Адгезийская комедия

? Я просто знаю людей. Большинство гады, они хотят вас уничтожить, просто строят из себя милых, а в душе они всем подохнуть желают, ? злилась я от расстройства. Бабушку ещё приплели, гниды.

? Мы тоже знаем людей. Верь людям, будь наивной и станет меньше проблем – вот увидишь.

? Я так понимаю, стихи я не отгадала… ? снова подступили слёзы, я вытянула ноги и смотрела на белые кроссовки, они мне нравились всё больше. Мягкие, удобные и что это за фирма?

? Белые тапочки это, ? раздалось со стороны громоздкого ящика- радиостанции.

? Задолбали ваши приколы, уроды, ? сказала я вслух, а не про себя – так я утомилась.

Принц захохотал гомерическим хохотом:

? Мальвина! Ты расшаталась, а тебе ремонт доделывать.

? Доделаешь тут с вами, всё время отвлекаете.

? Да не убьём тебя, не убьём. Не волнуйся. И запомни, Мальва, заруби себе на носу – Блок – это не Лермонтов. Любимый адгезийский поэт и не только адгезийский.

? Стихи и правда хорошие, но…

? Что «но»?

? Страшные…

? Это, Мальва, символизм, ? сказал принц и улыбнулся ослепительно – все мы немного символисты, верно?

? Знать бы, что это.

? Ну это значит, что грот – не грот, а гроб – не гроб. Просто символы. Символы вечности, ну и прочего мрака и мракобесия. Как музыка многолики. Вот наш гимн:

«Миры летят. Года летят. Пустая

Вселенная глядит в нас мраком глаз.

А ты, душа, усталая, глухая,

О счастии твердишь, – который раз?

Что счастие? Вечерние прохлады

В темнеющем саду, в лесной глуши?

Иль мрачные, порочные услады

Вина, страстей, погибели души?

Что счастие? Короткий миг и тесный,

Забвенье, сон и отдых от забот…

Очнешься – вновь безумный, неизвестный

И за сердце хватающий полет…

Вздохнул, глядишь – опасность миновала…

Но в этот самый миг – опять толчок!

Запущенный куда-то, как попало,

Летит, жужжит, торопится волчок!

И, уцепясь за край скользящий, острый,

И слушая всегда жужжащий звон, -

Не сходим ли с ума мы в смене пестрой

Придуманных причин, пространств, времен…

Когда ж конец? Назойливому звуку

Не станет сил без отдыха внимать…

Как страшно всё! Как дико! – Дай мне руку,

Товарищ, друг! Забудемся опять».[4 - Александр Блок “Миры летят. Года летят…» (1912)]

Массивная дверь заскрипела – то есть руль открывался сам собой.

Гниды, подумала я, зубы заговаривают, а ведь домой не отпустят! Я встала, но тут же вспомнила, в каком состоянии юбка, которую я неистово рвала совсем недавно. Выжившие в неравной борьбе обрывки юбки вдруг стали стекать с меня, как ведьмин студень, про который мне все уши прожужжал Сеня, я остаюсь в белье, но, слава адгезийцам, пижамка не забыла меня, прибежала со стороны махины-радиостанции и стоит выжидательно. Рядом ? спортивные штаны и толстовка. Ну ? тряпки теперь мои друзья навеки! Стоят и похожи на одетых неведимок. Я напялила всё – мало ли… Я выходила под осторожные хлопки щупалец – чего-то они напугались…

Глава девятая. В избушке барона

Я, увы, проиграла. Но поэт Блок хороший без вопросов. Наверное, он не раз бывал в Адгезии, раз даже жужжащих чпол описал. «Миры летят. Года летят.», ? супер мощно, почти как у Замая.

Адгезийцы сами врут, убеждала я сама себя, хоть и тыкают меня в правду. Они первые шулеры, они комики и первые на деревне приколисты. Вот я не я буду, если Инна Иннокентьевна на днях коньки не откинет, собаку они себе захапали заранее. Эти стражники-мужики выгуливают собачек, которые не подходят в церберы и остались после смерти хозяек. Мохнатого пса тёти Инны посадили уже где надо на цепь, я не сомневаюсь даже. Адгезия – за забором жизни. Это фантастика. Я уеду отсюда и всё закончится. Папа уехал и всё. Мне просто надо проснуться, проснуться…

Я очутилась перед открытой калиткой задрипезного полусгнившего облупленного заборчика. За спиной – тропинка, поселковая улица, песчаная дорога, передо мной – канавка, дальше справа и слева – кудрявый орешник, явно стриженый. Даже не подумаю заходить в калитку. Я ж не глупая девочка, упавшая в кроличью нору, то есть в колодец.

С двух сторон меня взяли возникшие из ниоткуда мужики-стражники, я оторвала ноги от земли. Не собираюсь шагать за калитку. Ну её! Но меня перенесли – я дёргала ногами, пытаясь вырваться, убежать по воздуху. Узкий проём калитки без труда «впустил» нашу шеренгу из двух адгезийских стражников и меня, висящую, дрыгающую ногами, сопротивляющуюся из последних хлебцевых сил.

Я оказалась на большом участке, передо мной стояла изба, точнее домик, дощатый домик, какие-то грядки – плохо было видно в ночном свете. Впрочем, свет шёл из домика, небо же убивало своей чернотой, я посмотрела под ноги – кроссовки по прежнему радовали белизной и удобством, но почему принц назвал их белыми тапочками?.. Ещё раз рискнула посмотреть на небо в надежде хотя бы на одну звездочку – сине-чёрно, но вроде как ультрамарин появился в оттенке. Справа послышалось знакомое рычание и такой узнаваемый вводящий в ступор лай. Я и не сомневалась, что это цербер Инны Иннокентьевны

Втроём мы шли по широкой гранитной дорожке.

? Дальше сама, ? сказал мне тот, что огненный, то есть оранж, но здесь он казался красным. Фиолетовый же молчал, здесь он виделся иссиня-чёрным, как небо.

Я поднялась по скрипящим ступеням и очутилась в комнате, которую в рассказе Чехова, где героиня была стрекозой, называли террасой.