Вершиной этой доброжелательности стало предложение Галины Александровны:
– Пойдемте в кафешку, по мороженке съедим.
Мы с мамой были смущены до предела. Сказали, что нам на электричку пора. Галина Александровна пожелала удачи и растворилась среди бегущих абитуриентов.
Потом, во время учебы, встречая меня, профессор всегда передавала приветы моей маме, спрашивала о ее самочувствии и делах. Галина Александровна феноменально обо всех помнила и заботилась.
Ее боялись, восхищались, уважали, недолюбливали или обожали. Она вызывала целую гамму чувств. Потому что сама человек объемный, разносторонний и неисчерпаемый.
Она была грозой для раздолбаев, и солнцем – для трудяжек. Уважала нашу заочную группу – людей с периферии, из районов и сел, уже практикующих журналистов. Через десятки тысяч строк в районных газетах, через семейные и хозяйственные деревенские заботы – они искренне тянулись к знаниям, корпели над учебниками и полностью прорабатывали списки литературы, засыпая ночами с Франсуа Рабле, Ги Де Мопассаном и Хорхе Луисом Борхесом. Даже не для того, чтобы сдать экзамены, а просто утолить жажду знаний, наверстать упущенные возможности. Они ценили на вес золота учебу в вузе.
Для таких тружеников Галина Александровна была «мамой».
Итак, я поступила в университет одной ногой. Заочница. Увидела свою фамилию в списках зачисленных. Как все-таки приятно значиться в списках! Меня приняли, не выкинули за борт, где бушует жизнь. Посреди этой жизни я могу сидеть в теплой каюте лайнера, смотреть на волны и ехать в нужном направлении.
Я понесла в благодарность Галине Александровне цветы и конфеты, купленные на вокзале. Цветы она приняла. А конфеты, сказала, домой маме увезите. Отметьте поступление в вуз. Я только открыла рот, чтобы сказать: как я рада, как я признательна…
– Полина, идите работайте, – прервала меня Галина Александровна и поспешила по срочным делам.
Действительно: курица не птица, заочник не студент. Надо приобретать практический опыт. А поступление в университет, хотя изначально кажется великим достижением, – это всего лишь ступенька в начале пути. Вся работа впереди.
Я не посмела ослушаться женщину, которая вернула мне веру в справедливость мира…
Итак, 1 сентября неминуемо наступило. Учебный год начался, а мне впервые некуда идти. Я сидела за подлокотником дивана и слушала спиной сериал по телевизору. Берегла и без того слабое зрение. Оно мне еще понадобится. Но в голове у меня был не сериал, а мысль «надо идти работать».
Куда? Конечно, в районную газету, где публиковали мои первые журналистские труды. Но… страшно.
Одно успокаивало, что в редакции работала руководительница кружка юных журналистов, где я занималась последние школьные годы. Наталья Семеновна – женщина неказистая, с сединой, которая упорно лезла из-под краски «бургунд», с серебряными вставными зубами. Она не признавала никакой косметики. Этим и выделялась. Считала, что внешность не дает человеку никаких преимуществ. Ум человека (если он есть) виден во всем, даже в том, как он отодвигает стул и садится.
Я собрала всю волю в кулак и приехала в редакцию. Тогда мне казалось, что это сакральное место: здесь работают только небожители. Отсюда три раза в неделю выходила газета для всего 20-тысячного района. Ее знал и читал каждый сельский житель, как единственный источник информации.
Я зашла в кабинет, где на дверях была табличка «Заведующая отделом писем Воронина Наталья Семеновна».
Наталья Семеновна искренне мне обрадовалась:
– У-у-у, молодая подмога к нам пришла!
Она проводила меня к редактору. У меня от страха чесались десна под зубами, пересыхало во рту и инстинктивно сжимались ягодицы при входе в его кабинет.
Грозный редактор – крупный мужчина в солидном возрасте, лет 55. У него даже голова какая-то квадратная, будто приплюснутая сверху – такой эффект создавала короткая ровная челка.
В редакции его называли просто – шеф. При слове «шеф» все невольно приосанивались и готовы были честь отдавать. Он восседал в своем редакторском кресле, как уверенный хозяин судьбы, и не только своей судьбы.
Улыбнулся, как оскалился редкими короткими зубами:
– Победительница конкурса пришла, значит. Только не думай, что будешь здесь рассуждения за жизнь писать. Придется саму жизнь узнавать.
Я была придавлена его авторитетом, и ничего не могла сказать в ответ.
– Пиши заявление о приеме, – велел он мне.
– Наташа, – обратила он к моей наставнице, – а ты пиши заявление на отпуск. Пусть девочка без тебя поработает.
Сказал как отрезал. Вопрос решен.
– …А если вздумаешь помогать, я ее материалы сразу буду выкидывать в корзину.
Моя надежда на помощь наставницы рухнула.
Я написала заявление. Мне бы радоваться, что на работу приняли – меня, девочку без опыта и образования, вчерашнюю школьницу. Но радости не ощущалось.
Меня пугало здесь всё – вид секретариата, куда предстоит сдавать материалы, коридор с ядовито-зелеными панелями, кабинет с побеленными известкой стенами, где мне предстоит «творить». Главное – что творить? Откуда брать информацию, куда бежать, что вообще делать?
У Натальи Семеновны на столе стояла печатная машинка. Ее наличие было великой привилегией для корреспондента районной газеты. Значит, Наталья Семеновна у шефа на хорошем счету. Остальные корреспонденты писали материалы от руки. И вообще машинками пользоваться не умели.
Я села за соседний стол – свое первое рабочее место. Наталья Семеновна застучала на машинке. Звук был жуткий, как мелкой дробью по голове.
Наталья Семеновна могла одновременно писать тексты и разговаривать.
– У меня Витька Некрасов спрашивает: «Наташ, зачем ты копишь эти материалы? Сдавала бы по одному в секретариат». Нет, говорю, – я хочу Киселеву целой пачкой убить, – говорила Наталья Семеновна, шустро настукивая статьи, которые надо было «выписать» перед отпуском.
В редакции она была самой писучей, продуктивной и нужной. По крайней мере, она себя так позиционировала.
Я еще не знала, кто такая Киселева. Понятно, что она ответсекретарь и замредактора. Но чем эта женщина заслужила смертельных ударов пачкой материалов – я не решилась спросить у Натальи Семеновны. Впрочем, это потом станет ясно…
Сыпались дробью звуки печатной машинки. Я сидела, уставившись на обшарпанный стол, где почему-то лежала фанерка, обернутая старой желтой газетой. Зачем она тут лежит? Может, чтобы было мягче писать материалы на писчей бумаге? Так ведь Наталья Семеновна печатала все статьи на машинке. Ну да ладно.
Наткнулась глазами на машинописный список: «Руководители хозяйств». Колхоз имени Фрунзе, АО имени Ленина, ООО «Колос»…
– А разве колхозы сейчас есть? – спросила Наталью Семеновну.
– Один остался на весь район, в Сосновке. Все остальные уже приватизировались.
– А что такое АО, ООО?
– Акционерное общество и общество с ограниченной ответственностью.
– Надо же. Акционерное общество и Ленин – как-то не сочетается.
– Был же колхоз имени Ленина. Сейчас если название поменяешь, никто не поймет. Хоть что-то понятное людям должно остаться.
– А почему ответственность ограниченная? Кто ее ограничил?
– Почитай учебник по экономике, – Наталья Семеновна вновь начала долбить буковки на машинке. Некогда было объяснять мне элементарные вещи. Хотя для меня не элементарные…
Я решила обязательно взять в библиотеке учебник по экономике. Но сейчас от волнения нечем дышать. Завтра начнется другая жизнь. Мне предстоит уже себя показывать, что-то писать и сдавать в секретариат.
Наталья Семеновна, будто прочитав мои мысли, сказала: