Крым. И я там был

– Вста-а-а-а-ть!

– Сесть!

– Спрашиваю ещё раз. Кто это сказал? – орет пузатый.

– Это я, – слышу сзади.

– Служить дахуйа! Вышел из строя!

Бедолагу буквально выталкивают из строя. Пухлый тут же начинает отвешивать ему отцовских наставлений, разъясняя, мол «браток, в армейке другой сленг и быт». Закончив педагогический нецензурный урок, возвращаемся в холл за вещами и тут же строимся рядом с автобусом, уготованным для нашей дальнейшей переброски в аэропорт.

В автобусе, мать его, как по иронии судьбы, сломан кондиционер, ввиду чего, он очень стремительно наполняется ароматом мужских сальных желез, вкупе с выветриваемым до сих пор перегаром. В автобусе стоит настолько сильный фан, словно едут не молодые призывники, а компания самцов горилл, у которых началось обострение в брачный период, при острой диарее. Вонь присутствует, настроение отсутствует.

Kazan International Airport был последним чек-поинтом, перед отправкой на полуостров. Задержка рейса ещё на час. Ребята нервничают, то и дело, выбегая перекурить небольшими группами, пока мичман атакует местные забегаловки и кофе-автоматы. Хвала Господу, наш полёт был на гражданском боинге. Эконом-класс, в котором мы отсиживали наши, уже по прошествии двух часов, квадратные точки–G. Хорошие и молоденькие стюардессы, в обтягивающих юбках на высоких каблуках и не поддельным запахом женщин; мы, уже успевшие одичать буквально за каких-то пару дней, под которыми давно пора мыть полы, ввиду обильного слюновыделения и спермотоксикоза, агрессивно-голодными взглядами разглядывающие стюардесс. Остальной контингент – гражданские. Они – отдыхать, мы – защищать. Каждому свое.

С посадочным местом повезло. Весь полёт смотрел в замёрзшее окошко, неугомонно разглядывая ландшафты нашего необъятного и могучего Отечества. Облака. «Перистые, перистые, слоистые, кучевые…» – в памяти всплывают какие-то отрывки уроков географии 7–го класса. Все пассажиры сидят с открытыми ртами, перманентно прочищая ушные раковины от резкого перепада давления воздуха в салоне. Продолжая пялить в окно самолёта, ощущаю резкий перепад настроения, который сигнализирует о непонятных мне дискомфортных позывах моего внутреннего эмоционального состояния и в то же время, наполняя чем-то достаточно непривычным мне ощущением.

Я ловлю себя на мысли, о новом этапе в моем непонятном пубертатном жизненном цикле. Об окончании учёбы и спонтанным решением пойти служить. О новых горизонтах и возможностях, которые уже, возможно, поджидают меня в дальнейшем. Размышляю о том, какой будет служба, кто будет составлять моё окружение на ближайшие триста шестьдесят пять дней. Задумываюсь, почему некоторые из товарищей, так отъявленно и уверенно, пытались отговорить от службы и переиграть ситуацию с повесткой. Сентиментальное состояние семимильными шагами плотно наполняет мой молодецкий разум, ввиду чего начинаю теряться в пространственно-временном континууме.

Подступающая неуверенность, в довесок с угнетенным эмоциональным состоянием, мысленно перебрасывают меня во времена моего детства, когда я, семилетний салага, в бешенном порыве адреналина и панике, пытаюсь уехать на старом, ржавом «Урале», железная рама которого, при каждой встречной кочке, нещадно бьёт меня по бубенцам, от стаи диких деревенских гусей, которым я, судя по их мерзкому гоготу и агрессивной атаке, нехило насолил, испортив им тем самым прогулку, преследовавшие меня по всему двору. А затем, после неудачной погони, я, стремительно залетев в огромный куст дикой крапивы в одних трусах, после восстав от жгучей мести и ярости, вкупе с детской обидой, поспешно бегу в дом к бабушке поплакаться в жилетку, размазывая свои сопли по кулачку. С тех пор я люблю жареных гусей, и терпеть не могу крапиву, на уровне флоры и фауны. На лице появляется довольная ухмылка, ввиду которой, изо всех сил пресекаю утробный ржач, который вот-вот выйдет наружу.

Вместе с тем, замечая ощутимый физический перевес нашего воздушного судна, плавно и не спеша начинающий посадку в Simferopol International Аirport named Sultan Amet-Khan, пытаюсь прийти в себя. Некое менструативное женское загадочное состояние, «при красных днях» календаря, постепенно стихает. Режим «не комильфо» проходит. Капитан боинга авиакомпании Red Wings Airlines сообщает об успешной посадке в крымской столице и желает всем приятного время провождения, запоминающегося отдыха и благодарит за выбор их авиалиний.

Каплей дает команду «всем сидеть», чтобы пропустить гражданских, и мы наблюдаем активные и похотливые тазобедренные движения девчонок, поочерёдно желающие нам лёгкой и быстрой службы. Провожая блаженным взглядом последние дамские окорока, стремительно удаляющиеся от нас, мы направляемся к выходу, под строгим конвоем, как и полагается военнопленным заключённым. Проходя мимо команды бортпроводников и девчонок, из открытой двери поддувает южный воздух. Стюардессы одаривают нас своими милыми, хорошо отрепетированными за долгие годы работы, улыбками и так же желают хорошей службы. Первый полёт на самолёте я запомнил. Повышенное атмосферное давление, спёртый воздух и влажный ветер. Симферополь.

Chapter Three.

Десять вечера по московскому. Спустившись вниз по трапу, строем направляемся к терминальному пункту выдачи багажа. Пятиминутный перекур. Двигаем на автобус до Севастополя. Ближайший рейс мы ожидали примерно до трёх часов утра. Все оставшееся время, завернувшись в бушлаты, сидя на сумках «Армия России», разогревали армейские сухпайки, очень сильно походя на неместных бомжей, в чёрных одеяниях. Было достаточно темно, и мало кто мог рассмотреть нас в кромешной тьме. Единственное, что бросалось в глаза – небольшие костёрчики от таблеток сухого спирта, находящиеся неподалеку друг от друга. Кое-кто из ребят, рискнувшие отпроситься до магазина, были тут же посланы далеко и надолго старшим мичманом.

В автобусе поспать не удалось. По пути так же не получилось разглядеть хотя бы дорогу и только рано под утро, ближе к пяти часам утра, едва заметил каменный монумент «Город-герой Севастополь». Географически так получилось, что ландшафт легендарного Севастополя имеет горный рельеф. Особенно это ощущается, прогуливаясь по узким, ещё отдающими запахом ушедшей Украины, улочкам, напоминавшие мне фильмы о Великой Отечественной Войне, которые так лаконично передавал наш советский кинематограф. Горы, воздух и живописные пейзажи – железные аргументы, для посещения этого полуострова.

Выгружаемся из автобуса. Пересчитав нас уже в сотый раз на очередном построении, организовав строй, движем дальше. В пути дико припирает покурить, справить нужду и снять берцы, натирающие с посадки в самолёт. Таким дискомфортом страдала вся наша банда, именуемая старшим мичманом «банда вонючий ветер», начинавшая хронически прихрамывать. Проходим какую-то остановку, сквер, названный в честь с какого-то известного крымско-татарского писателя, героически сражавшийся в Крымскую войну, впоследствии, отправившийся в поэтическую ссылку. Пересекаем городской парк, проходя под вековыми клёнами. Выходим на улицу, ведущая нас стремительно вниз, и на горизонте наблюдаем Севастополь во всём его неподдельном величии.

Вдалеке я замечаю огоньки гостиницы «Украина», которые расплываются у меня в глазах. Причалы, бухты, морские суда, верфи. Резкие подъёмы и спуски, городская инфраструктура. Сзади простираются могучие горы, над которыми не спеша восходит солнце, одаряя нас тёплыми лучами. И вся эта картина настолько далеко от нас, и мне кажется, будто я наблюдаю её со стометрового расстояния. Морской бриз поддувает в мой лысый затылок и мне становится по-детски хорошо и приятно.

Какое-то время спускаемся вниз. После сворачиваем вправо и, оказавшись где-то в подворотне, снова поднимаемся на пригорок. Забаррикадированное КПП. Встречает суточный сержантский наряд. Выслушав каплея, о цели прибытия, по одному продвигаемся внутрь, тут же выходя на улицу.

По плану обход в санчасти. Осматривая все пристройки, находившиеся на территории войсковой части (далее – в/ч), можно запросто подумать, будто попал в Советский Союз, причём в очень сильное послевоенное время, когда господин Иосиф Виссарионович заново отстраивал страну по крупицам и фрагментам, оставшиеся после военной разрухи. Инфраструктура была настолько обветшалой и убогой, что отдавала запашком сала с горилкой. Об этом и не только я успел подумать, стоя на втором этаже санчасти, потной подмышкой согревая градусник.

Медперсонал почему-то тёти по гражданке. Кто-то из них поинтересовались, имеются ли у кого-нибудь жалобы на состояние здоровья. А они были, я уверен, практически у всех. Никто не рискнул, под неадекватным взглядом мичмана, подпортить его себе ещё больше. Правая нога необоснованно начинала скулить при ходьбе, но, не особо придав этому значения, забил на это дело, что впоследствии, аукнулось мне пламенным приветом, на время, выбив меня из строя. Померив температуру, выходим на улицу, строем валим в казарму. В казарме обстановка протекала ещё хуже, чем в санчасти. Трёхэтажная казарма представляла собой бывшее бомбоубежище, судя по всему, оставшаяся после ВОВ, лихо оборудованная под казарменное помещение.

Завтрак мы благополучно миновали. Пришлось восполнять запасы гликогена и глюкозы остатками сухпайков. В идеале, по «армейской инструкции», сухие пайки, в современной российской армии, предназначены под использование на сутки. Провизии в нём заложено не густо, но тебе, как военному, переносившему все тяготы и лишения армейского бытия, необходимо растянуть его ровно на три приёма пищи, желательно. Завтрак, обед и ужин. Стоит отметить, что все они, сухпайки, имеют определённые номера, исходя из которых, можно с точностью сказать, повезло тебе с едой на ближайшие сутки или нет. А провизия действительно малосъедобная. Но это только на первый взгляд, пока из тебя не выйдут все мамины пирожки. По ходу службы, их уплетают абсолютно все. Причём уплетают так, что за ушами трещит. Со временем, начинаешь, исходя из номера, тщательно выбирать себе добротный паёк. Говоря о плюсах, стоит так же подчеркнуть минусы. Он всего один. Запор. Недельный.

Из всего содержимого провизии, с хорошей стороны можно отметить плавленый сыр, и то, если хорошенько подогреть его на огне, жвачку Mentos, набор офицерских галетов, похожие на хлебцы, только со вкусом хлорида натрия и чего-то там еще, яблочное повидло, похожее на забродившее варенье и офицерский шоколад. Гречневые и рисовые каши, «тефтели» с овощами, рис с «курицей», солёный шпик (оно же сало, напоминавшее рвотные позыв иждивенца) – полный кал, хитро замаскированный под человеческую еду.

По истечению периода службы, твой кишечник, организм и иммунитет, в целом, коренным образом, можно сказать, перестраиваются, ввиду совершенного иного рациона питания. Для меня было своего рода открытием, когда, я, будучи отслужившим, порядка двух месяцев, заметил полное отсутствие жареной пищи. Это объясняется содержанием холестерина. К тому же, жирная пища вредна, и на самом деле тяжела для восприятия твоего желудка, который и так, ровно, как и ты сам, испытывает тяготы и лишения от всего ему ранее привычного. Перестроение работы кишечника и выработка иммунитета проходят порядка шести месяцев. Впрочем, у каждого индивидуально.

К слову об армейском рационе, организме и иммунитете. В ВС актуальна исключительно вареная и пареная пища. Исключений, как правило, нет. Котлеты на пару, вареная курица, говядина, оставшаяся на складах продовольствия, со времён Леонида Ильича. В праздничные дни, а также по обычным воскресеньям, рацион пополняется сладкими бонусами. В ходе «модернизации» пищеварительной системы, имеют место быть различного рода непривычные, дискомфортные реакции. Иммунитет стремительно падает, чем объясняется банальной нехваткой витаминов в растущем организме. Возникновение авитаминоза, ярко проявляется осложнениями, заболеваниями и инфекциями. Острую нехватку витаминов следует соотнести с жестоким недосыпом, постепенно переходящий в хронический, и полную антисанитарию, касающаяся условий проживания и вообще в целом.

По прибытию в одну из севастопольских в/ч, в коей мы находились на тот момент, было подозрение в ней, как об основном месте несения службы. Как оказалось, позже, мы находились в очередном и к счастью, конечном распределительном пункте, после которого происходила прямая отправка по дальнейшим частям. Вместе с нашим призывом, на территории пункта находились призывники изо всей России. Москва, Питер, Краснодарский край, Ульяновск, Владимир, Рязань. Большой призыв наблюдался у Краснодарского края, численностью в двести человек.

Судя по разговору южан, их транспортировка проходила так же на самолёте. На военном самолёте. Точно не помню, на каком именно. Что-то похожее на советский Ил-76. Со слов кубанцев, самолёт был оборудован исключительно жёсткими сиденьями, на которые они регулярно приземлялись своими точками–G, после очередной «зоны турбулентности», летая по всему салону, громко матерясь. И тогда-то мы поняли, что наш полёт, какой можно было только придумать, был самым лучшим.

Прикончив остатки сухпаёв, объявляется общее построение на плацу, которого ни разу не пощадило время, оставив в нём ниебаца огромные дыры, напоминавшие мне, почему-то, в прошлом траншеи или окопы, оставшиеся с тех самых послевоенных времён. Солнце достаточно уверенно подогревает наши чёрные одеяния, носить которые уже просто невыносимо. В такую погоду, по крайней мере. На построении нам разъясняют что требуется от нас. Прохождение третьей комиссии, по результатам которой будет отправка по частям.

Все мероприятия происходили в специально отведенной пятиэтажной постройке, больше похожей на какой-то бывший дом офицеров. На втором этаже располагались просторные помещения с высокими потолками, оборудованные под врачебные кабинеты. Кабинеты разделял широкий коридор, в котором выстраивались живые очереди. Масштаб прохождения был грандиозным. Шум и гул добавлял движа в атмосферу.

После обеда, медкомиссия протекала в полном разгаре. Из кабинета в кабинет вбегали-выбегали разной комплекции скинхеды в зелёных семейках. Смысл этого ВВК был не замысловат, как и два предыдущих. Врачи, анализы, заключения и прочая макулатура. По ходу пьесы, весь этот кипишь начинал надоедать. Крысиные бега, и плюс ко всему этому постоянно на своих двух. Времени не оставалось даже на банальное справление нужды. К тому же скопление в пузыре настолько затрудняло сам процесс, что дошло до степени некой боли в мочевике, очень отвлекавшая от всего происходящего вокруг. При этом в голове крутилась мантра «я должен сегодня посцать, я должен сегодня посцать». Стоя в очереди, успел разговориться с несколькими кубанцами, поведывавшие мне о диагнозе с ногой.

– А слухай, это самое, а шо это у тебя с ногой, а, братец? – с характерным южным акцентом поинтересовался один. – Опухла шо капец прямо–таки. Болит?

– Понятия не имею, – отвечаю ему. – Опухоль недавно вроде появилась, при ходьбе побаливает неприятно. А так терпимо.

– Слухай, дак, это самое, ну, у тоби просто оттёк ступни, ага! – встревает второй. – Ты, это самое, поменьше воды пей и больше сыкать бегай, – резюмирует он.

– Оттёк? – кривлюсь я. – От чего он может образоваться-то? Я и не болею ничем.

– Та послухай, у тоби в организме жидкости дюже, понимаешь ты? Тоби надо бы посыкать хорошенечко и пройдёт усё. Нога как новенькая будет, отвечаю тоби. – заключает второй.

– Ты врач? – спрашиваю я.

– Та ну не то шо бы врач, братец. Образование у мене другое немного. Стоматолог я – улыбается он. – На практике в технаре своём ещё запомнил.

– Окей, понял тебя. Спасибо громадное, – пожимаю ему руку.

Основными критериями, игравшие важную роль, в заключение финальной медкомиссии – кабинеты психиатров. Процедура не замысловатая. В кабинете, сидя напротив врачей-психопатов, которые, по-моему, были стажерами или практикантами ты изливаешь свои намерения пройти службу:

А) ОБрБО и ОБрМП – отдельные бригады Береговой Обороны и Морской Пехоты;

Б) НК – Надводные Корабли.

Выслушав твои бредни, они, в свою очередь, задают тебе ряд таких же, не замысловатых и придурковатых вопросов. Собственно, на основе них и происходит распределение. Плюс прохождение абсолютно идентичного психологического теста, которые проходят все призывники в военкоматах, отнимающий в лучшем случае час-полтора. Распределение, предположим, в НК проходило по соответствующему образованию. У нашего призыва встречались ребята с дипломами речных колледжей, техникумов и университетов речного судостроения. Распределение в МП и БЧ зависело напрямую от твоих физическо-природных данных и категории здоровья. И, конечно же, умственных. А-1 – максимум, А-3 – минимум.

Комиссия завершилась в тот же день. Заключительным мероприятием было контрольное построение на том же втором этаже. Оставалась последняя инстанция – товарищ капитан 2-го ранга (далее – капдва). Капдва делал соответствующую отметку в карточке твоего личного дела. Но и на основе этой отметки, так или иначе, невозможно было даже предположить, куда тебя сошлют.

Сбегал пару тройку раз мощно сикануть, в надежде мгновенного спада оттёка. Правая ступня, в самом деле, начинала ныть по нарастающей. При ходьбе пронизывала терпимая, тупая боль. При быстрой ходьбе ныла, паскуда, будь здоров. При беге я походил на раненого примата, пытающегося скрыться от браконьеров-охотников. Тем не менее, как бы я этого не желал, походка была с уклоном на правую ногу, хоть и старался сильно её не напрягать. Спустя пару часов, ступня начинала отдавать колкой и острой болью. В прочем, я не особо выделялся.

Подавляющее большинство походило на отряд ДЦП-зомби, ввиду мозолей и прочих коварных натираний в самых разных местах. Наступил момент, когда от нас чрезмерно и стремительно начало смердеть потом. От кого-то уже сероводородом. Было принято решение устроить банный день. Заслышав слово «баня», радости не было предела. В голове рисовалась очень приятная картина. Проще говоря, все те обычные ассоциации, возникающие при слове «банька». «Банька, парилка, ебля и горилка» – дружно напевали парни.

Говоря откровенно, ни разу в жизни я не мылся настолько быстро и отчаянно. Наш первый поход, раз и навсегда развенчал все представления и мифы об армейской бане. Она представляла обыкновенную пристройку. Стандартный тамбур, вслед за ним помещение для переодевания. Последняя дверь вела прямо в сердце бани. Ритуалы подмывания осуществлялись быстро и без вопросов, ну и по команде, конечно же. Как и все, что делается и происходит в армии. Картина, следующая. По команде залетаем в предбанник. Будто с глистами в заднице, а по-другому это не выглядело, раздеваемся наперегонки и с разбега заходим в последнюю дверь. Помещение, непосредственно, предназначенное для помывки личного состава, постепенно наполняется парами кипятка. Видимость нулевая. Удивился я и тем каменным, продолговатым блокам, использование которых было для подставки мыльно-рыльных принадлежностей. На ощупь хватаешь металлический тазик, набираешь воды. По ходу движения, парни нехило так падали, натыкавшись друг на друга. Помню звонкий шлепок чьего–то живота об кафель. Пузан, поскользнуться, перевернув тазик кипятка на свои причиндалы. При этом стоял дикий ржач и хохот. Из–за какого–то угла доносился ор старшины: «быстрее, девочки, быстрее!»

***

По окончанию комиссии, общему призыву было отведено пару часов свободного времени. В основном все терлись в курилке, находившаяся напротив казармы, в тени вековых клёнов. В том промежутке времени, происходили братания и знакомства между парнями. Обмен разного рода историями, байками, анекдотами. Рассказы о бурлящей и лихой жизни до армейки, вспоминают общих знакомых, друзей, товарищей. Найти односельчан или земляков – на вес золота. Бесценно, я бы сказал. А для всего остального есть MasterCard. На гражданке, понятное дело, вы друг друга знать не знали. Даже не пересекались ни разу и не подразумевали о существовании друг друга. Но тут особый случай. Он сводит людей воедино. Делает вас одним целом. В основном, выезжаете на теме общих интересов и знакомых. Завязывается общение, общие шутки, истории, анекдоты. И вы уже кореша, во веки вечные.

Перед ужином, объявляется общее построение, запомнившееся мне надолго. Построение так же коснулось старослужащих и дембелей. Вся бригада загорала на плацу, ожидая прибытия командира бригады (далее – комбриг). Ожидали капитана первого ранга (далее – капраз). В пассивном состоянии, ожидая вождя, вылившиеся в последующие часа три-четыре, успел поразмыслить на различные темы, породившие много вопросов и так мало ответов. Успел возненавидеть все возможные построения, медкомиссии, офицеров. Успел мысленно проклянуть зловонную черную форму, побелевшая от пота до такой степени, что можно было пускать на ветошь. Особенно бесила южная погода. Вместо правой стопы, как мне уже казалось, стоял протез. Ни боли, ни жжения, я уже не чувствовал. Единственное чего мне хотелось – поесть и беззаботно придавить физиономию где-нибудь в теньке часов на десять.

Но ни того, ни другого не перепало. Устроившись за стол, спустя полтора километровую очередь военных рыл, начал атаковать недоваренные и не знавшие соли макароны, с советским, резиновым куском говядины. За столом, вместе со мной, томились ещё пару бедолаг, с очень кислыми минами, напоминавшее лицо моей школьной учительницы биологии, выслушивающая мой реферат на тему «ранее половое созревание у мальчиков». Привлёк внимание тип, без умолку вещавший на другом конце стола. Он эмоционально выдавал истории из своей жизни. Я будто слушал краткий пересказ «Онегина», в нецензурной и колхозной версии. В основном, его байки строились на регулярном доминантном траханье красивых девчонок, тусовках в лучших клубах и барах, о и его «мерседесе цэ класса», который даже если и существовал, то точно не в его поле собственности, а скорее всего отца, который, возможно, оторвал сыночка у мамкиной титьки.