Интим не предлагать

Ровно в четыре я покинула здание школы и возле дыры в заборе увидела Родионова с гвоздикой в руках. Эта самая гвоздика вызвала у меня что-то вроде столбняка. С одной стороны, как будто совсем неплохо, что Родионов стоит, как пень, улыбается и держит ее в руках, точно боевое знамя. Очень глупо, по-моему, отправляться с цветами, то есть цветком, к подозреваемому в убийстве. С другой стороны, Родионов успел показать себя таким хитрецом, и очень может быть, что гвоздика – лишь средство окончательно меня запутать, я потеряю бдительность, а он… В общем, подходя к Александру Сергеевичу и принимая из его рук цветок, я так и не решила: радоваться мне или грохнуться в обморок, потрясенной людским коварством.

– Это вам, – сказал он и попробовал улыбнуться шире, чем обычно, но только зря старался: этому его жесту воспрепятствовало строение ротовой полости. – Сегодня не так жарко, – добавил он.

– Да, – кивнула я и, опомнившись, поблагодарила за гвоздику, прикинула, куда ее можно сунуть, но, кроме дамской сумочки, у меня с собой ничего не было, и пришлось нести ее на виду у всего человечества, а между прочим, возле окна тренерской с открытым ртом замерла Светка, и завтра… Разозлившись, я ухватила Родионова под руку, повела его по аллее и улыбнулась так широко, точно затеяла с ним соревнование.

Минут двадцать мы упорно говорили о погоде, о предстоящем отпуске (в основном – моем), непонятно как прошли мимо моего дома и в конце концов оказались в кафе «Морозко». И, только сделав заказ, я вроде бы опомнилась и решила спросить:

– Вы хотели поговорить со мной?

– Я? – Родионов вроде бы удивился и даже посмотрел по сторонам, точно искал свидетелей, способных подтвердить, что, мол, точно, было дело, глаза его при этом сделались пронзительно чистыми, и это окончательно убедило меня в том, что передо мной законченный лицемер. Я стремительно поднялась, уронив стул, и заявила:

– Притворщик. – Шарахнулась в сторону, вспомнила про гвоздику, положила ее на стол и опрометью бросилась из кафе. Родионов сидел с открытым ртом и признаков жизни не подавал.

Я летела по улице, не чувствуя ног, сумка сорвалась с плеча и грохнулась на асфальт, я притормозила, наклонилась за ней и сделала первый вдох. В этот момент в ближайших кустах возникла голова Кузи и слабо тявкнула, а затем появилась рука моего племянника и прикрыла собаке пасть, после чего и пасть и рука незамедлительно исчезли. Я бросилась в кусты, точно носорог, пылая гневом, но никого там не обнаружила.

– Сенька! – заорала я. Ни его, ни собаки. – Сумасшедший дом какой-то…

Веселую троицу я застала во дворе, Кузя дремал возле будки, Сенька играл в баскетбол с ребятами постарше, а Чугунок делал ценные замечания по поводу чужой игры, которые вот-вот грозили закончиться для него хорошим нагоняем. Все трое дружно делали вид, что не заметили моего появления. Я немного постояла в досягаемой близости, прикидывая, стоит сказать им что-нибудь ласковое или это подождет, и отправилась домой.

Где-то через полчаса позвонил Родионов, а я, услышав его голос, бросила трубку и больше к ней не прикасалась. В моем дурном настроении был повинен не столько Родионов, сколько я сама: при воспоминании о том, как я вела себя в кафе, волосы у меня буквально становились дыбом.

– Я ненормальная, – повторяла я, носясь по квартире общей площадью семьдесят квадратных метров. – А он притворщик… и… надо это как-то прекращать.

В восемь, загнав мальчишек домой и накормив их ужином, я устроилась возле телевизора с намерением послушать городские новости. День прошел спокойно: ни пожаров, ни трупов. С некоторым чувством досады я нажала кнопку на пульте, швырнула его в сторону и просидела с книгой в руках до половины десятого, говорю «просидела», потому что ни разу ее не перелистала.

Без пятнадцати десять я вышла на ежевечернюю пробежку и обнаружила Андрюху Коломейцева, который, застенчиво улыбаясь, стоял на углу в спортивном костюме. Не говоря ни слова, я направилась в сторону стадиона, по громкому сопению за спиной определив, что Андрюха присоединился ко мне. Мы как раз сворачивали в переулок, который вел непосредственно к воротам стадиона, когда из-за угла соседнего дома вывернула машина. Все дальнейшие события развивались так стремительно, что я с трудом могу восстановить их последовательность. Появившись из-за угла, машина набрала скорость и влетела на тротуар, Андрей крикнул: «Дарья!» – я обернулась и в ужасе замерла. Участковый прыгнул в мою сторону, я полетела в кусты от удара в грудь, а Андрюха упал, кувыркнулся и только чудом избежал колес явно свихнувшейся «Нивы». Машина притормозила и начала разворачиваться. Я бросилась к Андрюхе, который почему-то не шевелился, и заорала во все горло, потому что поняла: тот, кто сидел в «Ниве», в самом деле спятил и твердо вознамерился нас переехать. Ухватив Андрюху за шиворот, я попыталась оттащить его в кусты, прекрасно понимая, что шансы спастись равны нулю. Но я все-таки попробовала, и тут случилось нечто совершенно невероятное. Когда «Нива» была от нас не более чем в пяти метрах, грохнул выстрел, затем еще один и еще, машину занесло влево, и этих нескольких секунд мне как раз хватило, чтобы добраться до кустов вместе с участковым. Машина каким-то фантастическим образом развернулась почти на месте и скрылась в переулке, а я оказалась в объятиях Родионова и, вместо того, чтобы вести себя достойно и попытаться задержать свихнувшуюся «Ниву», уткнулась лицом в его грудь и даже всхлипнула.

– Как раз этого я и боялся, – пробормотал Александр Сергеевич, пряча пистолет в ветровку. А я пришла в себя, отстранилась, пытаясь понять, что он имел в виду, и все свое внимание сосредоточила на Андрюхе. Тот был в сознании и громко поскуливал, держась за правую ногу.

– Его не задело? – спросил Родионов, положив руку на плечо, мое, а не Андрюхино.

– Ударило бампером. – Ощупав ногу друга детства, я поняла, что она сломана, и скорее всего в двух местах. – Потерпи, – попросила я. – Сейчас «Скорую» вызовем.

– Я терплю, – отозвался Андрюха. Голос его дрожал, а зубы клацали довольно громко.

– Ты меня спас, – похвалила я.

– А ты меня. Как думаешь, он чокнутый или просто пьян в стельку?

– Чокнутый, – решила я, а Родионов сказал:

– Здесь рядом телефон. – Но не успел пройти и нескольких метров, как послышалась милицейская сирена, а затем и сама милиция в виде патрульной машины явилась нашим очам.

Родионов торопливо что-то объяснил им, вызвали «Скорую», она приехала в рекордные сроки, я имею в виду, прошло минут двадцать, не больше, а «Скорая» уже тут как тут. Андрюху загрузили в машину, и мы с Александром Сергеевичем поехали с ним, сопроводив его до самого приемного покоя. Передав Андрюху с рук на руки заботливым врачам, мы вышли из здания больницы. Родионов закурил, а я подумала, что неплохо бы посидеть на какой-нибудь скамеечке и малость отдышаться.

– Как дела? – подмигнув, спросил Александр Сергеевич. Я пожала плечами, потому что свое душевное состояние определить затруднялась. – Вы постойте здесь, на крылечке, а я, пожалуй, позвоню.

Отсутствовал он недолго, я, облокотившись на перила, разглядывала цветник в сгустившихся сумерках, но, признаюсь, мало что видела. Вернувшийся Александр Сергеевич подхватил меня под руку и ненавязчиво прижал к себе. Я покосилась на него, пытаясь по выражению лица определить, как стоит расценивать данный факт, а он сообщил, хмуря брови:

– Машину нашли.

– А этого сумасшедшего?

– Нет.

– Ну ничего. Определить владельца по номеру машины труда не составит.

– Думаю, что настоящий владелец знать не знает, кто раскатывал на его машине.

– Вы считаете, машину угнали, как в случае с «Опелем»? – озарило меня. Надо отдать мне должное: иногда я неплохо соображаю.

– Конечно, – вздохнул Родионов, – и он опять от нас ушел.

– Кто? – насторожилась я.

– Убийца, разумеется.

– Так вы… – Я открыла рот и некоторое время (продолжительное) забывала его прикрыть.

– Дарья Сергеевна, – наставительно изрек Родионов. – Если вы что-нибудь знаете, самое время вам все мне рассказать.

– Ничего я не знаю, – испугалась я. – Я вам все рассказала. А почему вы думаете… Вы действительно ожидали чего-то в этом роде? – Он вздохнул и отвернулся, а мне все стало совершенно ясно. Я нахмурилась и все же решила кое-что прояснить: – Так вы поэтому начали бегом заниматься? То есть я хочу сказать, вы продолжали находиться на работе? И гвоздика… – Если бы взгляды могли убивать, Родионов уже валялся бы возле моих ног бездыханный, но он даже не рухнул (к сожалению), правда, выглядел совершенно несчастным, так что, если бы не его коварство, мне бы стало жаль человека.

– При чем здесь гвоздика? – обиделся он. – Гвоздика совершенно не поэтому… Между прочим, я за вашу жизнь беспокоился и оказался прав.

– А я вас беспокоиться не просила. Спасибо вам, конечно… – Фраза прозвучала чересчур саркастически, Родионов потупил взор и заявил:

– Ничего-ничего, это мой долг. А гвоздику я принес, потому что… Вообще-то я хотел принести букет роз. Большой. Но, во-первых, денег не хватило, а во-вторых, постеснялся. Конечно, стесняться тут нечего, но… вы женщина, как бы это сказать… Короче, вполне могли послать меня к черту, да еще и букет вдогонку швырнуть.

– Это кто вам сказал? – насторожилась я.

– Никто мне не говорил, – пожал плечами Родионов. – Я сам все вижу.

– Очки купите, – посоветовала я, останавливая такси.

– Куда вы? – спохватился он.

– Домой. У меня там двое детей и собака.

– Дайте я вас хоть провожу.

– Пожалуйста, – хмыкнула я. – Тогда такси за ваш счет.

Свет в моих окнах не горел, и это меня здорово напугало. Родионов тоже начал проявлять беспокойство. Впрочем, может, по обыкновению симулировал.

– Пожалуй, мне стоит войти в квартиру вместе с вами, – сказал он. Я подумала и кивнула. В квартиру он вошел первым, включил в прихожей свет и осмотрелся. Я, пройдя почему-то на цыпочках, заглянула в маленькую комнату и увидела Сеньку – он крепко спал с наушниками на голове. Я вздохнула с облегчением, но тут же нахмурилась и включила свет. Сенька поднял голову, стянул наушники и спросил:

– Ты чего так долго?

– Дела, – туманно ответила я. Сенька увидел появившегося за моей спиной Родионова и пробормотал:

– Здрасьте.

– А где Чугунок с Кузей? – насторожилась я.

– Васька домой ушел и Кузю с собой увел. Говорит, Кузе в конуре скучно, а у них дома такое веселье, что в самый раз для большой собаки.

– Дурак твой Васька, – заметила я, нисколечко Сенькиному объяснению не веря. В гневе я слишком резко повернулась и уперлась носом в плечо Родионова. – Ой, – сказала я и покраснела.

– Может, чаю? – предложил он.

– Пожалуй, если вам не трудно, – ответила я и почувствовала себя законченной дурой, нет, с этим надо что-то делать. – Идемте в кухню.

Мы выпили чаю с остатками принесенного Родионовым зефира, припрятанными мною на черный день (чернее этого дня я ничего не могла припомнить за последние два-три года). Александр Сергеевич смотрел туманно, время от времени покашливал, но заговорить не решался. Мне тоже ничего умного не приходило в голову, а глупостей я уже столько сказала, что лучше мне было помолчать. Не знаю, сколько бы мы так просидели на моей кухне, но тут в окно тихонько постучали. Родионов насторожился и зачем-то выключил свет, а я, выглянув в окно, увидела Чугунка с верным Кузей, распахнула одну створку и спросила:

– Чего тебе?

– Дарья, Упырь хочет встретиться. – Тут он заметил Родионова, осекся и даже побледнел, затем развернулся на пятках и рванул через двор.

– Стой! – заорала я и полезла в окно, Родионов лихо перемахнул через подоконник и в три прыжка догнал мальчишку. Он не учел только одного: Кузя с виду сама доброта, но постоять за своих друзей умеет. Пес вцепился ему в штаны… в верхнюю их часть, ту, что ниже спины, Александр Сергеевич сначала взвизгнул, а потом порадовал нас такой отборной бранью, что его великий тезка, знаток русского языка, здорово бы удивился. Я ухватила Кузю за ошейник и заорала:

– Сенька! – Племянник, высунувшись в окно, с непониманием смотрел на то, что мы выделываем в свете фонаря, затем неловко вывалился на асфальт, сказав: «Зараза», и наконец-таки оттащил Кузю. Тот лаял, брызгал слюной и никак не желал успокоиться. – Да что ж это такое? – простонала я, заметив во всех окнах изумленные лица соседей. Затем перевела взгляд на спортивные штаны, в которые был облачен Родионов, точнее, на то, что от них осталось, и сказала в крайней досаде: – Вы бы, Александр Сергеевич, прикрыли оголенные места, люди смотрят. – Но Родионов меня не слушал, он крепко держал визжащего Чугунка и на все прочие места ему было наплевать. – Отпустите ребенка, – рявкнула я и попыталась прижать Ваську к груди, тот вцепился в меня обеими руками и теперь визжал скорее из вредности, чем от испуга. – Идемте в квартиру, – наконец высказала я здравую мысль, и мы пошли: сначала я, затем Родионов, одной рукой державший за шиворот Ваську, а другой вырванную часть штанов в тщетной надежде прикрепить ее на место, замыкали шествие Сенька с Кузей. Кузя упорно не желал успокоиться, и его пришлось запереть в ванной. Сенька из чувства солидарности закрылся с ним, надеясь, что так он быстрее успокоится, а мы втроем устроились в кухне.

– Ты что творишь? – спросила я Чугунка, на всякий случай запирая окно. – Что ты меня на весь двор позоришь?

– А чего он меня за шиворот?

– Нечего удирать было! – рявкнула я и без перехода спросила: – Где Упырь?

– При нем говорить не буду, – хмуро заявил Чугунок, косясь на Александра Сергеевича. Родионов кашлянул, выдержал паузу и заговорил:

– Сегодня Дарью Сергеевну едва не сбила машина. – Чугунок поднял плечи и испуганно посмотрел мне в глаза, а он продолжил: – Думаю, – нет, уверен, – ее хотели убить. Спросишь почему? Потому что она видела человека, задушившего Зюзю. Это очень плохой человек, и, пока он гуляет на свободе, Дарья Сергеевна в опасности.

– Вы мент, а Упырь сказал, с ментами говорить не будет, только с Дарьей. Дарье он верит, а вам нет. И ни в жизнь вы его не убедите, вот что хошь делайте, уж я-то Упыря знаю. Для него мент все равно что…

– Может, ты заткнешься? – вздохнула я.

Васька шмыгнул носом и принялся разглядывать свои руки. Длилось это минут десять, не меньше, мы терпеливо ждали, наконец мальчишка отвлекся от созерцания своих немытых ладоней и жалобно позвал:

– Сенька.

Явился племянничек и сказал с порога:

– Говори.

– Упырь в спортшколе, в подвале.

– Как он туда попал? – ахнула я, но тут же прикусила язык. Чугунок вздохнул:

– Велел передать: он ждет до четырех утра. И еще: будь осторожна, проверь, не следит ли кто за тобой. Понимаешь?

– Конечно, что я, телик не смотрю? Ты как его нашел?

– Никак. Не я его, а он меня. Упырь здорово перепугался, дружки его к родственникам укатили, а ему податься некуда: мать – пьяница, и, пока ей втолкуешь что к чему, раз сто порешат…

– Из дома ни шагу, – заявила я, поднимаясь со стула. Мальчишки переглянулись и обратили свой взор на Родионова.

– Ты куда? – вдруг спросил он меня.

– В школу, естественно.

– Еще чего. – Александр Сергеевич приободрился, глаза его горели праведным гневом, лицо было полно решимости.

– Интересно, кто меня остановит? – на всякий случай проявила я интерес.

– Дарья! – рявкнул он, но тут же сбавил обороты, повернулся к Чугунку и зашипел: – Ты сам с Упырем разговаривал?

– Не-а. Пацан подошел, из его дружков, и сказал: передай Дарье, Упырь поговорить хочет. Ну и про подвал в спортшколе объяснил.

– Вот-вот, – ехидно кивнул Родионов, – а в подвале вместо Упыря злой дядя… – Он шагнул в прихожую, где у меня стоит телефон, но я, невежливо оттолкнув его, загородила телефон своей грудью… или спиной, вообще-то грудь моя была обращена к Александру Сергеевичу вкупе со всем остальным, а телефон, естественно, был за спиной… и чем я его загораживала, еще вопрос, но в ту минуту мне было не до этого.

– Только попробуй, – прошипела я. – Там ребенок, и он нуждается в помощи.

– Ребенок? – ахнул Александр Сергеевич. – Да ты его на пять лет старше (с моим возрастом он малость намудрил, но возражать, по понятным причинам, я не стала). И кто вообще берется утверждать, что это Упырь подослал мальчишку?

– А что это вы мне «тыкаете»? – опомнилась я.

– Ни в какой подвал ты не пойдешь.

– Еще как пойду, – хмыкнула я, заметив, что Сенька, приоткрыв дверь «темнушки», извлек оттуда железный совок для мусора. Чугунок это тоже заметил, и физиономия его приобрела весьма пакостное выражение. Мы переглянулись, Васька распахнул дверь ванной, оттуда выскочил истомившийся Кузя и бросился под ноги Родионову, тот покачнулся от неожиданности, а я толкнула его в плечо, и он влетел в ванную, Васька захлопнул дверь, а Сенька сунул железный совок в ручку двери. На все это ушло секунд шесть, не больше. Кузя сел у двери и на всякий случай залаял.

– Дарья! – грохнув в дверь кулаком, завопил Александр Сергеевич. – Выпусти меня! Не буду я в милицию звонить, слышишь? Я пойду с тобой. Да понимаешь ты, дура упрямая, что тебя сегодня чуть не убили?

– Вы бы о своем уме хлопотали, – обиделась я. – Глядишь, не сидели бы тогда в ванной.

Мы еще немного побеседовали в таком духе, но это мне быстро надоело.

– Что делать будем? – шмыгнул носом Сенька. – Одной тебе и вправду идти нельзя.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что пойдешь со мной? Упырь ясно выразился: я должна быть одна. – Тут Кузя робко тявкнул, а я на него покосилась и добавила: – Про Кузю он ничего не говорил… – Я кивнула собаке.

Сенька вдруг позвал испуганно:

– Дарья…

А коварный Родионов взвыл из-за двери:

– Сенька, не пускай ее, она ж тебе родная тетка.

– Сторожите мента, – отдала я приказ и покинула квартиру, на ходу присовокупив: – Дверь никому не открывать. В случае чего звонить в милицию и дяде Васе, он боксер и будет у вас через две минуты (дядя Вася жил в квартире напротив, и я на него очень рассчитывала).

В квартире я чувствовала себя героем, а на улице сразу же принялась клацать зубами. Вдруг Родионов прав и в подвале меня ждет вовсе не Упырь? Я покосилась на Кузю, тот покосился на меня и со вздохом покачал головой, мол, не дело мы затеяли.

– Ладно, не ворчи, – сказала я миролюбиво, и мы направились к спортшколе, я все ускоряла шаг, и Кузя тоже. По существу, мы почти бежали, я по крайней мере, одновременно пытаясь сообразить, как, не поднимая шума, попасть в подвал. Оказавшись возле дыры в заборе, я так ничего и не придумала, чертыхнулась и решила, что скажу сторожу, мол, у меня бессонница… нет… что я оставила в кабинете… Совсем рядом хрустнула ветка, и тихий голос позвал:

– Дарья… – Я вздрогнула и замерла. – Ты одна? – немного погодя спросил тот же голос.

– Да, то есть нет. Со мной Кузя.

– Кузя не считается, только ты его за ошейник держи, вдруг укусит.

Из темноты появился Упырь, стараясь не попасть в свет фонаря по соседству, кивнул в сторону забора, и мы укрылись в кустах сирени.

– За тобой точно никто не шел?

– Нет. Кузя бы учуял.

– Ага. – Упырь присел на корточки, и я пристроилась рядом, поглаживая Кузю по голове.

– Ты где прятался? – спросила я.

– На кладбище.

– На каком? – решив, что ослышалась, осведомилась я.

– На обыкновенном. Слышь, Дарья, меня ищут.

– Кто?

– Откуда я знаю, зато точно знаю зачем: накинут удавку на шею и тю-тю. Надо из города рвать, а у меня ни копейки.

– С этим что-нибудь придумаем, – кивнула я. – Только я тебе уже объясняла, бегством проблему не решишь.

– К ментам не пойду, и не зуди.

– Зачем про подвал наврал?

– Про подвал? Это я так, в целях конспирации.

– Меня сегодня чуть машина не сбила, – вздохнула я. – Соображаешь? Рассказывай, что знаешь, не то в самом деле на кладбище отправимся на постоянное место жительства.

– Думаешь, это не случайно? Тебя убить хотели?

– На мое счастье, рядом два милиционера оказались.

– Ты им про меня проболталась? – испугался Упырь.

– Слушай, мы так до утра сидеть будем. Выкладывай.

Упырек тяжко вздохнул, повозился в темноте и наконец сказал:

– Ладно. Дело было так. Мы сидели в парке, как всегда, вдруг Зюзя… У нас кое-какие деньжата были, в общем, ловили кайф, Зюзя с нами, и все в полном ажуре, и тут Зюзя говорит… выразился, в общем, я думал, его дурь так пробирает, а он глаза на дорогу пялит и говорит, мол, ни фига себе… Я, конечно, тоже на дорогу: вижу, стоят двое курносых возле шикарной тачки…