– Завтра прям с утра начинай обзванивать председателей колхозов. Спрашивай, как идет уборочная. Сколько гектаров убрали, урожайность на круг, какие культуры…
Я ничего не поняла. Урожайность еще ладно, но причем тут круг? Но спрашивать не стала. Просто записала на листочке эти вопросы. Подумала: «спрошу у председателей колхозов, они поймут, о чем речь».
– И запомни, что все дела делаются с утра. Если будешь обзванивать после девяти часов, уже никого не найдешь.
Я уяснила.
– Ты рада, что шеф тебя на работу сразу взял? – перевела она разговор.
– Так работать же надо, – отозвалась я подавленным голосом.
– Ты еще и не рада! – хлопнула себя по коленке Наталья Семеновна. – Вот если бы ты побегала по городу, поискала работу, а потом с горем пополам устроилась в какую-нибудь школу техничкой, тогда бы поняла.
Может, и поняла бы… Но я не искала работу. Более того, в тайне надеялась, что меня не примут в редакцию. Тогда бы был железный аргумент дома посидеть с годик, учебой позаниматься. Однако работа меня сама нашла.
В этот день я купила трудовую книжку – единственную и на всю жизнь.
Дома у отца спросила, что такое намолоты, сенаж, силос, и почему коров называют фуражными.
– Они что – фуражки носят?
– Ага, еще хромовые сапоги на копытах и носки на рогах, – шутканул папа. – Так и пиши в газетенке.
Он в прошлом деревенский житель, просветил меня. Вроде как фуражная – это дойная корова, которую подкармливают фуражом – белковой добавкой. А где он растет – этот фураж? У меня бесконечные вопросы.
– Со временем разберешься. Там и разбираться не в чем.
– Это тебе не в чем. А я как напишу – все деревни хохотать будут.
– И пусть народ похохочет.
– А меня шеф выгонит.
– Не сси – не выгонит тебя этот сундук.
Ни разу не видя шефа, папа сразу окрестил его Сундуком. Я удивлялась, насколько точно ему удалось «схватить» сущность редактора – мужика квадратного, громоздкого и крепко сколоченного. Так и приклеилось к шефу прозвище – Сундук. Между нами, конечно.
Ночью меня бил озноб. Не уснула ни на минуту. Куда я пошла, в какую профессию? Мой удел – сидеть в кресле и книжки читать. Все, что за пределами этого кресла, вызывает болезненный страх.
А журналистика – это общение и трижды общение. Какой из меня журналист? Для меня подойти к незнакомому человеку и о чем-то спросить – нож в сердце. Сейчас это придется делать каждый день – ломать себя, выходить из уютной интровертной раковины в люди. Привыкать, адаптироваться. Вариантов нет – маховик запущен. Остается только встраиваться в этот маховик и двигаться вперед.
Утром на редакционном уазике ехали в редакцию как селедки в банке. Шеф на переднем сидении, а остальным сотрудникам пришлось потесниться. Из-за меня. Я чувствовала, будто всем мешаю. Я ничем не заслужила таких привилегий – ездить на служебном автомобиле. Но денег на рейсовый автобус еще не заработала.
Шеф сделал мне первую запись в трудовой книжке размашистым почерком. С этого дня начал капать мой стаж.
Пора собирать новости для первой газетной полосы: обзванивать председателей колхозов. Я смотрела на огромный машинописный список – он уже двоился и троился перед оцепеневшим взглядом. А я все не решалась набрать первый номер. Вдруг председатель колхоза имени Ленина пошлет меня на хутор бабочек ловить…
Часы тикали, таяли немногочисленные утренние минутки до того, как руководители хозяйств разъедутся по полям. Была не была – пусть пошлют, с меня же не убудет, а если килограммчик и растрясётся, то хорошо.
Я наконец сняла трубку с рычага и крутанула диск телефона.
– Але! – резко ответил мужской голос. Именно так: “алЕ”.
– Сергей Иванович, здравствуйте. Я новый сотрудник районной газеты. Звоню спросить, как у вас идет уборочная страда, – сказала я сдавленным от волнения голосом.
Чувствовалось, как этот председатель только что матерился на мужиков: проскользнул кусочек разговора с ненормативной лексикой.
– Что вы хотите узнать? – переспросил он несдержанно. – Техника разваливается, ГСМ не дают. Погода вот сегодня хорошая, а нам выйти не с чем… Да я сколько вам могу повторять, е-м-н!!!.. Это я не вам! Я же сказал, идите комбайны хоть ссакой заливайте…
Я услышала короткие гудки. Чуть не со слезами положила трубку на рычаг.
– А что такое ГСМ? – спросила у Натальи Семеновны, которая еще отрабатывала последний день перед отпуском.
– Горюче-смазочные материалы. Бензин, горючее для сельхозтехники.
Теперь понятно, что это за вещество, которого так катастрофически не хватает председателю.
Надо дальше звонить.
– Я новый сотрудник районной газеты. Хочу узнать информацию для газеты, как у вас идет уборка, – дозвонилась я до очередного председателя по списку.
– Какой сотрудник, какой газеты? – казалось, я неожиданно вырвала председателя из круговорота событий. Может он думал, что ему звонят, чтобы осчастливить 10 тоннами ГСМ. А тут я…
– Какого хрена вам тут надо?! – отчеканил председатель. – Это я по другой линии! Некогда мне, – сказал он, и вообще бросил трубку.
Я позвонила следующему. У меня уже возник какой-то злой азарт.
– Мне уже звонил сегодня сотрудник газеты. Я ему все рассказал. Вы там договоритесь между собой, – ответил очередной председатель.
Я обреченно положила трубку.
– Ему уже сегодня звонили… – сказала Наталье Семеновне.
– Витька, наверное, сидит и обзванивает. Но ты все равно звони. Он до низа никогда не доходит.
Она имела в виду нижние строчки машинописного списка.
У меня половина списка трубку не берут. Еще с несколькими была такая плохая связь, что, казалось, звонишь на самую дальнюю планету солнечной системы. В трубке что-то шумело, трещало и клокотало.
Я дозвонилась в самое нижнее из списка хозяйство – колхоз имени Фрунзе.
– Сегодня выдался погожий денек, – ответил доброжелательный голос. – С утра убираем. Уже 30 тонн зерна засыпали, ток работает на полную катушку, убрали 68 га пшеницы. Урожайность нынче плохая, но хоть убираем… Будем силос скоро закладывать, пахать зябь…
– А как ГСМ, хватает вам? – обрадовалась я.
– Сегодня немного достали – с трудом. Все в долг. Еще за те не рассчитались… У вас еще есть вопросы? А то мне бежать надо.
– Нет, спасибо.