Вольнодум

Но всё ж потом бесед своих не забывала.
Сквозь сон мне будто напевала:

Ты помнишь, к раю коммунизма плыл весь двор:
И хрюканье, и лай, и птичий хор,
Красавец Изя, Брана, хрюшка Машка,
В траве кузнечик, мелкая букашка,
И дворник злой, смешной беляк-холоп,
И даже таракан, и просто клоп.
Уж коль серьёзно дядю Васю слушать,
То в рай стремятся те,
Кто просто хочет кушать.
Зачем тогда и рай?
Наполнил сыть свою —
Вот и считай,
Что ты в раю.

Но мама, видно, сильно ошибалась,
Когда смеялась.
Хоть я в то время и ребёнком был,
Но много наблюдал
И обо всём по-своему судил.
И хоть болел я,
Труден был мне разговор,
Но мысленно вступал я с мамой в спор.
И, чем слабее мне казалось мамино здоровье,
Тем спорил я ожесточённей.
Я за неё сражался:
Мамочка, живи, не умирай!
Я ненавидел мёртвых рай!

Однажды мне отец всё просто объяснил:
Мол, бабушкин и мамин рай —
Для тех, кто смертию почил.
С тех пор я, хоть для умерших, как Изя или Вера,
Рай в небе признавал,
Но для живущих, дорогих безмерно,
Упорно отрицал.
Опять-таки – отец:
– Ты хочешь умереть,
Чтоб рай небесный посмотреть? —
Вопрос настолько был ужасен,
Что всей наивною душой
Я был за дядю Васю.
Пусть буду лучше жить,
Хоть даже и во зле,
Но свой построю
Коммунизма рай
Я на земле.
Но как мне было всё же совместить
Две правды, две любви?
Решил я жить
С двумя – отца и матери —
Не жертвуя ничьей из них, не отвергая,
Не решая,
Чья более мне дорогая.
Всю жизнь хожу я с этим грузом —
Связались две дороги, два пути
В единый узел.
Я в школе октябрёнком был тогда,
На левой стороне груди
Сияла красная картонная звезда.
Я звёздочки с рождения любил,
За них, что хочешь, мог отдать,
Я настоящую солдатскую звезду
На шапке с гордостью носил.
И песни пел про доблестных танкистов,
Про смелых лётчиков, про храбрых моряков,
И думал про себя, что истинно
Я сам таков.
Чтоб доказать себе и всем,
Как «честь мне дорога»,
Искал для драки я
Среди друзей врага.
И редкий случай был,
Когда б свой нос
Расквашенным домой я не принёс.
И в мире не было певца горластей,
Чем я,
Когда вдруг мамочка возьмёт
Свой от халата хлястик.
Чем дальше из барака доносился вой,
Тем для друзей я выше был герой.

Я грешен был кругом.
Но в том и сила,
Что мама верою своей
Меня лечила.
Я изощрялся и орал,
Тем не смущаясь,
Что лёгкий хлястика «удар» —
Такая малость!
Но мама плакала всерьёз,
Душой болела.
И я не мог терпеть тех слёз,
И грешным телом,
Чтоб только маме угодить,
Бросался на колени,
У Боженьки просить
Прощенья.