Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

…опасность «общего, пожирающего различия»[803 - «Общее пожирающее различие» – выражение принадлежит немецкому философу Теодору Адорно.] сохраняется во всех случаях…

хотя приходится учитывать, что das Man могут «действовать» и в душах таких глубоких людей как Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт.

Ханна Арендт не только готова была «сострадать», но и готова была признать свою женскую роль, сложившуюся в веках и казавшуюся незыблемой.

По крайней мере, до тех пор, пока не «восстала».

Мартин Хайдеггер всегда чувствовал свою мужскую избранность, которую усиливало его «почвенничество». Соответственно, женщине отводилась роль при мужчине.

…Хайдеггер подчёркивал специфику греческого понимания богини: в девушке угадывается женщина, а в женщине вспоминается та, прежняя девушка. При всей проницательности Хайдеггера не думаю, что это наблюдение в равной степени относится и к Афине, и к Афродите…

Иными словами то, что произошло между Хайдеггером и Арендт. совершенно уникально и в послевоенный период, и возьму на себя смелость сказать, что речь должна идти о сложной сублимации «мужского» и «женского» между конкретным мужчиной и конкретной женщиной, в конкретных исторических обстоятельствах.

…«дружба втроём»

В этой книге не раз говорил, повторю, треугольник естественный, скажу сильнее, архетипический[804 - Архетипический – от греческого «первообраз», первичный образ.] вариант взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Он был «естественным» и в случае молодых Мартина-Ханны-Эльфриды.

У нас есть все основания поверить Р. Сафрански, когда он говорит, что Эльфрида «была хорошей женой и верной спутницей жизни… она вышла замуж за Хайдеггера, когда ничто ещё не предвещало его будущей славы… она всегда оставалась для Хайдеггера надёжной опорой». Говоря образно (и чуть огрубляя) она была Герой и Гестией в одном лице, хотя и не могла одновременно быть Афиной и Афродитой.

Ещё в пору молодости наших героев, всё могло открыться, как часто открывались взаимоотношения Хайдеггера с другими женщинами, разразился бы скандал, но это продолжение того, что мы выше назвали «архетипическим».

…Другой вопрос, когда люди начинают разгребать «авгиевы конюшни»[805 - Авгиевы конюшни – в древнегреческой мифологии один из 12 подвигов Геракла, которому удалось вычистить обширные конюшни элидского царя Авгия, которые не чистились 30 лет. Стало нарицательным выражением, означающим большое количество нечистот, которые трудно (невозможно) вычистить.] подобных историй, за них, через них, вместо них начинают действовать das Man и привносят в их жизнь много пошлого. Но за эту пошлость должны отвечать сами люди, которые позволяют das Man орудовать в их душах…

Пошлость во взаимоотношениях Мартин-Ханна-Эльфрида, на мой взгляд, начинает возникать с идеи Хайдеггера о «дружбе втроём».

Но обо всём по порядку.

Сразу после встречи с Ханной, Хайдеггер посылает ей короткое письмо, в котором пишет, что встреча его обрадовала, поскольку была проявлением того непреходящего, что происходило между ними раньше. В письме содержится также приглашение Ханне нанести визит во фрайбургский дом Хайдеггеров, с припиской:

«Моя жена, которая всё знает, будет рада Вас приветствовать».

Встреча в тот раз не состоялась, однако в сознании Хайдеггера возникла идея «дружбы втроём», и он, не считаясь с мнением женщин, пытается её осуществить.

…почему не «дружбы вчетвером», ведь Ханна обо всём сообщала мужу в своих письмах, и не скрывала это от Хайдеггера. При этом она отдавала себя отчёт в стойкой неприязни Генриха Блюхера к Мартину Хайдеггеру, и трудно сказать, что в этой неприязни перевешивало, прежние отношения Мартина и Ханны, или нацистское прошлое и антисемитизм Хайдеггера…

Благодаря настойчивости Хайдеггера встреча всё-таки состоялась.

Подобности этой встречи нам неизвестны, но не трудно предположить, что Эльфрида не собиралась скрывать своё, мягко говоря, прохладное отношение к Ханне.

Через два дня Ханна напишет письмо Эльфриде, стараясь удержаться от злобы и мстительности, впрочем, напишет в первый и в последний раз:

«Вы сломали лёд и за это я Вам от души благодарна… Вы никогда не скрывали своих взглядов, не скрываете их и теперь, даже в моём присутствии. Но эти взгляды таковы, что делают любой разговор почти невозможным, поскольку всё то, что другой мог бы сказать, уже заранее определённым образом характеризуется и (Вы уж извините) каталогизируется – как еврейское, немецкое или китайское».

В письме к мужу она высказывается более жёстко:

«Сегодня утром мне пришлось вступить в дискуссию с его женой – которая, очевидно, уже 25 лет или, может, только с тех пор, как каким-то образом узнала о неприятной для неё истории, устраивает ему ад на земле. А он – и это столь же очевидно, то есть с очевидностью следует из нашего запутанного разговора втроём, – он, человек, который, как всем известно, лжёт всегда и везде, где только может, на протяжении всех этих 25 лет ни разу даже не пытался отрицать, что я была единственной страстью его жизни. Боюсь, пока я жива, эта женщина будет мечтать об одном – перетопить всех евреев как котят. Она, к сожалению, непроходимо глупа».

Хайдеггер, согласно интерпретации его биографа, воспринял встречу Эльфриды и Ханны совершенно по-иному. Он увидел в ней не борьбу, а примирение, и был растроган, когда на прощание обе женщины обнялись. Он тут же пожелал принять в их дружеский союз также Генриха Блюхера и попросил Ханну передать ему сердечный привет. Ханна попыталась немного охладить восторженное настроение Хайдеггера, напомнив ему что только ради него согласилась на встречу с Эльфридой.

Одним словом Хайдеггер продолжает верить в свою идею «дружбы втроём» и настойчиво внедряет её в жизни.

…если мужчина так решил, так оно и должно быть…

Он пишет Ханне:

«Когда ты при первом свидании пошла, в своём прекраснейшем платье, навстречу мне, то для меня ты как бы перешагнула через прошедшие пятилетия… В тот момент новой встречи знаком стало твоё коричневое платье. Этот знак всегда будет для нас указующим»

…Хайдеггер или не замечает мрачную символику «коричневого» цвета или, не исключено, имеет в виду компромисс Арендт с «коричневым» цветом из прошлого Хайдеггера…

Он уверен, это нужно не только ему, это нужно всем троим. Всё очень просто:

«Обычно мы говорим слишком много, но до сих пор говорили слишком мало. Я должен был, исходя из доверия к моей жене, говорить с нею и с тобой. Тогда было бы не только сохранено доверие, но ясным стали бы сущностные качества моей жены и это помогло бы нам».

И не устаёт передавать приветы от Эльфриды.

Трудно назвать великого философа «слепцом», но подобное, увы, случается и с великими философами.

Как и ожидалось, идея «дружбы втроём», провалилась.

Когда два года спустя Ханна Арендт посетила Хайдеггеров, от идиллии «дружбы втроём» не осталось и следа. В письме мужу Ханна даже призналась в «полуантисемитской сцене», которая разыгралась между женщинами. Закономерный финал «дружбы втроём».

К счастью, уже был написан «осенний цикл», который в наибольшей степени стал выражением присутствия Мартина Хайдеггера. Как и его великая философия.

…осенний цикл: «мы не можем выразить, насколько мы едины»

Не будем больше допытывать новый этап взаимоотношений Мартина Хайдеггера и Ханны Арендт: «любовь» или «не любовь», «вспышка осенней любви» или инерция прошлых отношений. Допытываясь, натыкаешься на всё второстепенное, не отличая зёрна от плевел. А мы достаточно поговорили о «плевелах».

Хайдеггер пишет Арендт:

«Тихий утренний свет, возвратившись в мою комнату остался после твоего отъезда. Моя жена вызвала его. Ты помогла внести его. Твоё «может быть» стало ответным возвратившимся лучом. В ясности этого утреннего света проступила, однако, вина за моё молчание. И она останется.

Но теперь утренний свет развеял ту темноту, которая скрывалась, простираясь над нашей прежней встречей и над ожиданием.

«Рассвет прекрасен». Это слово Ясперса, которое ты передала мне вчера вечером, постоянно было для меня движущей силой и тогда, когда в диалоге между моей женой и тобою всё восходило от недоверия и движения на ощупь к согласию утомлённых сердец».

Оставим слова «моя жена вызвала его». Запомним только «утренний свет» и «рассвет прекрасен». И даже «к согласию утомлённых сердец»

Поверим, что в этих словах есть искренность и неподдельность чувств.

И запомним стихи, которые хотя и говорят словами, но поверх слов, т. е. поверх обыденного смысла.

«Внезапно, редко, нам [молнией] сверкает бытие.

Мы всматриваемся, храним [тайну] – и воспаряем [ввысь]».

…Запомним, внезапно, сверкание, озарение, всматривание, алетейя[806 - Алетейа – понятие истины как несокрытости, непотаённости у древнегреческих философов.]…

«Ты погружаешь нас в ту печаль, что у нас – никакого будущего