Крым. И я там был

Перед военкоматом, был еще один чек-поинт – дом. Заехав напоследок посмотреть на семейное убежище, приняв душ, пытаясь протрезветь, выпив кофе, собрав вещи, двинули дальше. Ехать недалеко, торопиться некуда. Летний призыв в 2016 году был достаточно небольшой. Тем не менее, военкомат облепило достаточное количество призывников и провожающих. До конца не протрезвев, начинаю прощаться.

Отчетливо помню тот день. Утро. Военкомат. Я стоял в окружении своей семьи, друзей и товарищей. Обнимался со всеми, параллельно чувствуя, как из меня выходят пары водки. Помню объятия матери. После она взглянула на меня и произнесла: «Рафаэль, я хочу, чтобы ты уяснил одну вещь: страха нет, его не существует. Так же я хочу, чтобы ты рос сильным и уверенным в себе мужчиной. Для этого я сделала все, что нужно. Страха нет, Рафаэль, его не существует. Никого и ничего не бойся». Я отчетливо помню тот день. Я запомнил его на всю жизнь.

Проходя основной турникет военкомата, наблюдаю, кривое подобие первой шеренги, в которой толпятся будущие защитники Отечества. Специфический аромат горячительных напитков, вкупе с задорным перегаром и стоячей вонью носками. Поневоле вкусив колоритный фан, пытаюсь устроиться между бритоголовыми манекенами. Внутренне состояние неудовлетворительное. Из носа чую резкий запах выходящих паров водки. Изо рта пахнет бомжами. Немного дрожат колени. Понемногу осматриваюсь вокруг, в надежде обнаружить знакомые лица, вслушиваясь в крики и песни, доносившиеся из-за пределов обителя военнопленных. Из коридора слышны чеканные, спешные, мужские шаги. Подпол.

– Товарищи призывники! – зычно и громко начинает он. – Раньше начнем, раньше закончим. Ко мне лицом в одну шеренгу становись – командует он. Естественно, собравшаяся публика ни разу не обращает на него никакого внимания, демонстративно забивая огромный болт. В это же мгновение на нас срывается сержант, стоявший неподалеку в углу с самого начала.

– Чё, оглохли что ли, а? Я чего-то не пойму, обезьяны? – орет сержант. – Команда была «в одну шеренгу становись»! Построились! Живо!

Парни начинают глумиться, издавая различные идиотские звуки, пародируя молодого капрала. Шеренга построена. Далее начинается осмотр внешнего вида и внутреннего содержимого сумок. Вся провизия, включая алкоголь и колюще-режущие предметы, стремительно летят в отдельно приготовленный угол. Продолжительные возмущения, гул и ор наполняется в помещении, которые тут же пресекает сержант. Построенная шеренга потихоньку начинает превращаться в классическое подобие толпы.

– Шеренгу сообразили! Быстро! – рявкает тот.

Проводя дальнейший осмотр партизанских сумок, очередь доходит до меня. Из вещей я взял исключительно необходимые предметы личной гигиены, упаковав все в мужицкую «косметичку». Товарищ сержант, не спеша и очень скрупулезно начинает ворошить мой гражданский несессер, по очереди вынимая из него все содержимое.

– Чё это такое? – показывает ножницы для ногтей.

Думая, что вопрос риторический, продолжаю дальше всматриваться в дверной косяк входной двери, слушая орущие песни за дверью.

– Эй, ты чего, малый, глухонемой, а?

– Это ножницы. Для ногтей. Что бы ногти стричь, – отвечаю его пафосной гримасе.

– Туда, куда ты отравишься, они тебе не понадобятся. Родина обеспечит тебя, будь уверен, сынок.

Ножницы летят в угол общей барахолки. Контрацептив в погонах продолжает обход. Контрольный сбор происходит на заднем дворе военкомата, где нас ждет автобус на отправку. Солнце бьет жестоко в красные, похмельные глаза, отчего становится хуже. Менделеев пришел к величайшему открытию в области науки, и ужасному открытию для взрослых людей, со всеми вытекающими. Далее звучит торжественно-прощальная речь подполковника, мол «служба сейчас всего ничего, братцы». Главное перезимовать, а там весна и до увольнения совсем немного. Далее загрузка в нашу гражданскую колесницу, согласно купленным билетам.

Парни вяло распределяются по автобусу. Кто-то начинает заикаться про кондиционер и прочие удобства, и его тут же встречают сугубо мужицкими наставлениями и сочувствиями. Начиная выезжать из ворот КПП, нас провожают в путь орами, ненормативной лексикой и криками. Кто-то даже успевает пнуть автобус, толи прыгнуть на него. Звук был, будто кого-то переехали. Видимо, кому-то тоже не повезло этим утром. Выехав на широкий проспект, всматриваюсь в очертания сонного города. Стараюсь запомнить его как можно отчетливее, не пропуская ни одной детали. Внутренне абсолютно спокоен. Мандраж прошел еще после пятой стопки на проводах. На глазах пелена. Не давая себе уснуть, отодвигаю шторку, и словно впервые, жадно изучаю городскую инфраструктуру. Пассажиры сзади, сильно торопясь, начинают вызывать ихтиандров, видимо, в заранее приготовленные пакеты. На пути к выезду из города, нападает лютая хандра, вкупе с состоянием предшествующей детско-инфантильной неизвестности. Даю глазам передохнуть пару минут, погружаясь в глубокий похмельный сон.

Просыпаюсь от гула проезжающих машин. Жуткая духота наполняет нашу повозку. В открытую дверь поддувает сухой ветер. От пота шея прилипла к груди. Во рту пустыня. Попытался раскрыть глаза. Смог открыть только левый. Привстаю, осматриваюсь. Картина маслом. Сзади все так же сидят ихтиандры с наполненными пакетиками. Выползаю на свежий воздух перекурить. Нащупываю в кармане джинсовых шорт чёрный Cricket. Пару затяжек и мокрота равномерным потоком выходит наружу. Неподалеку от автобуса стоят такие же манекены «под тройку», судорожно прикуривая палочки смерти. Часы показывают семь утра. Мы на полпути в татарскую столицу. От сигареты начинает коматозить еще сильнее. Подходят уже знакомые скинхеды, пытаются завязать какой-то диалог. Слушать их мне не улыбается. Докуриваю, заползаю обратно. Отыскиваю в сумке бутылку воды. Несмотря, что она давно тёплая, как моча гадрозавра, судорожно, как в последний раз, делаю жадные, большие глотки. Похмельный коматоз она сильно не поправляет, но хоть какое-то утешение. Водитель дает команду «алга, егетлэр» и двигаем в пункт назначения. Всю оставшуюся дорогу до контрольного призывного пункта пребываю в похмельной вакханалии.

«…на 104.5 FM мы приветствуем вас и принимаем заявки, находясь здесь, в городе Казань…» – звучит из магнитолы Mercedes-Benz Sprinter. Разлепляю глаза. Шесть полос. Светофор. Пробка. Мигает дополнительная секция. Казань.

Chapter Two.

Прибыв на контрольную точку, объявлен общий сбор рядом с КПП призывного пункта. Парни более-менее проспались, оклемались. После перекура на месте, выдвигаемся внутрь основного здания. КПП представлял собой отдельную пристройку. Железный турникет на входе, пара комнат с военными. По очереди минуем турникет. Далее по коридору нас встречает небольшого роста мужичок по зелёнке. Пиксельная кепи с блестящей кокардой в виде звезды, аккуратно постриженные усы, черные, начищенные военные берцы. На погонах горизонтально расположены две маленькие звезды. Прапорщик (далее – прапор). Голос у прапорщика был неприятно громкий и до рвоты противный. Прапорщики/мичманы были первыми, из категории военных лиц, с кем я познакомился впервые, будучи в статусе военного.

Данная категория военных по-настоящему заслуживает отдельного внимания. Девяносто процентов из них служили срочную службу. Оставшаяся «десятка» представители выпускников военных училищ. В ВС РФ таких прозвали «пиджаками». Именно эти «девяносто» оттоптавших срочную службу, редкая разновидность очень грамотных, латентных разгильдяев от всего идиотского, что есть вообще в ВС РФ. Прапора, как правило, всегда знают, где достать ценные ресурсы и прочие полезные артефакты. Настоящие короли квестов. Всегда чуют, что и где можно как-нибудь по-тихому скоммуниздить таким образом, что на него даже никто и подумает. Да еще и переиграть так, чтобы подставить кого-то другого под эту подачу.

Они знают, кто у кого и сколько получает казённой краски, для тревожных чемоданчиков, перед министерскими внеплановыми проверками. Эти люди знают, как до судорожной истерии довести бойцов срочной службы обычной строевой подготовкой на плацу после обеда или в субботний ПХД задрочить уборкой «взлётки», при сдаче суточного наряда. За такими нужно неумолимо бегать с блокнотом, записывая все их иронично-саркастичные остроты и выражения. По иерархии в ВС РФ установлены воинские звания: прапорщик и старший прапорщик. Принципиальной разницы между градацией этих воинских званий не наблюдаю. ИМХО, конечно.

– Товарищи! будущие военные! – верещит прапор. – Делаем все быстро, и никто не пострадает. Лишние движения и вопросы отставить. Сумки к осмотру! Живо! Быстрее! Быстрее!

Счет был на секунды, соображать нужно было быстро. Я начинал трезветь. К тому времени, наш отряд иждивенцев, уже находился в маленькой комнате с большим широким столом, занимавший всю площадь помещения. Во главе стола стоял прапор, выдававший: «Осмотрено! Следующий! Следующий!». Крысиная возня, лязги замков. И еще этот визжащий усатый хоббит делал всю картину. У одного из парней, видимо, заел замок. Этот энергетический гном спустил на него весь свой неугомонный потенциал.

– Быстрее! Быстрее, я сказал! Салага? Ещё быстрее!

– Замок…у меня замок…зае… – запинался парень.

– Что? У тебя замок? А у меня член на ключ похож! Может помочь тебе открыть, а? – говорит усатый.

В тот момент сразу взял на карандаш чуткую и саркастичную натуру прапоров. Отметил, что такие ценные экземпляры достаточно стойкие и живучие, как голуби и тараканы. Могут запросто пережить Холокост и ядерную войну. Нигде не пропадут. При необходимости и лютом желании отвесят увесистых люлей, конечно же, оставив тебя крайним во всех смертных грехах человечества. Прапора, как правило, гибкие, извилистые, местами гадкие. Но при всем наборе перечисленных параметров – достаточно справедливые. При установлении вполне нормальной и адекватной взаимосвязи с ними, служба пройдет хорошо. Если надо – прикроют где-нибудь, отпустят, разрешат, поощрят и т.д. Главное – не перегибать палку и чётко видеть границы. Не кусать руку с едой, в общем.

Далее по плану прохождение очередного ВВК, километровых очередей, в которых, как правило, идут мужицкие словесные перепалки, (на словах ты Лев Толстой, а на деле… сами понимаете) помещений, наполненных рвотно-фекальными запашками, наплевательских осмотров мужских гениталий и прочих обрядов военно-бюрократического мудизма. После финальных процедур, назначено общее построение (а таких, как я уже узнаю очень скоро, будет просто беспросветная тьма) на втором этаже, в расположении для отдыха личного состава. Построения, как в прочем, и любое другое в ВС в целом, проходят очень муторно. Но об этом чуть погодя позже. На построении нам озвучивают номера наших команд, коих обозначили нам по итогам второй комиссии. Заслушиваем очередную прощальную речь уже нашего «старшего» товарища, который, походу, тоже с похмелья, прибывший с нами, для соблюдения всех вышеперечисленных процедур. Для формальности и порядку. Поздравляет и желает нам всем скорейшего возвращения домой целыми и адекватными мужиками, нехило пропитанными тестостероном.

Спустя какое-то время, закончив все возможные перекуры и кофе-брейки, мимолетные знакомства с другими персонажами, под тесным козырьком местной курилки, успеваю позвонить домой с докладом о хорошем расположении духа и полного здравия. Дома все хорошо. Уже ждут и скучают. Так пролетает еще пару часов похмельного праздношатания по холлу. После чего начинается та самая гребанная жесть, о которой я начал задумываться, еще со времени получения повестки и прохождении медкомиссии. Распределение по командам. Логика простая: очередное построение -> озвучка номера команды -> род войск. Действительно просто. В голове мечется номер команды. А-39, вроде. Почему-то вспоминаю слова военкома, об отправке на флот. О его твердом и уверенном голосе и доводах. Похмельный мозг в хаотичном и быстром порядке генерирует еще парочку каких-то имбецильных мыслей. Легкий мандраж. И в этот самый момент, в эту самую долю секунды, я, приглушенно-мутным разумом слышу, о моем зачислении в ЖДВ Свердловской области РФ (далее – Железнодорожные Войска). Позвонив домой, и окончательно протрезвев, уже подумывал о том, чтобы забрать документы и остаться на осень. Настроение на ноль. Дикая апатия. Падаю на какую-то ближайшую скамейку и выпадаю из реальности.

***

В коротком промежутке сна на «отходняках» мне снится разное. Окончание универа, когда мы стоим всей группой для общего фото, после финального концерта, плавно перетекающее в сцену, где наш декан пожимает мне руку, передавая мне диплом бакалавра, блаженно и миролюбиво так говорит «поздравляю». Затем братания с моими товарищами, на общем застолье, почти за сутки до моей отправки, прощание с матерью, где я, не протрезвев, слушающий её голос и слова напутствия перед заходом в военкомат, мои родные братья, которые крепко обнимают меня и что-то говорят. Некое подобие микроснов, которые обычно снятся при умственном переутомлении, депривации сна или в общем припадке депрессии у людей, вроде меня. В психологии, микросон трактуются как «кратковременный сон». Промежуток микроснов варьируется от нескольких секунд до нескольких минут.

– Рахимов! В зале есть такой? Рахимов? – гулом доносится по всему залу.

Очнувшись, вижу перед собой небольшие отряды все тех же призывников, но уже по форме. И все они похожи на тех орков, из к/ф «Властелин колец», бредущие в поисках двух хоббитов. Но по существу-то, все как раз-таки наоборот. Эти хоббиты по форме, отправляются в рабское царство бесплатной рабочей силы к этим самым оркам сроком на двенадцать месяцев дней. Вскакиваю со скамейки. Иду на голос из микрофона. Пробиваюсь через толпу. Микрофон резко стих. Подбегаю к столу, расположенному где-то на отшибе рядом с сигаретным киоском. Наблюдаю двух мужиков по форме в тельняшках и бескозырках с кокардой в виде якоря.

– Фамилия, малой? – ляпает один.

– Рахимов – говорю я.

– Давай сюда паспорт и военный билет.

Капитан-лейтенант (далее – каплей) скрупулезно и не торопясь листает военник. Делает какие-то записи и пометки у себя на листке, после чего, вместе с мичманом отходят на время.

– Жди здесь, – отрывисто говорит он.

По прибытию, каплей подзывает меня, возвращая мне обратно документы и монотонно так говорит: «136-ая команда на Севастополь». Что произошло, я так и не сообразил. Но понял одно: тот самый Большой Брат, который сидит выше, существует, раз он услышал мою мольбу. Шах и мат, атеисты. Радостный, с полными штанами, иду отыскивать команду новоиспеченных матросов.

Седьмое июля. День «Дэ».

Примерно после обеденного приема пищи, наша доблестная гоп-команда построена на первой линейке, именуемая жалким подобием «плац», напротив центрального входа. За то время, проведенное в допризывном патриотическом пункте подготовки, в делегации наших «покупателей» прибавился один персонаж. Товарищ старший мичман. Этакая колоритная персона с большим, свисающим животом и широкой расплывчатой ряхой, заросшая двухдневной щетиной. И вот мы, молодые и вонючие, переодетые в ужасно конченную, которая сделана из очень некачественной ткани, в берцах, которые ни разу никому не по размеру, стоим по черной офисной форме и загораем на солнце, наблюдая, пока надувной батут в погонах, очень вкусно и не особо спеша, допивает охлажденный ж/б Sprite.

После мичман подходит к нашей коробке почти вплотную, начиная обход по первой шеренге. Ходит и очень так медитативно осматривает наши лица, вглядываясь почти в каждого из нас. Затем, чуть погодя, отходит назад и закуривает, продолжая агрессивно смотреть в нашу сторону. Тем временем каплей и старший мичман стоят неподалеку хихикают в тенёчке, тыча пальцами в свои телефоны, громко посмеиваясь.

– Значит, внимайте внимательно и сосредодроченно, опарыши – хрипит пузан, – что бы к вечеру, перед отбоем, все как один, сука, были выбриты и сверкали своими пубертатными подбородками, как мои наливные яйца. Если вдруг, кто-нибудь забьёт на это дело, побрею его вафельным полотенцем. Это понятно?

«А сам-то, чушпан эстрогеновый, ни разу не бритый, падла» – после справедливо галдели парни.

– Да, – вопит неизвестный герой из последней шеренги.

– Манда! – выпаливает пузан. – Оставь это слово на гражданке, сынок! Кто эта кошачья отрыжка? Кто это сказал?

Гробовое молчание. Мичман делает второй заход на обход.

– Внимание! Общая команда «сесть»! – командует он.

– Вста-а-а-а-ть!

– Сесть!