сливаются воедино. Точно также как сливаются с Афродитой[498 - Афродита – в древнегреческой мифологии богиня красоты.] воедино прекрасные, но смертные, герои-любовники.
Когда Марго Фонтейн встала на пуанты, создала себя заново, когда сумела дойти до немыслимых пределов «интенсивного переживания», случилось со-бытие. Богиня танца впорхнула в неё, стала самой Марго Фонтейн.
Но время брало своё. Богиня танца давно выпорхнула, чтобы искать очередную жертву-не жертву, а балерина продолжала танцевать. Люди стоя аплодировали уже не великой балерине, а старой женщине, которой до преклонных лет удаётся стоять на пуантах. Как пресыщенная толпа в римском Колизее[499 - Колизей – амфитеатр в Древнем Риме, одно из самых грандиозных сооружений Древнего Рима.] при виде крови гладиаторов.
Великая балерина понимала, что стоит за нездоровым интересом зрителей, но она вынуждена была продолжать выходить на сцену и надевать пуанты на больные ноги.
Марго Фонтейн призывала не относиться к жизни серьёзно. Наверно «жизнью» называла время жизни, когда она не стояла на пуантах. Но однажды она сама нарушила этот принцип. Когда решила, что сможет родить ребёнка от того, с кем смогла разделить свой великий танец.
Кто посмеет бросить камень в великую женщину, за её великую иллюзию. А разве во всём остальном не была она столь же простодушной и наивной. Может быть, это и было продолжением её величия.
Но время – добавим и природу – не обманешь. Как это не печально признавать, у этого мужчины и у этой женщины не было шансов родить здорового ребёнка. Даже если этот ребёнок был ребёнком любви.
Сумел ли я, хоть в какой-то мере, раскрыть смысл того смутного видения, того мерцания (любые слова здесь условны), которые просвечивают для меня в судьбе Марго Фонтейн как со-бытии. Вряд ли.
Сказал так, как сказал, не умея додумать эту мысль до конца.
…последняя роль Марго Фонтейн
Последняя роль Марго Фонтейн была в полном смысле слова «небесно-земной».
Её невестка рассказывает:
«Она хотела ехать в Панаму, чтобы её похоронили вместе с Тито. Когда мы уже были в аэропорту, её падчерица рассказала всем кто она такая. А это была уже крошечная старушка, совсем миниатюрная, не знаю, сколько она весила. Она сказала закрой мне лицо, я обернула шарф вокруг её лица, чтобы её никто не узнал. Мы сели в самолёт и падчерица Марго сказала какой-то девице, что у Марго рак, мы забираем её домой. Я подумала, только подойди поближе, я убью тебя. Я всё время закрывала её лицо, а люди проходили по проходу стараясь разглядеть её.
Она знала, что умирает, и двигала руками как в танце. Может быть, это и был для неё конец жизни. Её жизнь закончилась танцем».
Движением руки.
Март-сентябрь 2014
Опус восьмой. Отелло, венецианский мавр: тендерная версия
…классика, способная меняться вместе со временем
Существует бесчисленное множество постановок трагедий Шекспира (комедии вынесем за скобки), «Отелло» в том числе. В текст вносят изменения, меняют время и место действия, добавляют новых персонажей и новые сюжетные ходы, предлагают новые и новые версии.
Классика на то и классика, что способна меняться вместе с изменением времени, с появлением новых подходов и новых концепций.
Канонический текст может и должен существовать, а в остальном ничего запретного. Классика на то и классика, чтобы суметь сохранить себя, не прячась в свой кокон.
Мою вольную версию условно можно назвать «Отелло в тендерном ракурсе». «Гендерный век» имеет свои права на классику, как и всякий другой, просветительский, галантный, романтические, прочие.
«слишком доверчив»?
Широко известно изречение А. С. Пушкина, «главная трагедия Отелло не в том, что он ревнив, а в том, что он слишком доверчив!»[500 - Слова русского поэта А. Пушкина: «Отелло от природы не ревнив – напротив: он доверчив».]. Эта кажущаяся разгадка, на самом деле таит в себе множество вопросов.
Слишком доверчив?
Как возможна такая доверчивость в условиях реальной жизни?
Он что с луны свалился, его всю жизнь окружали одни ангелы?
Он никогда не сталкивался с такими человеческими пороками, как подлость, коварство, лицемерие, обман, измена?
Или он относится к категории странных, чудаковатых людей, которые живут в своём, обособленном от других, мире?
Как же он, в этом случае, достиг карьерных высот, как стал генералом, как управлял другими, пусть воинами, солдатами?
Они же не роботы, чтобы беспрекословно подчиняться приказу. Они же люди, живые люди, разные, добрые, злые, коварные, простодушные.
А если кому-то из них придёт в голову намерение оклеветать другого?
Он будет рассчитывать на доверчивость нашего генерала?
Слишком доверчив?
Допустим, была искусно выстроена система ложных наветов.
Допустим, Яго не обычный человек, пусть гений зла.
Что из того?
Если Отелло такой доверчивый-доверчивый, на грани мальчишеской глупости, тогда проблема не в Яго, а в самом Отелло.
И где гарантия, что злоумышленник, подобный Яго, не найдётся в армии, в управлении?
Может быть, для общей безопасности Отелло следует немедленно разжаловать в солдаты.
И лишить власти.
Слишком доверчив?
Настолько, что по ложному навету задушил любимую женщину?
Не соизволил её выслушать.
А она, бедняга, сама смиренность, не роптала, не возмущалась, готова была отвести любые подозрения.
Но наш «слишком доверчивый» генерал не способен слушать, даже любимую женщину. Если что-то у него в голове заклинило, безнадёжно что-то объяснять, ничего не получится, с упорством маньяка будет повторять одно и то же.
Допускаю, что я утрирую.
Можно возразить, общеизвестен принцип того же А. С. Пушкина, художественное произведение «должно судить по законам, им самим над собою признанными».
Можно возразить, что мои вопросы не учитывают законов высокой трагедии, с присущим ей разреженным пространством, в котором нет места бытовой правде, психологическим деталям.
Можно возразить, что пушкинское «слишком доверчив» имело в виду не столько жанр трагедии, сколько характеры людей.