Однажды, в северном Неаполе…

Наш разговор ушёл в творческое русло. Мой собеседник сам принялся быстро, пафосно, выразительно, волнительно говорить – нет, он словно пел на сцене – на итальянском, с умеренным, но заметным использованием жестов. Потом высказалась снова я, и на какой-то момент он вдруг перестал участвовать в этой дискусии, отвлёкшись на телефон, чтобы либо ответить на сообщения, либо что-то найти. Меня это немного возмутило: я, видите ли, во вкус вошла, интерес в подобного рода дискуссии только возрастал, а он просто принял общение за данность, сидя передо мной с видом «я тут шёл пообщаться, как собеседник ты сойдёшь, да, я тебя параллельно слушаю». Я подсознательно отзеркалила его поведение и сама беззаботно развалилась на стуле, слегка обнажив свой верх: я была в растёгнутой толстовке (и всё равно не сомневалась в своей привлекательности), под которой виднелась красная майка с вырезом, на что мой итальянец сразу обратил внимание:

– У нас даже рубашка и майка одинакового цвета, – и, казалось, готов был «проверить» на ощупь, что развеселило в этот раз меня. Я осталась довольной своими лёгкими проказами, которые он с радостью принял, осознавая всё больше поднимающуюся общую волну, которая бы вовсе могла нас, авантюристов по своей натуре, захлестнуть и унести во что-то небывалое.

– Сколько лет? – с ненапускным интересом решила выяснить я.

– А сколько дала бы?

(Честно, как я сказала выше, он выглядел более чем зрелым. Но по манере общения, общей лёгкости, я занизила планку.)

– Ну… не вгоняй меня в краску, я не умею угадывать возраст… двадцать пять, двадцать шесть?

– Двадцать восемь. Почти угадала.

– Так вот не скажешь. Всё равно вижу в тебе бодрый молодой дух, – просквозила я его взглядом обожания, про себя склоняясь к мысли, что на деле он выглядел мужчиной в самом расцвете лет… два в одном флаконе, парадокс – как это притягательно… – Мне вот двадцать.

– Вот это да, и такая уже интересная!

Я скромно улыбнулась, но искорки, выпущенные из зеркал души, нельзя было скрыть: он мог догадаться, что был мне симпатичен, да и я сама стою немалого… но только никому не посоветую легко надеяться на «логичное завершение событий». Продолжение – почему бы и нет, более чем интересно. You never know… [4 - Никогда не знаешь… (англ.)]

– А как у тебя с твоей музой, с твоей девушкой? – вскользь и будто невзначай (хотя так оно и было, у меня, несвободной девушки, не было никаких видов на едва знакомого мужчину).

– Знаешь, так всё это тяжело… – Локти его упёрлись в стол, а сам он волнительно рефлексировал вслух, сидя передо мной. – Сейчас на дистанции, уже давно, у неё ещё было одно психологическое расстройство, я постоянно поддерживал её… – Его так и передёргивало. – Не хочу это всё вспоминать. Тяжёлые отношения были. Не воспринимаю это уже так, как раньше мог.

– Мне очень жаль…

– Да всё бывает. И вот я здесь теперь… Знаешь, мне пора уходить.

– Слушай, было невероятно приятно с тобой поговорить. Давай добавимся друг к другу… Единственное, там одному парню приходилось кириллицу в настройках добавить. Всё никак не могу пока ничего поменять, Фейсбук ограничивает эту возможность жёсткими сроками… Давай я тебя сама добавлю.

– Найди меня у Антонио, который приходил сюда до меня; я у него в друзьях. Он сейчас там, – жестом показал он на дальний шумный столик.

– О, вы уже успели познакомиться… Здорово. Как тебя зовут? Чтобы нашла.

– Франко.

– Ага… А фамилия?

– Кьяравелло… Нет, не Каравелла, а Кья-ра-вел-ло…

На слух я написала неправильно, и он, глядя в мои заметки на телефоне, поправил. После чего громко и от души расцеловал в обе щеки, не переставая тем самым смущать меня; но теперь мы оба не думали лишний раз о том, что всё, что мы знаем друг о друге – это наша волна, о которой неизвестно практически ничего, но которой может мощно ударить, что было вдвойне страшнее… Но, пожалуй, это было самым главным, чтобы ощутить, что мы знали друг друга давно. Мы говорили на языке намёков, и в то же время у каждого слова есть далеко не один смысл… И вот, до сих пор я могу открыть заметки и найти ту самую, где ровно в 20:44 я на будущее, когда у меня появится сеть, добавила себе этого человека.

Немного позже я сидела в окружении продвинутых поклонников немецкого – это были румыны, взявшие пива и засыпавшие, по-видимому, гениальными вопросами мою подругу-немку, которая и пригласила меня в этот клуб и теперь сидела в их радостной компании, стеснительно улыбаясь и давая мне знать, что вечер проходит чудесно.

То и дело я, скучая (практика проходила весьма тухло), оборачивалась на столик позади меня, где сидела более возрастная аудитория, самая многочисленная и увлечённо что-то обсуждавшая на английском с разными акцентами. Деликатно попрощавшись с германофилами, я подошла к столику и, к своей радости, что люди воспринимали меня без всякой строгости и предрассудков пожилых людей, села к ним, с трудом найдя свободное место между пожилым канадцем и полячкой. Первый, как оказалось, в молодости играл в собственной музыкальной группе и даже год учился в России…

– Ничего, правда, не помню… скажи, как будет «я, ты, он, она»?.. Даже этого не помню! Ужас какой. Но в МГУ было здорово. Интересный опыт, мда… А вот попробуй с ней, – показал канадец на полячку, – сказать какую-нибудь фразу на русском, а она на польском. Кто-то говорил, эти языки похожи, а мне что-то не верится…

В итоге он оказался прав, и, после ещё нескольких минут общения он тоже захотел обменяться со мной контактами и признался, что я оказалась интересным собеседником – как, в принципе, сказал бы любой вежливый человек, особенно если судьба позволила с кем-то пообщаться. Но я посчитала, что это было сказано искренне. Что и говорить: вечер и вправду удался, я была в приподнятом настроении и лишний раз осознала, как же душевно и полезно можно провести время и в обычном общении с людьми из разных точек мира и при этом не планировать намеренно какой-то дорогой досуг (даже заказывать ничего не пришлось)… Я знала, что много где в Москве за таких чудесных носителей пришлось бы отдать дорого, чтобы те поделились своей полезной фонетикой и лексикой; здесь же все были равны и все одинаково хотели новых впечатлений, пока поле было не вспахано…

Возвращаясь домой, я не один раз нервно спрашивала у сидящих со мной в 81 трамвае, не это ли остановка Ля Шасс, чтобы не выходить по ошибке на какой-то другой и не дрожать от холода следующие минут двадцать, в ожидании нового транспорта. Остановки тут не объявляли и не высвечивали на табло; трамвай тихо ехал дальше, а мне оставалось только пристально всматриваться в тёмные улицы с тусклыми фонарями. К счастью, вышла я на своей, и, выходя прямо перед магазином мебели, мне тут же бросилась на глаза стоявшая на витрине, без света, большая, безумно красивая, манящая кровать… «Как же поздно!» – подумала я, глядя на часы и побежав в сторону дома, где перешла дорогу, обогнула ряд магазинов всех возможных предназначений, пока не добралась до заветной кровати, своей… Однако мне не спалось. Эмоции переполняли меня, и, уже под тёплым одеялом, в прохладную брюссельскую мартовскую ночь, я наконец добавила всех интересующих меня людей. А те наутро вспоминали, с кем же они успели за пару кружек пива познакомиться и на какие интересные темы выходили.

***

Я даже не считаю, в который раз в моей голове рисуется следующая сцена: я иду по твоей улице, подхожу к дому, нахожу нужный почтовый ящик, куда хочу бросить письмо в конверте. Анонимное, чтобы ты не был повергнут в ужас, от кого оно, не порвал его и не выбросил в урну или не развеял по ветру через окно, на перекрёсток времени [5 - Аллюзия на собственное стихотворение (из сборника «Молодые голоса»):Но поздно. Испытание,На перекрёстке времениПрошедшего – метание,Грядущего – затмение. (Примечание автора)]… А в этом конверте лежала бы также шоколадка «Красного Октября» или другой нашей известной фирмы, как скромный и в то же время необычный для тебя сувенир, который стал бы первой вещью, которую я привезу в маленькой сумке – весь мой багаж, – купив билет на самый доступный мне рейс совсем спонтанно, чтобы так же спонтанно признаться тебе во всём…

Бросать ли этот конверт в ящик и уйти, выдохнув и даже не обернувшись ни разу назад? И так и не узнав, найдёт ли его нужный адресат? Будь что будет! Может, ты уже уехал в другую страну, оставив ключи кому-то другому, а нынешний жилец с недоумением держал бы этот конверт у себя, даже не развернув, либо же развернув, изучив и подумав: «Боже, неужели Девушка так может влюбиться, чтобы пойти на это?»

***

Однажды, помню, будучи под впечатлением от одного музея современного искусства, я подошла к кассиру (сменившего, по-видимому, предыдущего, за время моего долгого посещения всех залов) и спросила, можно ли будет оставить свой отзыв. Он, подняв голову, уставился на меня, глаза в глаза:

– Вы о чём?

– Эм… книга отзывов, в которой пишут, – пробормотала я… и добавила, – мне безумно понравился ваш музей.

– Правда? – широко улыбнулся он. – Давайте я вам лучше оставлю электронную почту музея.

…Неделю спустя я ехала в тот же музей, практически впритык до закрытия – ровно так же, как и в то воскресенье, когда у нас оставалось ещё пятнадцать минут на беседы, но я была слишком скромной, чтобы навязываться. Музей находился достаточно далеко от моего дома, и дорога заняла у меня час, из которых минут десять я шла под дождём, грациозно, в красивом пальто.

– Здравствуйте, вы не знаете, кто работал здесь, на кассе, в прошлое воскресенье?

Выходец из африканской страны с интересом изучал меня:

– Что же вас заставило сюда приехать?

– Понимаете, я хотела пообщаться в тот раз с одним молодым человеком и постеснялась, боялась отвлечь от работы… думала, застану его здесь…

– Ко мне бы приезжали такие девушки!..

– И он оставил только почту музея, но я ещё ничего не написала…

– Мне нравится, как вы действуете. Честно, – улыбался он и, желая мне помочь, стал перебирать всевозможные варианты:

– У нас в это время работают студенты, раз в две недели. Вас интересует сенегалец? Или австриец, высокий блондин…

– Он австриец?! – воскликнула я и тут же мысленно ушла на несколько лет назад. Опомнившись через какое-то время, я проговорила, прерывая себя истеричным смехом:

– Я так и подумала… Вот это повороты судьбы… Я как-то посвящала одному безумно похожему на него австрийцу целый сборник стихов.

– Я сразу понял, что он вам понравился.

– Непростая история. Очень. Как же всё-таки циклична история! – продолжала безумно восклицать я куда-то в пустоту и с трудом держалась ровно на ногах, до сих пор не веря в подобные совпадения. И, смеясь и растерянно размахивая руками, добавила, уже обращаясь к кассиру:

– Но вот такой я была…

– Хотите, я дам вам его контакт?

– Да… Наверное, пригодится. – Мне хотелось непременно увидеть его лично, но зная, что терпеливо подождать ещё неделю я не смогу, тем же вечером написала что-то эмоциональное на выданный мне адрес, упомянув, что мне было неудобно просить личную информацию без его разрешения и что я не настаиваю на встрече, но просто хотела признаться, что его личность меня заинтриговала, я до сих пор жалею, что не сделала это вовремя – не захотела узнать друг друга получше прямо на месте, – и я была той несчастной посетительницей, которой понравился их музей. Исход оказался благополучным, избавившим меня от лишних переживаний на будущее: мне ничего не ответили. И я решила больше туда не ехать. Про отзыв и забыла…