– Минус пять секунд, бортовое питание, зажигание, кислород, предварительная, промежуточная, главная. Ноль секунд, есть контакт подъема, двигатели вышли на режим…
Инженер и Катя смотрели на вспышку пламени в темноте, на подсвеченные столбы пыли и дыма, на синий огонь из сопел медленно поднимающейся ракеты, на маленькую белую точку в черном небе. Катя смотрела на нее широко открытыми глазами. Инженер снял очки и помассировал переносицу. От зрелища взлетающей ракеты ему было не по себе. Сотрудник за спиной продолжал объявлять:
– Сорок секунд, стабилизация изделия в норме… Шестьдесят секунд, тангаж, рысканье, вращение в норме… Сто двадцать секунд, есть выключение боковых двигателей, есть отделение боковых блоков…
Когда через десять минут ракета долетела до орбиты, щитки ее головной части отлетели в стороны. «Лепесток-1» отделился и полетел вперед. Инженер и Катя наблюдали за этим по большому экрану. Через несколько витков вокруг Земли «Лепесток» вышел на отлетную траекторию, и разгонный двигатель отделился. Дальше аппарат полетел один. Скоро в пультовую пришли данные телеметрии: солнечные батареи успешно развернулись, и с космическим аппаратом установлена связь. Все в зале зааплодировали. От инженера на этом этапе уже мало что зависело. За аппаратом теперь следили его коллеги в Королеве.
Следующей ночью инженер с Катей летели обратно в Москву.
– Пап, а что случилось с «Лепесточком»? – спросила Катя.
– Он немного полетал по орбите, дождался нужного времени и улетел в космос.
Катя пила апельсиновый сок, который принес стюард. Инженер пил коньяк из пластиковой рюмки.
– А что с ним будет дальше?
– Дальше? Если все будет нормально, он прилетит к планете Уран и там сделает фотографии и измерения.
– И-и-и?
– И передаст на Землю.
– А потом?
– Он получит гравитационный разгон. То есть разгонится на орбите Урана. И полетит к другой планете, Нептуну.
– Это далеко?
– Очень, малыш.
– А потом?
– Как сказать… Один наш год на Земле, от Нового года до Нового года, равен одному вращению Земли вокруг Солнца. И вот будет тридцать таких вращений, и «Лепесток» улетит из нашей Солнечной системы. Связь с Землей будет потеряна.
– Вау! А как он будет искать дорогу?
– По звездам.
– Понятно.
– Потом произойдет еще сто пятьдесят тысяч оборотов Земли вокруг Солнца, а он все еще будет лететь по космосу.
– А что в это время случится с Землей? И людьми?
– Не знаю.
– А с «Лепесточком»?
Катя уже не совсем понимала папин рассказ, но ей все равно было ужасно любопытно слушать про звезды и космос. Инженеру было не по себе от того, что он же сам рассказывал. Стюард принес пенопластовый лоток с ужином, обернутый фольгой, но они оба не хотели есть.
– Ему встретится планетезималь.
– Плане… что?
– Плане-те-зи-маль, это такой зародыш планеты. Вот. Но «Лепесток» сделает маневр и обогнет его. Разминется с ним. Полетит дальше.
– Да?
– Да. Потом будет вспышка излучения на звезде. Такая, которая вполне может спалить «Лепесток». Но он ускорится и пролетит мимо.
– Ого.
– Потом будет большая безжизненная планета. Она будет притягивать его к себе своей гравитацией. Но он уйдет от ее орбиты и полетит дальше.
– Ого-го.
– Ну, он все равно получит по дороге много ударов. Обломки и разные микрокометы, все в таком духе, они в него будут врезаться. Он превратится в обугленный комок из труб и бочек. Двигатель перестанет работать, компьютеры отключатся. Но он все будет лететь дальше. И наша капсула будет на борту. Никто не ожидает этого, но он долетит, доберется до живой планеты. Это будет очень необычная планета, в созвездии Парусов. Про нее пока даже нет статьи в «Википедии». Он несколько недель повращается на орбите и упадет вниз, на планету. Он полностью сгорит, но наша защищенная капсула останется. Все планеты, которые «Лепесток» встретит до этого, будут серыми, коричневыми или желтыми. Или в пурпурных разводах из-за ядовитых газов. А эта будет голубой, как Земля. Там будет воздух, большой океан и суша. И будет жизнь.
– А какая? – Катя говорила все медленнее.
17
– Живые существа.
– Какие?
– Ну, такие большие люди со слоновьими головами, понимаешь? Слонолюди. Очень умные.
– У них мохнатые хоботки?
– Да, немного мохнатые.
– А как они… будут… разговаривать?
Катя клевала носом. Инженер не замечал это и оживленно рассказывал.
– Они будут издавать звуки хоботами, примерно как слоны. Они все будут большими, вот такими. И с нюхом отличным.
Инженер показал рукой, что слоны будут очень высокими, выше потолка самолета, и посмотрел на Катю. Голова склонилась набок, рот приоткрылся. Он осторожно перегнулся через нее, откинул кресло назад и укрыл ее пледом. Он почувствовал, что Катино любопытство передалось ему – то же любопытство, которое наполняло его в институтские годы. Его снова не пугало космическое пространство. Он посидел молча, смотря на спинку кресла перед собой. Потом снял очки. В салоне уже выключили свет. Небо в иллюминаторах тоже было темным. Светились только ровные ряды тусклых лампочек над головами пассажиров.
Работа велась в Доме творчества Переделкино
Серый дом
Он помнил какое-то позднесоветское здание, почти полностью остекленное снаружи. Кажется, высокое, но, может быть, и нет, ведь ребенку все вокруг кажется высоким. Семь лет? Или той осенью ему уже исполнилось восемь? Ему не хотелось считать, да и не особенно это важно. Он, конечно, много раз потом ходил в этом районе, но так и не понял, которое из зданий это было. Хотя вряд ли его снесли. В том районе снесли мало домов; он не помнил, чтобы сносили хотя бы один. Это могло быть то странноватое здание в форме куба. А могла быть гостиница – та намного выше. В девяностые несколько ее этажей вполне могли сдавать под офисы. Почти все подробности позабылись. Много коридоров, узких и прокуренных. В некоторых комнатах стены покрыты звукоизолирующими перфорированными панелями. В эти темные дырки интересно было совать палец и ковыряться. Он помнил баночки синих чернил в шкафах, стопки бумаг, факс, электрические печатные машинки. Почему-то все боялись пожара, и провода в конце рабочего дня отключали от розеток.
– Ну, у вас имеется какой-то опыт в этой сфере? – спросил его маму мужчина, одетый в новый костюм и сидящий в офисном кресле.