Мужское счастье

– Кто?

Сфинкс – это каменная громадина рядом с египетскими пирамидами. Намек на пирамиду фонда?

Человек в маске вздохнул и, не ответив Ивану, продолжил речь, к которой, видимо, привык так, что от зубов отлетало:

– Ты здесь, потому что за тебя поручились. Ты знаешь, что Лиапата не выносит мата, запаха сигарет и спиртного. Тебя предупредили о том, что случится, если ты выдашь тайну сегодняшней встречи. Ты уверен, что хочешь войти?

– Да.

– Посмотри сюда. – Секретарь-сфинкс развернул к Ивану монитор на столе.

На экране в режиме слайд-шоу сменялись картинки. Изображения избиений, где разгоряченная толпа с яростью в глазах лупила одного. Трупы. Длинный ряд синих висельников, раздутых утопленников, размазанных по асфальту и окровавленных жертв автоаварий, падений с крыш и поножовщин. Крупным планом – виды букв «П», «О», «Л» на животах.

– Просто запомни. Нагадишь и попытаешься скрыться – с тобой будет то же самое, но сначала это произойдет с твоим другом, который за тебя поручился. Не считай нас жестокими, а осторожность чрезмерной. Никому не нужна жестокость, все хотят счастья и покоя, кровь – следствие чьей-то глупости или минутной слабости. Не трогай рычаг, который перевернет мир, соблюдай правила – то есть, ни при каких обстоятельствах никому и никогда не говори о Лиапате. Любой посторонний может оказаться следователем или другом следователя, на которого нет способа надавить. Избиение окружающими – меньшее из зол, это вроде последнего предупреждения, за которым следуют непоправимые последствия. Все зависит от тебя. Принимаешь условия?

– Да. Что означает надпись?

– Тебе не рассказали? В таком случае, узнаешь, если напишут. Или уже не узнаешь, если напишут посмертно. Лучше не знать. Проходи.

Дверь в правой стене отворилась, за ней находилась маленькая душевая. Иван впервые в жизни увидел проходную душевую: в противоположной стороне тоже была дверь. В подсвеченной единственной лампочкой клетушке поместились душевая кабина, вешалки для одежды и широкие полочки – пустые и с полотенцами.

Объяснений не понадобилось, Иван разделся и вошел в кабинку. На проволочной полочке рядом с краном стояли флаконы – гель и шампунь, то и другое без запаха. Правильно, посетителям Лиапаты затем к благоверным возвращаться, посторонний запах жены заметили бы.

Иван помылся, а когда вытирался, из невидимой колонки донесся голос:

– Готов?

– Да.

Свет погас. Темнота – кромешная, хоть глаз выколи. Если кто-то подойдет, с Иваном можно сделать что угодно.

И кто-то подошел. Иван потянулся во тьме за одеждой, но его руку отвели в сторону.

– Не нужно. Пойдем. – Голос был мужской, спокойный, предельно вежливый.

Ивана взяли за руку и повели за собой через следующую дверь. В темноте нагота в чужом присутствии неудобств не доставляла.

Снова коридор. Проводник шел уверенно, и мелькнула мысль, что он в приборе ночного виденья.

Спереди потянуло запахами – неуловимо тонкими, смесью фруктов и горящих свечей. Открылась очередная дверь, мелькнуло слабое свечение.

– Иди вперед. – Едва проявившийся силуэт проводника остался на месте.

Свечение пробивалось из щели двустворчатой двери. Створки сами собой распахнулись, словно их отворили невидимые лакеи. Тьма осталась за пределами створок, впереди короткий коридор упирался в другую дверь, тоже двустворчатую, оформленную так, будто ее украли из музея редкостей эпохи Ренессанса. Дверь была приоткрыта. Едва Иван сделал шаг вперед, створки раскрылись полностью, приглашая внутрь.

Иван вошел. Глазам предстал будуар, достойный средневековой принцессы, если не императрицы. Над обширным помещением нависал потолок из мощных дубовых балок, в углу готов был вспыхнуть по первому требованию камин с приготовленными дровами. Обложенный камнем камин с боков «охраняли» две рыцарских фигуры – полные комплекты доспехов в шлемах с красочными султанами и поднятыми забралами (последнее – скорее всего, чтобы показать, что внутри никого нет). Латники опирались на мечи и выглядели как стражи на посту. Возможно, это намек, что ничего неподобающего позволять себе не следует, глупость и наглость караются быстро, а злой замысел – мгновенно и страшно.

Стены, едва видимые в интимном полумраке, покрывали гобелены с батальными сценами времен Средневековья и оружие: мечи, кинжалы, моргенштерны, копья, секиры… На полу лежали шкуры – бурые и белые медвежьи и одна львиная, мертвые глаза которой глядели прямо на Ивана. К левой стене приткнулся стол с коваными ножками в виде драконов и грифонов, на нем стояли фрукты, три бронзовых графина и две золотисто-серебряных чаши, инкрустированных блестящими камнями.

Мерцающий живой свет давали свечи на высоких кованых подсвечниках, расставленных вокруг главного предмета мебели – великолепной кровати по центру зала. С кровати стоило начать описание, она первой бросалась в глаза, но остальное тогда осталось бы за гранью внимания. Иван увидел комнату целиком за счет профессионального взгляда бойца, бывавшего в горячих точках. Взгляд обычного человека, наверняка, упирался в кровать и тонул в подробностях, забывая, что есть что-то еще кроме балдахина с ажурными занавесями, множества подушек, невероятно высокой перины… Не кровать, а мечта любой женщины, за такую кровать Маша отдала бы квартиру. Если ничего не случится и позволит заработок, однажды Иван построит собственный дом, и одна из комнат в нем будет именно такой.

В целом будуар Лиапаты представлял из себя смесь рыцарского зала и королевской опочивальни. От спальни взяли комфорт, от рыцарского зала – мужественную красоту и прямоту. Оно и понятно, помещение хоть и принадлежит женщине, но предназначено для одариваемых ею клиентов, для их счастья и удобства. Никакой слащавости, никаких бантиков и глупых финтифлюшек с рюшечками. Клиенты – мужчины. Именно клиенты. Лиапата – источник дохода фонда. Происходящее в этой спальне вызывает к жизни потоки денег и материальных ценностей, и город купается в «свалившемся с неба» благополучии. Нет, не свалилось оно с неба, как может показаться со стороны, а заработано здесь, на кровати, ежедневно, а то и ежечасно.

– Не оборачивайся, – донеслось сзади. – Погаси свечи и ложись на кровать.

Голос – женский, нежный, тихий. Приятный. Слова произносились медленно, ровно, с растяжкой и без интонации, так может говорить практически любая, даже знакомая. Даже Маша, если дать ей произнести эту фразу. И вечная борьба с «эр» в «не оборачивайся» прошла бы незамеченной.

Почему-то подумалось, что если обернуться, никого не увидишь. За дверью осталась кромешная тьма. И не зря просят погасить свет, это зачем-то нужно, темнота входит в привычный ритуал. А нарушение правил приведет к изгнанию.

Может быть, это знак свыше – надо нарушить правила и быть изгнанным? Потом будет поздно. Сейчас – последний шанс не совершить непоправимое.

И не увидеть владелицу голоса? И не поговорить с ней? И до конца жизни корить себя за слабоволие? «Лучше сделать и каяться, чем не сделать и каяться», – утверждает народная мудрость. Или народная глупость. Народ много чего наговорил на тысячелетия.

До разгадки тайны Лиапаты остались мгновения. Побег равен предательству. Расследование, которое вел Коляус, теперь ни при чем, Иван должен пройти путь до конца, чтобы не предать себя. Потом он будет каяться, как сказано в той мудрой глупости, но это будет потом.

Иван прошел к подсвечникам и поочередно задул свечи на каждом. Путь лежал вокруг кровати. При первой же возможности взгляд скосился на входную дверь.

Как и думалось, в дверях никто не стоял. Лиапата, если это была она, находилась дальше, в глубине темного коридора. Она ждала.

Иван задул последнюю свечу, зал погрузился во тьму.

– Темнота обязательна? – произнес он в никуда.

– Обязательна, – донеслось от двери.

– Мне больше нравится со светом.

– Без света тебе тоже понравится.

Похоже, Лиапата не собиралась показывать внешность. Хочет сохранить тайну? Всем планам конец. Почему Дабрый не предупредил, что все произойдет во тьме? Лиапатой может оказаться даже знакомая, не зря она разговаривает так, чтобы не быть узнанной. Лена? Вполне может быть. Нина? Тоже. Кто угодно. Даже Коляусова подружка Маргарита, хотя она тут вроде бы никаким боком.

Иван опустился на мягкое ложе. По шкурам к нему прошелестели шаги, чужие пальцы коснулись рук и раздвинули в стороны, чтобы не мешали. Лиапата забралась на кровать с ногами. Сейчас бы фонарик, зажигалку или случайный отблеск…

Лиапата коснулась Ивана не только руками. Нежная кожа. Мягкая плоть. Тело, трущееся о тело. Чтобы получить величайшее в жизни наслаждение (так его, во всяком случае, описывал Дабрый), надо желать этого наслаждения. Лиапата старалась, обнаженное женское тело усердно елозило по Ивану, а он мечтал о спичке или вспышке. Пусть хотя бы из пистолета выстрелят или гранату взорвут. Иван умел не обращать внимания на отвлекающие действия, в нужный миг он смотрел бы на лицо Лиапаты, даже если бы стреляли в него.

– Ты очень зажат, – томно проворковала Лиапата, растягивая слова, как удовольствие от проглоченной шоколадки. Мечта местных мужчин расположилась на ногах Ивана, чужие прелести касались его коленок. – Расслабься. Забудь обо всем что было и что будет, прошлого и будущего нет, есть только настоящее.

– «Есть только миг, – с усмешкой напел Иван знакомую с детства песню из телефильма, – за него и держись…»

– За него и держись.

Лиапата взяла раскинутые руки Ивана и положила себе на бедра.

Организм Ивана постепенно откликался на старания Лиапаты. Почему-то думалось про Машу. Если бы ласки принадлежали ее рукам, ее губам, ее языку, груди и ногам…

Мысли о Маше заставили организм активней интересоваться происходящим. Лиапата обрадовалась эффекту, предмет усилий облачился в тонкий плащ, над бедрами в ожидании замерли другие бедра. То, чего Иван не хотел душой и совестью, случилось. Бедра сомкнулись с бедрами. Всадник оседлал жеребца и понесся вскачь.

Лиапата сосредоточилась на главном, руки Ивана остались предоставленными самим себе. Прохладная кожа. Талия. Грудь. Какая же ладная знакомая грудь. Фигура очень напоминала…