Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

«Дурная бесконечность»[768 - «Дурная бесконечность» – термин, введённый немецким философом Гегелем. Он отличал «качественную бесконечность» или бесконечность разума, от «дурной бесконечности» или бесконечности рассудка. Гегель понимал под термином «дурная бесконечность» неограниченный процесс однообразных, однотипных изменений, ничем не разрешающихся. В метафорическом смысле, близком к представлениям древних греков, «дурная бесконечность» нечто неоформленное, несовершенное, близкое к хаосу.] всего тонкого, изящного, отзывчивого может оказаться грубой, вульгарной, бесцеремонной, просто пошлой, причём зачастую «дурная бесконечность» не так далеко, может прятаться внутри нас, особенно, когда мы не присутствуем, когда за нас действуют «безличные люди».

…Об этом присутствии и «безличных людях» чуть позже, когда речь пойдёт о философии Хайдеггера…

Так случилось и с Хайдеггером.

Многие малые философские произведения Хайдеггера объединяет термин «Feldweg», буквально, «просёлочная дорога», «путь вдоль поля», вдоль своего, родного, близкого, идёшь, смотришь на близкое и далёкое, думаешь, идёшь дальше, встречаешь людей из этой же местности, беседуешь, продолжаешь думать и впитывать всё вокруг.

«Простое хранит загадку непреходящего и великого…В невзрачности всегда одного и того же скрывается его благословенность… В непроговорённости его («Feldweg») языка, как сказал старый мастер чтения и жизни Экхарт[769 - Экхарт Майстер или Учитель Экхарт – средневековый немецкий теолог и философ, один из крупнейших христианских мистиков, учивший о присутствии Бога во всём существующем.], Бог впервые есть Бог».

В противовес этому «человек – если он не слышит призывов, исходящих от «Feldweg» – тщетно стремится, выполняя свои планы, привести в порядок земной шар… человек разрушается, сбивается с пути. Разрушенному человеку простое кажется однообразным. А однообразное порождает пресыщение. Раздражённые люди находят только однообразие. Простое ускользает. Его тихая сила побеждена».

Так рассуждает о «Feldweg» Мартин Хайдеггер.

…Отдаю себе отчёт, что отношусь к числу людей, лишённых «Feldweg», но это совершенно не означает мою не чувствительность к этому понятию. У жены моей было это «Feldweg», этим она отличалась от меня, она знала (скорее подсознательно), что нет у меня этого «Feldweg», поэтому и называла moltani, что можно приблизительно перевести как «человек без места», маргинал. Мешало ли это нашему взаимопониманию, вряд ли. Может быть, ещё и по той причине, что скорее подсознанием, чем сознанием мог откликаться, сочувствовать её «Feldweg»…

Согласимся «почвенно-народное» может иметь такую модификацию как «Feldweg», тонкую, нежную, отзывчивую, а может…

Хотим мы этого или не хотим, но «почвенно-народное» невольно рифмуется с известным нацистским лозунгом «почвы и крови». Как свидетельство того, что за высоким нередко следует по пятам пошлое и всегда легко в него скатиться.

У Ханны Арендт скорее всего не было своего «Feldweg» или оно было в другом виде, без «ландшафта», без «почвенно-народного». Но это не мешало ей «сострадать» Учителю, поскольку более других она осознавала масштаб его философских прозрений, которые были намного шире любых «ландшафтных культур».

…Мартин Хайдеггер: «волшебник из Мескирха».[770 - Мескирх – городок в Баварии, где родился Хайдеггер.]

Студенты называли Хайдеггера «волшебник из Мескирха».

Можно с уверенностью сказать, что «волшебником» его назвали не благодаря знаниям, квалификации и прочему. Его лекции завораживали даже тех, кто был не способен понять глубину его мысли. От всего его облика, от манеры вести занятия, требования от студентов не прилежности, а вовлечённости, самоотдачи, исходило «сильнейшее воодушевление».

…Забегая чуть вперёд обращу внимание, что это исходило не столько из требований Учителя, сколько из требований Философа. За «воодушевлением» стояли творческие открытия, с которыми он делился со студентами, делился не по-школярски, а с огромной самоотдачей…

Вот что писал сам Хайдеггер. в письме к Ясперсу:

«я тащу за собой молодых – тащить относится к тем молодым, что тесно ко мне привязаны – и так, что они всю неделю испытывают давление с моей стороны; кто-то из них не выдерживает этого – здесь и скрыт простейший способ отбора; другому требуется два, три семестра, чтобы он понял, почему я не допускаю никакой лени, никакой поверхностности, никакого обмана и никакой фразеологии – прежде всего "феноменологической"[771 - Феноменология – направление в философии XX века. Феноменология началась с тезиса немецкого философа Э. Гуссерля, «Назад к самим вещам», который противопоставлялся распространённым в то время призывам «Назад, к Гегелю», «Назад, к Канту». Феноменология предполагает обращение к первичному опыту, у Э. Гуссерля к опыту познающего сознания.]. Вы знаете, что я никогда не позволяю зачитывать [подготовленные] рефераты – только дискуссии, правда, не дикие; не позволяю себе втягиваться в фантазирование, диалектические игры – всё требует подготовки, т. е. интенсивного занятия каким-либо делом, которое и наполовину не облегчено тем, чтобы написать какую-то одну, а потом ещё одну книгу. Моя великая радость (запомним эту радость – Р. Б.) – в том, что благодаря специальным предварительным усилиям я смог добиться изменений и теперь в этом отношении действую свободно».

Приведём мнение Ханса Йонаса[772 - Йонас Ханс – немецкий и американский философ-экзистенциалист.], который учился у Хайдеггера, а впоследствии стал одним из выдающихся учёных XX века, и который более других раскрыл природу «волшебства» Марбургского философа.

«Тут нам встретился человек, который мыслил, представ перед студентами, человек, который не докладывал об уже помысленном, как это делал Гуссерль[773 - Гуссерль Эдмунд – немецкий философ, основатель феноменологии.], но осуществлял сам акт мысли в присутствии своих учеников. И это было потрясающе, причём даже во внешнем выражении. Часто дело обстояло так, что он не поворачивался лицом к аудитории, а стоял, повернувшись к окну и погрузившись в самого себя, и мыслил вслух».

В эти годы Хайдеггер писал свою главную книгу «Бытие и время». Он жил далеко не отрешённо, занимался спортом, играл в ручной мяч, ходил на лыжах, бродил со студентами по горам, разводил с ним костёр, там же у костра сказал однажды «бодрствуй ночью у огня» и начал рассуждать о своих любимых греках. Он «писал» свою книгу, и в своей «хижине»[774 - «Хижина» – домик, в котором работал Хайдеггер, находился в Шварцвальде, в местечке Тоднауберг.] в Щварцвальде, и в студенческой аудитории, наедине не только со студентами, со всеми остальным миром. Он бодрствовал в самом высоком значении этого слова, он был воодушевлён, он испытывал радость, он готов был делиться этой радостью, этим воодушевлением со своими студентами.

Воодушевление и радость в полной мере передались его студентке Ханне Арендт.

Во-первых, она была женщина, что в данном случае имеет первостепенное значение, потому что именно женщина способна сострадать в высоком значении этого слова.

Во-вторых, она была не просто муза, что во многих случаях вполне достаточно, чтобы художник стал художником, учёный – учёным, а политик – политиком. Как показало будущее, она сама оказалась незаурядным мыслителем, оказалось, что она может не только сострадать, но и иметь собственное воодушевление.

…Ханна Арендт

Ханне Арендт 19 лет.

Несмотря на трудные обстоятельства детства, благодаря заботе матери и умению самостоятельно, интенсивно заниматься, Ханне удалось получить хорошее образование. Уже в школьные годы девочка овладела латинским и греческим языками, обнаружила интерес к культуре, в том числе к философии, древней Греции. В 14 лет увлеклась философией Канта[775 - Кант Иммануил – великий немецкий философ, родоначальник классической немецкой философии.], интерес к которой сохранила на всю жизнь.

После сдачи выпускных экзаменов в кенигсбергской государственной гимназии, она получила возможность поступить в университет и выбрала Марбург. Если позволить себе небольшую порцию мистики, то можно сказать, что путь её в Марбург на лекции Хайдеггера был предопределён.

О её красоте в эти годы оставили свидетельства многие её соученики. Она была по-мальчишески коротко острижена, носила модные наряды. Х-Г. Гадамер в своих воспоминаниях о Марбурге того времени писал, что красота Ханны, постоянно появлявшейся в зелёном платье, сразу бросалась в глаза. «Девушка в зелёном» так стали называть её друзья. Если судить по воспоминаниям и довершить этот образ фотографиями, то привлекательность Ханны была в огромных, тёмных глазах и выразительном взгляде, в котором была гипнотическая сила.

Не побоимся назвать красоту Ханны Арендт семитской красотой, что особенно проступало по мере взросления Ханны.

Конечно, фотография остается фотографией, чёрно-белая фотография не позволяет ощутить цветовую гамму «зелёного» (платье) и «чёрного» (глаза, волосы), но, хотим мы этого или не хотим, фотографии мы «смотрим» не только глазами, но и воображением, которое дописывает фотографию.

Как и в случае с Хайдеггером, не могу касаться всех специальных и сложных проблем, связанных с «ландшафтной культурой», но на некоторые моменты, которые будут иметь отношение к тому, что происходило позже между Хайдеггером и Арендт, хотелось бы обратить внимание.

Н. Мотрошилова пишет о семье Арендт, что «это была неплохо ассимилировавшаяся в немецкие условия, но не порывавшая со своими национальными корнями еврейская семья». Насколько не «порывавшая», насколько это передалось самой Ханне, судить трудно. Но хочется напомнить, что после Второй мировой войны Ханна Арендт много лет занималась судьбами евреев, пострадавших от нацистского режима, и, естественно, воспринималась как представитель сионистских организаций.

Процесс над Эйхманом[776 - Эйхман Адольф – немецкий офицер, сотрудник гестапо, непосредственно ответственный за массовое уничтожение евреев.] Ханна Арендт освещала как представитель известного в мире американского еженедельника «New Yorker»[777 - «New Yorker» – американский еженедельник, публикующий репортажи, комментарии, критику, эссе.] и её репортажи переросли в большое полемическое исследование. Полемичность была в том, что Арендт не могла согласиться с тем, что на процессе политика заслонила юриспруденцию. Арендт считала, что даже «в случае столь чудовищных преступлений справедливость требует чрезвычайной сдержанности и отказа от всяких взываний к общественности; справедливость ещё разрешает печаль, но никогда гнев», поэтому она говорила о «банальности зла»[778 - Банальность зла – после процесса над Эйхманом Арендт написала книгу: «Банальность зал: Эйхман в Иерусалиме». В своей книге Ханна Арендт утверждает, что, кроме желания роста вверх по карьерной лестнице, у Эйхмана не было и следов антисемитизма или психологической ущербности личности.]

Не удивительно, что оценки Арендт принципиально разошлись с еврейским общественным мнением того времени.

…В фильме «Ханна Аренд»[779 - «Ханна Арендт» – фильм 2012 года, режиссёр Маргарете фон Тротта.] есть эпизод возможно придуманный сценаристом, но весьма характерный. Один из её друзей, который призвал её к себе на смертном одре, хотя ранее разорвал с ней отношений (после процесса над Эйхманом), упрекнул её в том, что она не любит израильский народ, на что Ханна ответила, а почему она должна любить «народ»…

Поэтому у нас есть все основания сказать, что порывала или не порывала Арендт со своими национальными корнями, она, прежде всего, была (или стала) гражданкой мира. Таковы были её поступки, таковы были её мысли, таковы были её книги, которые в будущем она напишет.

К сожалению, в своих поступках и в своих мыслях – это нельзя сказать о его книгах – Мартин Хайдеггер так и не стал гражданином мира.

Возвратимся в Марбург, к 19-летней Ханне.

Мы уже привели мнение Ханса Йонаса о Хайдеггере, осталось привести его мнение о Ханне Арендт:

«Её (Ханну) отличали интенсивность, целенаправленность. Печать высокого качества, поиск существенности, глубокомыслие – то, что сообщало ей нечто магическое».

Другой её соученик рассказывал:

«даже в студенческой столовой порой смолкали разговоры, когда начинала говорить эта студентка. Её просто нельзя было не слушать. Когда она вступала в беседу, это была смесь самосознания и скромной застенчивости».

Естественно, Арендт оказалась среди восторженных почитателей Хайдеггера, способных воспринять как его «воодушевление», так и философствование, которое стояло за этим «воодушевлением». Лекции и семинары «волшебника из Марбурга» заставляли её самостоятельно мыслить, заново открывать тех же древних греков.

Хайдеггер, обратил внимание на привлекательную и умную (стоит ли переставить местами эти эпитеты) девушку. Хайдеггер всегда был неравнодушен к женской красоте, но в Ханне он сразу обнаружил нечто другое, отличающую эту девушку от всех других. Он пригласил Ханну в свой учебный кабинет и позже часто вспоминал:

«На ней были плащ и шляпа, глубоко надвинутая на лоб, голос отказал ей, она произносила лишь едва слышные «да» и «нет».

У Хайдеггера не могло быть сомнений, эта девушка готова ему сострадать больше чем любая другая женщина. Больше чем его собственная жена.

Ханна жила в мансарде одного из домов рядом с университетом, там обычно собирались студенты, что обсуждать услышанное в аудитории. В эту мансарду был приглашён и профессор Хайдеггер в строгой тайне от всех, даже от ближайших друзей Ханны.

Учитель стал главным мужчиной её жизни.

…Мартин и Ханна: Марбург, февраль 1925 года, мансарда

Смотрю на фотографию. Одноэтажный дом с мансардой, зелень вьётся до самой крыши. Дом кажется зелёным, как платье девушки, которая живёт здесь, в мансарде.