел послеинъекционную беседу. В горле, наверное, першило, пришлось раззадорить восклицательными знаками:

– Я был!!! Я был се-го-дня!!! В продуктовом магазине!!! Да, в продуктовом! Представляете, был! Там мне продали! Продали буханку хлеба!!!

– Мне с тобой только о хлебе говорить! – возмутился дух с важным голосом. – Яник тебе должен пять тысяч. Лучше скажи, когда он тебе их отдаст?

– Я тебе и говорю, купил хлеб в магазине, мне навстречу Ксения – жена Яника. Спрашиваю: где муж, куда пропал? Она психует: «Не знаю где, вторую неделю ищем. В полицию отдали его детскую фотографию, другой нет».

– В морге пусть пороется, в морозильных камерах тесно от нашего брата, – посоветовал веселый голос третьего духа.

– Уже посетила. Спасибо передозировке, выбор покойников был действительно большой, но без участия Яника.

– Тогда пусть Ксения отдаст тебе пять тысяч, – предложил Важный. – Неплохая идея! Напомни ей о народной мудрости, что долг платежом красен, а долг мужа тем более. – Он внезапно присел на корточки, я увидел молодого мужчину, внешность которого, в отличие от голоса, никак не назовешь солидной: щупленький, склизкий, безносый, безбровый, безгубый; подвижные, брезгливые, мелкие глазки. Держал пустой стеклянный флакон, любовался этикеткой.

– Она без денег, нет денег… – как-то неуверенно сказал Хриплый.

– Не верь, друг, жене наркомана. Никогда не верь, обманет, – вставил Веселый. – Моя жена тому наглядный пример, лживая, подлая тварь…

– Ксения не слишком страшная, так что вранье можно простить. Ха-ха-ха, комплимент, – засмеялся своей шутке Хриплый.

– Надо как-то с нее взыскать задолженность, – не унимался Важный, с недоверием приглядываясь к замочной скважине напротив. – Не знаю, что с Яником, в какой именно канаве спрятали его труп – нам, уверен, никогда этого не узнать. По юридическим законам – жена должна рассчитаться с долгами, как наследница покойного или без вести пропавшего мужа. Никто ее не заставлял выходить замуж за Яника! Еще раз сходи к вдове и разъясни эти тонкости.

– Как, чем она рассчитается? – недоумевал Хриплый. – Ксения за всю свою жизнь и дня не работала – сама призналась. Я ей верю, потому что не имеет рук, так есть лапки насекомого, почти как у меня – тоже не помню, когда работал… У них пустая квартира, ободранные стены, обстановка хуже, чем в тюремной камере, – был в гостях полгода назад… Да и Яника пока не стоит хоронить…

– Пусть тогда продаст квартиру или лучше – предоставит нам удобную комнату, – нашел выход Веселый, – чтобы мы там могли посидеть и расслабиться по-человечески. Надоело в подъезде нюхать свои и чужие ссаки.

– Сходи к ней и потребуй! – рявкнул Важный.

– Комнату?

– Сначала деньги.

– Посмотрим… торчать… в пах…

Слова становились короче, многоточия длиннее.

30 августа

Нас вновь посетили товарищи Яника. Оставив в покое книжку, я приготовился к прослушиванию, чем они на этот раз порадуют… Эхо голосов было слабее, чем в прошлый визит. Хриплый отсутствовал, но его имя фигурировало в каждой фразе. Языки Важного и Веселого сильно заплетались – участвовали в похоронах, хорошо посидели на поминках, из ресторана ушли не с пустыми руками. О наркотиках не вспоминали, поставили на подоконник бутылку водки, на фоне годами не мытого подъездного окна она казалась сверхъестественным предметом, лампой Аладдина, я бы сказал – оглушительно сияла. Закусывали очень дорогими конфетами. Праздничный треск фантиков мешал моему удовольствию, часть слов долетала до уха в искаженном состоянии, но смысл разговора был ясен: Хриплый – по паспорту Валера – погиб. Важный, всхлипывая, произнес краткую прощальную речь, она свелась к тому, что не стоит рисковать жизнью ради взыскания денежного долга, пусть и крупного, все равно не стоит.

– Я говорил ему, предупреждал: Ксюша дура, не лезь к ней, Яник может воскреснуть, неожиданно объявиться, он слепнет от ревности, хватается за ножи по самому невинному поводу, – сокрушался Важный. – Но Валера все равно за свое. Бодро шел навстречу смерти. Явился к ним домой, спросил о долге в пять тысяч: срок расплаты настал. Ксюша снова за старое, что не знает ни о каком долге, прибеднялась, сама якобы побирается, на еду не хватает денег, в желудке пустыня. Заранее мною проинструктированный, Валера намекнул ей на ценные вещи, может, есть неоцарапанный бытовой электроприбор, шуба из натурального меха, спрятанные под ванну серебряные ложки, старинные механические часы с кукушкой. Если найдутся, возьмет взаимозачетом. Ксюша мотала головой: ничего нет, а если найдешь, все равно не отдам. Он так и поступил, выполняя второй пункт моей инструкции, принялся рыскать по квартире. Заглянул в популярные места: в мусорный бачок, за ним – в смывной бачок. На кухне из ценного только стены, для приема пищи использовался низкий теннисный столик, особого интереса для нас не представлял. Под ванной шарил, гитару нащупал. Взял аккорд. Не гитара, а руина, давно отыграла свое. Внезапно он нашел то, что не искал…

По словам Важного, покойный приятель увидел живого французского бульдога, мальчика белой масти. Настоящий красавец. К ошейнику прикреплена латунная табличка с труднопроизносимой кличкой – Депеш Мод, тут же указан телефон – 5-58-33. Яник специализировался на отлове породистых собак. Регулярно просматривал в газетах рубрику «Розыск». Если объявление отсутствовало, значит, пса не особо и ждут дома. Оставалось только позвонить по номеру телефона, выгравированному на ошейнике. Чаще всего номер отсутствовал. На разрешение вопроса, как быть дальше с животным, отводилась одна неделя. Его силы поддерживали чем-то съедобным, что иногда лежало на полях теннисного столика, – могло свободно передвигаться по комнатам, выть, справлять нужду, где приспичит. В исключительных случаях пленение могло продлиться еще на неделю. Когда время истекало, а результатов никаких, жизнь невостребованного пуделя или кокер-спаниеля обрывалась в известном среди гурманов заведении общественного питания, неофициально именуемом «собачкой».

– Валера догадался, как добыть денег, – продолжил Важный. – Говорит: Ксюша, дай сама объявление «Нашелся бульдог», помогу составить. Продашь и расплатишься со мной. Стерва отказалась: без Яника ничего делать не буду.

– Заладила: Яник, Яник, – возмутился Веселый. – Значит, она понравилась Валере, искал повод остаться на ночь. Сколько ей лет?

– Тридцать. Пропитая, голова немного дрожит, щеки опухшие, но зубы целые, острее, чем у пса. Особые приметы – ни капли жира, рост без каблуков – метр восемьдесят. Ты заметил, что все алкоголички стройные и подтянутые. Ксения – тоже.

– Значит – это взаимное. Сама чувствовала новый вариант, заигрывала, – вслух размышлял Веселый. – Может, муж все-таки бесследно пропал, может, сама убила – надо бы сделать запасы на будущее.

– Особенно если новый вариант при деньгах. – Важный заскрежетал от ненависти кулаками. – Валера, конечно, конченая мразь, не зря его зарезали. Получил по заслугам! Он, выясняется, имел сбережения в кармане, от нас скрывал. А Ксюше – показал! Все деньги высыпал на столик: на, смотри, красавица, какой я богатый. Валера любит ублажать женщин, которые хоть сейчас готовы к сексу, сбегал за водкой, еще купил газету и съедобный подарок бульдогу. Ксения радуется близкому знакомству с дружком мужа. Уселись, как на собственной свадьбе, откупорили бутылку. Пир в разгаре. Находят нужное объявление: «Потерялись два близнеца Ален Делон и Депеш Мод. Семья страдает. Дети плачут. Высокое вознаграждение». Выходит, другой бульдог где-то до сих пор бегает по улицам… Молодожены забавы ради крикнули: Ален Делон! Бульдог немедленно отреагировал, насторожился, зашевелил ушными раковинами. Про это знакомство с собакой Валера потом в больнице матери рассказал, немного странно было слышать на похоронах ее вопли: «Сынка погиб из-за паршивого француза!» Помянем недостойного друга, жадина-говядина.

Я предельно отчетливо слышал, как откручивается и закручивает винтовая крышечка на бутылочном горлышке. Казалось, что кто-то стонет от сильной боли. Подъездное эхо любит сгущать краски. В стаканах начался шторм. Фантики, освобождаясь от начинки, изрыгали раскаты майской грозы. Стремительный глоток. И – уф-ф-ф!!! – точно выпили расплавленного свинца. Важный, продув легкие тяжелым выдохом, отметил:

– Валеру обрадовал размер вознаграждения, бульдогова хозяйка готова отдать только за одного пса целых двадцать тысяч.

– Ого, отлично живут кинологи! – взорвался от негодования Веселый. – Это в сотню раз выше, чем размер пенсии моей пожилой матери. Двадцать тысяч! За меня и половины этой суммы не предложат, если пропаду без вести.

– Слушай дальше. Валера предлагает собутыльнице такой вариант: отдавай мне бульдога и типа в расчете, долг Яника погашен. Ксюша перечитала объявление, уперлась: не отдам, мужа собака – приказал беречь, может, до сих пор гоняется за Ален Делоном. Приведет его, тогда и отдадим сразу парочку.

– Значит, Валера не трахнул Ксюшу? – удивился Веселый.

– Выходит, нет, если отказала в собаке. Наш покойник озвучил другой вариант: вместе отправиться к хозяйке бульдога. Он возьмет законные пять тысяч, Ксения – остальные. Нормально же. Но Ксюша не соглашалась. Валера ругался, не отступал. Ксюха уже нажралась, кричала: не отдам четвероногого кобеля, лучше убью его сама. И точно, схватила со стола нож, бегала за двадцатью тысячами, как тореадор за белым бычком. Пыталась ударить в шею. Промахивалась. В таком расшатанном состоянии только крупные цели можно зарезать, например, человека. Валера смотрел за беготней, хохотал, хлопал в ладоши. Вот так зрелище! Потом позвал: Депеша, здесь спасение, ко мне, красавчик! Француз подскочил к нему, спрятался под ногами. Эта дура штурмует, раздвигает Валерины ноги. Он не дал ей ходу, пинал руку с ножом. Ксюша с ума сошла от обиды: как так, в собственной квартире не дают прикончить грязное животное! Валера ей намекает о внешних данных: твоя наружность страшнее французской задницы. Получи!.. Ксюша – разрезала живот. Мясо наружу. Когда опомнилась, перескочила через поверженное тело и вон из квартиры.

– Значит, обошлось без секса. Тогда зачем ее опаивал, зачем деньги тратил? – Веселый не понял смысла всей истории с Ксенией и собакой.

Из заключительных слов Важного я понял, что Валера умирал ровно два дня. У него хватило сил выйти из квартиры, оставил дверь открытой, сел на лавочку перед подъездом, пытался пальцами заткнуть дыру в животе.

Я мысленно умолял Важного дойти до детского, жизнерадостного финала: освобожденный бульдог бежит навстречу своей счастливой хозяйке. Подобный финал разве не лучшая посмертная награда для Хриплого? Но рассказчик резко сменил тему, мечты о пяти тысячах окончательно разбиты, как бы теперь добыть денег для следующей героиновой вечеринки. Принялся громко высчитывать день, когда престарелая мать Веселого получит свою мизерную пенсию.

2 сентября

Ровно год и еще парочка месяцев – столько прошло времени после моего прощания с ненавистной средней школой №23. Ровно год и парочка месяцев – не учился и не работал, обнимался по ночам с книгами, днем спал, вечером немного размышлял о своих перспективах в этом скучном мире. Затянувшийся отдых вызвал сильное раздражение у родителей: в семье растет профессиональный бездельник. Тем не менее я хотел дать себе еще один год на размышления. Но угроза репрессий и ежедневные монологи о карьерном росте, о потерянной молодости привели к единственно правильному решению – я покорился, дал слово взяться за ум. Дальше сработали связи мамы – вынудила устроиться на тот самый РМЗ (ремонтно-механический завод) на улице Мичурина, куда в качестве последнего шанса на исправление отправляют всех городских подонков и разгильдяев. Должность обещали невысокую.

Рано утром сел на трамвай, маршрут №4. Остановка Прокатная – в гуще сонных мужчин и женщин просочился через решетчатые ворота. Первое впечатление от РМЗ – едкий запах технического масла и раскаленного металла. Нашел «нужного человека», передал большой привет от мамы. Тайные связи пустились в пляс: мы направились в токарный цех. Неприятное местечко. Кругом ходили какие-то люди с враждебными гримасами на лицах. Внутренности цеха скакали, вибрировали – волосами чувствовал, как наэлектризовывалось окружающее пространство. Стены поминутно с треском сбрасывали накопившееся напряжение, высокие окна тут же отзывались, вниз на наши головы сыпались звонкие ритмы. Я с удивлением прислушивался, остальные, кто давно вышел из статуса новичка, не замечали однообразной, как сердцебиение, производственной мелодии. С «нужным человеком» остановились перед двухэтажным карусельным станком – тяжеловесом в мире машин; салатово-голубой корпус составлен из нагромождения прямоугольных объемов, на нижнем уровне из туловища выдавалась дискообразная подвижная часть; ручки, переключатели – в серебре, кнопки пульта управления – черные, только центральная – красная. Здоровяк благодушно гудел, вальяжно вращался, ошкуривая массивную заготовку. За станком внимательно наблюдали закрытые глаза Рафа Назмутдинова, седой дядя – лет за пятьдесят, выпрямился по стойке смирно, не шелохнется, физиономические мускулы заморожены. Человек-бюст, посмертная маска, скульптура столпника. Я был коротко представлен, если говорить точнее, навязан в качестве помощника. Спасибо маме, спасибо связям!

Не поднимая век, Раф довольно тускло отреагировал, вроде согласился взять на себя хлопотную обязанность наставника – показал на голый пол, прямо перед собой – это и есть мое рабочее место. В обязанности входили такие несъедобные малоприятные вещи, как уборка металлической стружки, переноска тяжестей, выполнение других самых простых поручений, между делом – обучение токарному искусству. И все на полном серьезе! Уборка стружки, борьба с неподъемными штуками! Какие грубые, примитивные обязанности! Что же впереди? Представим итог моей жизни: полвека выслушивал скрежет завода; восемь часов в день, с перерывом на обед, боготворил привычки Рафа; умножал железные занозы на кончиках пальцев. Неужели так все и случится? Конец света наступил без согласования со мной! Еще вчера взял ворох книг в центральной библиотеке, как следует не успел вступить в диалог с главными персонажами, только полистал, выхватил несколько сладких цитат.

Новый начальник поспешил меня обрадовать: перед тем как приступить к своим прямым обязанностям, необходимо переодеться в спецкостюм; пошивочная и хранилище одежды располагаются в желто-кирпичном корпусе – от РМЗ находятся на расстоянии пушечного выстрела. «Следует сбежать под благовидным предлогом и больше сюда не возвращаться. Надо посвятить себя чему-то более выдающемуся, чем уборка стружки», – подбадривал я себя, направляясь к центральным воротам. Не успел переступить границу, за которой находился свободный мир, как вдруг столкнулся с двумя парнями – остановили крепкими, продолжительными рукопожатиями.

– Игорь, – представился первый, отпускать мою кисть он отказывался, аккуратно мял в уютном кулачке. Черт возьми, приятный массаж! Сам Игорь – хилый, высокий, живот отсутствует (у меня тоже), сутулится, но слегка, как цветок. Что там дальше из внешних данных? – лебединая шея, темно-русый, по лицу кралась хитроумная улыбочка; голубые глаза – бесстыжие, губы – кокетливые. Манеры для заводского рабочего слишком изящные, зубы тоже слишком белые. Рот – сладкоречивый, даже когда произносит гадости. Следом мою кисть небрежно принял Сергей, едва удерживал за кончики пальцев, тем самым показывая, кто здесь самый главный. Взгляд суровый, уничтожающий. Как и полагается лидеру, он был чуть ниже Игоря – бычковатый, с насупившейся чугунной физиономией. Чудачествами, видимо, не страдал, но убеждения, пусть и в скромном размере, присутствовали. Несмотря на теплую погоду – носил черную спортивную шапочку, надвинул по самые брови, чем подчеркивал свою выдержку, сильный, прямой характер. Думаю, он и в постели не снимает шапочку, боится разрушить долго создаваемый образ. Неодушевленные предметы все-таки имеют великую силу над людьми – не обязательно ограниченными, – придают им чувство превосходства, компенсируют частички утраченного полноценного «я». Ну а я, в свою очередь, почувствовал угрозу. Сергей имел нюх на щуплых, наивных, лишенных практичности слабаков (перечень моих достоинств, по мнению мамы), давить таких ботинком с толстым каблуком – непередаваемое удовольствие. Скупая мимика на его одухотворенном лице пришла в движение. Игорь, прочитав немой приказ, ласково ко мне обратился: