Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

В 1967 году во Фрайбурге предстояло выступление Делана и организаторы выступления послали приглашение Хайдеггеру. Тот ответил устроителям:

«Я уже давно хочу познакомиться с Паулем Целаном. Он дальше всех продвинулся вперёд, но, как правило, предпочитает держаться в задних рядах. Я знаю о нем всё, знаю и о тяжелом кризисе, из которого он сам себя вытащил, насколько это вообще по силам человеку… Было бы хорошо показать Паулю Целану и Шварцвальд».

…что означает «знаю всё» и почему надо показать Целану Шварцвальд?…

Послушать Делана пришло более тысячи человек, никогда прежде он не выступал перед такой большой аудиторией. В первом ряду сидел Хайдеггер.

После выступления, когда поэта окружила толпа слушателей, кто-то предложил сфотографироваться на память. Делан вдруг резко заявил, что фотографироваться с Хайдегером не желает. Хайдеггер сохранил невозмутимость: «он не хочет – что ж, оставим это».

В завершение вечера все снова собрались вместе, чтобы выпить по бокалу вина, Хайдеггер предложил Целану на следующее утро поехать побродить по Шварцвальду, тот согласился. Когда же Хайдеггер ушёл, настроение Целана резко изменилось, он стал приводить всевозможные возражения против предложения поехать в Шварцвальд и, в конце концов, прямо заявил, что ему трудно находиться рядом с человеком, о чьём сомнительном прошлом он не может забыть.

Непоследовательность поступков Целана объяснялась его внутренним смятением: работы и сама личность фрайбургского философа производили на него большое впечатление, но с другой стороны он не мог забыть судьбу своих родителей и нацистское прошлое Хайдеггера.

На следующий день Целан всё-таки поехал в Шварцвальд, хотя можно представить себе каких внутренних усилий это от него потребовало. Много часов они провели вдвоём в «хижине» Хайдеггера, после чего Целан оставил такую запись в книге для посетителей:

«Пишу в книгу для гостей хижины, не отводя взгляда от колодезной звезды, с надеждой в сердце на грядущее слово».

О чём много часов говорили в «хижине» Хайдеггер и Целан, осталась ли горечь в душе Целана после этой беседы? Нам это неизвестно, но один из друзей Целана рассказывал, что несколько часов спустя он встретил в гостинице поэта и философа, оба были в приподнятом настроении. Казалось, что Целан сбросил с души огромную тяжесть. На следующий день он уехал из Фрайбурга в хорошем настроении и несколько дней оставался в таком же состоянии духа. Он даже написал стихотворение «Тодтнауберг»[792 - Тоднауберг – место в Шварцвальде, в 20 км. от Фрайбурга.]:

Арника, василёк, где в книге,

глоток из колодца под в сей день, строка

кубом со звёздами, о надежде

в той в сердце

хижине, на мыслителя

где в книге той – грядущее (вот

чьи имена там вписаны уже грядущее)

перед моим? – слово

Стихотворение заканчивается так

«…Лес, пустошь, тряска
Ятрышник[793 - Ятрышник – род растений семейства «орхидные».] с ятрышником, порознь,
позже, в пути, проступает
резкость,
везущий нас, тот человек —
он слушает тоже,
кое-как
проложены гати
в болоте,
влажно, топь».

Обратим внимание, что в стихах есть и «надежда в хижине», и «слово, исходящее из сердца мыслителя», и «в пути проступает резкость», и «в болоте, влажно, топь».

Хайдеггер и Целан встречались ещё несколько раз, обменивались письмами. Когда они встретились в последний раз, Целан в большой аудитории читал свои стихи. Хайдеггер слушал сосредоточенно, мог потом дословно цитировать целые строки, но во время дискуссии Целан, при всех, обвинил его в невнимательности. Оба расстались в подавленном состоянии.

Летом 1970 года Хайдеггер собирался показать Целану гельдерлиновские[794 - Гёльдерлин Фридрих – немецкий поэт XVIII века. Один из любимых поэтов М. Хайдеггера, которому он посвятил несколько своих работ.] места на Верхнем Дунае. Не получилось, весной этого же года Пауль Целан покончил с собой.

Когда Хайдеггер и Целан прощались в последний раз, Хайдеггер «глубоко взволнованный», сказал окружающим: «Целан болен – неизлечимо».

Скорее всего, так оно и было, Хайдеггер был «глубоко взволнован», Целан был болен неизлечимо. И всё-таки в словах «болен неизлечимо» есть лукавство, ведь болезнь была следствием душевных мук, не так-то просто было проложить «гати» в болоте, не так-то просто было выбраться из «топи», после всего того, что случилось с Целаном и с его близкими, и после нескольких часов в «хижине», даже если после этого он казался в приподнятом настроении.

Целана раздирала трагическая антиномия, и не было иного выхода, как покончить с собой.

Хайдеггер искренне собирался расположить к себе Целана, но так, чтобы избежать трагических вопросов. Ему не хватило мужества вступить на мост, под которым разверзлась бездна.

А просёлочных дорог в этом случае не было.

…метафора моста

Метафора «моста» возникла в моём воображении после знакомства с идеями Габриэля Марселя[795 - Марсель Габриэль – первый французский философ-экзистенциалист.] и Рейнхольда Шнайдера[796 - Шнайдер Рейнхольд – немецкий писатель и историк культуры.] в изложении Рюдигера Сафрански.

«Габриэль Марсель напоминает о фундаментальном смысле религии. Трансцендентность – это тот ориентир, который освобождает людей от необходимости быть друг для друга всем. Ориентир, благодаря которому они могут прекратить взваливать друг на друга ответственность за «нехватку бытия» и попеременно обвинять друг друга в том, что чувствуют себя в этом мире чужими. Им также не нужно будет с таким страхом бороться за собственную идентичность, если они смогут поверить, что по-настоящему их знает только Бог… Тем самым она (трансцендентность) даёт человеку мужество, потребное для осознания его бессилия, его бренности, его способности ошибаться и быть виновным. Но она также даёт силы, чтобы жить с подобным сознанием, и в этом смысле представляет собой духовный ответ на вопрос о пределах того, что способен осуществить человек».

Рейнхольд Шнайдер считает, что «История – это мосты, которые Бог воздвигает над немыслимыми безднами. Мы должны пройти по мосту. Но каждый день мост чуть-чуть удлиняется, может быть, всего лишь на один шаг… Мы идём в иной, совершенно чуждый нам мир… История не обрывается, и всё же её преображения представляются нам крушениями…».

Метафора, которая возникла в моём воображении, имеет более локальный смысл. Не претендую на фундаментальные проблемы человеческого бытия, мне достаточно того, что предлагаемая метафора помогает понять некоторые стороны взаимоотношений между Хайдеггером и Арендт (в какой-то степени и между Хайдеггером и Целаном) после Большой войны.

Представьте себе мост, по которому навстречу друг другу движутся два человека.

Они бесконечно близки друг другу, поэтому и движутся навстречу друг другу.

Они бесконечно далеки друг от друга, многое их разделяет, настолько, что в иные времена они должны были бы драться насмерть, существование одного исключало бы существование другого.

Они умные, их можно назвать мыслителями, они понимают, что не должны заглядывать в бездну под мостом, в этом случае они не смогут двинуться навстречу друг другу.

Но они не могут позволить себе сентиментальность, они не могут делать вид, что нет бездны под мостом, по которому они идут навстречу друг другу.

Они должны понять трагизм своего положения. Но трагизм не означает невозможность, безнадёжность. Как не парадоксально, «невозможность» и «безнадёжность» несут на себе печать сентиментального разочарования, а не трагического приятия мира.

Они должны понять трагизм своего положения, но вести себя мужественно, т. е. не останавливаться на мосту, не поворачивать вспять, продолжать идти навстречу друг другу.

Они должны встретиться, чтобы помочь друг другу. Не обвинять друг друга, напротив, поблагодарить судьбу за ту близость, которая была между ними, и которая не может исчезнуть бесследно.

Мартин Хайдеггер в послевоенные годы…

После войны Хайдеггер пережил трудные годы.

Французские оккупационные власти, которые в 1945 году разместились в разрушенном Фрайбурге, остро нуждались в жилых помещениях. Встал вопрос о конфискации жилья у тех лиц, которые сотрудничали с нацистами. В «чёрный список» попал дом Хайдеггера. Супруги Хайдеггер начинают отчаянно бороться за сохранение своего дома. Хайдеггер пишет оккупационным властям гневное письмо, в котором есть такие строчки:

«Я самым решительным образом протестую против этой дискриминации моей личности и моей работы. Почему именно я должен быть не только наказан конфискацией излишков жилой площади, но и полностью лишён моего рабочего места и подвергнут диффамации перед всем городом – я бы даже сказал, перед мировой общественностью?»