Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана

Разгром и изгнание юэчжи усилили влияние хунну. Отныне они доминировали по обе стороны Восточной Гоби, в Верхней Монголии, где, возле будущего Каракорума, находилась одна из резиденций их шаньюя, в районе Орхона, а также во Внутренней Монголии, возле Великой Китайской стены. Их отряды совершали теперь дерзкие набеги на китайскую территорию. В 167 г. до н. э. они проникли в Шаньсю до Хуэй-чонга (к западу от китайской столицы Чанъань), где сожгли императорский дворец. В 158 г. до н. э. они появились севернее Вэя, угрожая непосредственно Чанъаню. В 142 г. до н. э. они атаковали Великую стену со стороны перевала Яньмэнь, возле Датуна, на севера Шаньси. Они угрожали китайской границе на всех участках, когда на трон Хань взошел великий император У-ди (140–87 до н. э.).

Центральноазиатская империя тогда принадлежала хунну. Главная резиденция их шаньюя – насколько кочевники вообще могут иметь резиденции – или, по крайней мере, одно из любимых мест его пребывания летом, как мы знаем, находилась у истоков Орхона. Другой их центр, известный китайцам под названием Лон, предположительно следует искать южнее в Гоби, в нижнем течении Онгкина. У-ди разработал план оттеснения хунну до этих мест. Но прежде чем начинать борьбу, следовало организовать удар по ним с тыла, войдя в союз с юэчжи, обосновавшимися в Согдиане. С этой целью он отправил к юэчжи посольство Чжан Цяня. Тот, отправившись из Китая в 138 г. до н. э., почти сразу же был захвачен по дороге в плен хунну, которые отправили его к своему шаньюю Цзюньчэню[33 - Цзюньчэнь в 161 г. до н. э. наследовал своему отцу – знаменитому шаньюю Лаошану.]. Там его удерживали в течение десяти лет, потом он все-таки сумел бежать и добраться до царя Ферганы (Та-юань), а оттуда отправился в Согдиану. Но к тому времени юэчжи, довольные своим новым царством, потеряли интерес к делам в Гоби. Чжан Цянь отправился назад. Вновь попав в плен к хунну, которые продержали его больше года, он смог вернуться в Китай лишь в 126 г. до н. э. (В 115 г. до н. э. с аналогичной миссией в район Или было отправлено посольство к уйсуням, но столь же безуспешное, поскольку этот народ не осмелился вступить в борьбу с хунну.)

После того как юэчжи отказались совершить запланированный отвлекающий удар, император У-ди начал войну с хунну в одиночестве. Те как раз только что, по своему обыкновению, совершили грабительский набег в направлении современного Пекина (128 г. до н. э.). Китайский полководец Вэй Цин, выступив из района Датуна, на севере Шаньси, пересек Гоби до Лона на Онгкине и обратил их в бегство. В 127 г. до н. э. Китай основал военное поселение в Чжофане на реке Хуанхэ, между Ордосом и Алашанем, чтобы прикрыть большой изгиб реки. В 124 г. до н. э. вторглись в Чжофан, Вэй Цин их оттуда выбил. В 121 г. до н. э. племянник Вэн Цина, юный герой Хо Цюйбин, поставленный во главе десятитысячной конной армии, изгнал хунну из области Ганьсу, в районе современных городов Ляньчжоу, Ганьчжоу и Гоачжоу, прежде занимаемой юэчжи и уйсунями. Две второстепенных хуннских орды, владевшие этой территорией, – орда Хуэн-си вокруг Ганьчжоу и орда Сяу-чу вокруг Ляньчжоу – оставили службу шаньюю и перешли на сторону империи, которая поселила их как федератов к северу от Наншаня. В 120 г. до н. э. была начата компактная китайская колонизация Ордоса. В 119 г. до н. э. Вэн Цин и Хо Цюйбин выступили, первый из района Куку-хото на севере Шаньси, а второй из Чжан-ку, близ современного Суаньхуа, северо-западнее Пекина, пересекли Гоби и достигли современной Внешней Монголии, центра империи хунну. Вэй Цин, как полагает Альберт Германн, дошел до нижнего течения Онгкина, застал врасплох шаньюя Ичжисе и обратил его в бегство во время сильной бури с юга, когда ветер швырял песок в лицо хунну. Он перебил и взял в плен 19 000 варваров. Хо Цюйбин, совершив еще более дерзкий поход, проник во Внешнюю Монголию на глубину 1000 километров, достигнув границ Верхней Тулы и Верхнего Орхона. Он взял в плен более восьмидесяти хуннских вождей и совершил торжественное жертвоприношение в горах страны хуннов. Вскоре после возвращения Хо Цюйбин умер (117 г. до н. э.). На могиле этого великого конника в Хьен-яне (Шэньси) на круглом возвышении установили внушительную скульптуру, изображающую коня, попирающего варвара.

Отбросив хунну в Верхнюю Монголию, император У-ди между 127 и 111 гг. до н. э. сознал в Ганьсу целую систему укрепленных пунктов и военных префектур, призванных предотвратить их возвращение: в Ву-вее (близ Ляньчжоу), Чжан-е (возле Ганьчжоу), Цзэу-цюйан (возле Сучжоу) и Дуньхуане, которые пересекали бывшую страну юэчжи от Ляньчжоу до прохода Ю-мен-гуань и контролировали Шелковый путь. В 108 г. до н. э. китайский полководец Чжао-Пону продвинулся еще дальше на северо-запад, до царств Лоулань на Лобноре и Цзюй-шэ (современный Турфан). Царя Лоуланя он взял в плен, а царя Цзюй-шэ победил. В течение следующих нескольких лет Китай установил торговые связи с Ферганой (по-китайски Та-юань), страной, очевидно, населенной восточными иранцами, или саками, поставлявшими ему лошадей прекрасной трансоксианской породы. Около 105 г. до н. э. ферганцы, уставшие от этих реквизиций лошадей, убили китайского посла. В 102 г. до н. э. китайский полководец Ли Гуанли совершил невероятный по дерзости поход и привел свою армию численностью более 60 000 человек из Дуньхуана в Фергану. К моменту прихода в эту страну у него осталось не более тридцати тысяч человек. Он осадил столицу страны – возможно, город Усрушну, нынешний Ура-Тюбе[34 - В настоящее время Истаравшан – административный центр одноименного района Согдийской области Таджикистана. (Примеч. пер.)] – отведя от нее воду, и ушел только после того, как получил в качестве дани более трех тысяч лошадей[35 - Как установил Уолтер Персеваль Йеттц, китайский поход в Фергану отнюдь не был продиктован капризом или желанием демонстрации собственного величия. Китай с огромным трудом противостоял грозной коннице хунну, этих жутких конных лучников, которые на своих маленьких монгольских лошадках (equus Prjewalsky) периодически совершали грабительские набеги на его пограничные районы. Китайцы, будучи худшими, чем они, наездниками, использовали таких же лошадей, как хунну, и потому оказывались в заведомо проигрышном положении. Тогда как в Фергане и в соседней Согдиане имелась великолепная боевая лошадь, крупная трансоксианская лошадь, возможно та же самая, которую греки встретили в Мидии под названием никейской лошади. Китайцам пришла мысль пересадить часть своей кавалерии на лошадей этой крупной иностранной породы, которые, как они считали, могли обеспечить ей превосходство над маленькими косматыми лошадками гуннов. Это и стало причиной их похода на Фергану, призванного было обеспечить им таким образом военное превосходство над кочевниками. Действительно, мы увидим на барельефах эпохи Второй Хань (например, в Сяо тан-шане) рядом с низкорослой лошадью Пржевальского крупную трансоксианскую лошадь. Отметим, что в связи с этим моментом возник вопрос: не принадлежала ли еще Фергана в тот момент последним греко-бактрийцам, поскольку китайское название страны Та-юань близко к индоиранскому названию греков – явана, то есть ионийцы.].

Однако на севере хунну не были окончательно побеждены, и У-ди, в конце своего царствования, получил свое варово поражение[36 - В 9 г. н. э. римский полководец Публий Квинтилий Вар, стремясь разгромить восставших германцев, с тремя своими легионами зашел далеко вглубь вражеской территории и в Тевтонбургском лесу потерпел сокрушительное поражение от германцев, умело использовавших рельеф местности, чем свел на нет преимущество римлян в вооружении и тактике. Практически вся армия Вара была уничтожена, а сам он покончил с собой. (Примеч. пер.)] (хотя и намного менее сокрушительное). Молодой китайский командир по имени Ли Лин предложил возглавить поход в Верхнюю Монголию. Взяв с собой 5000 пехотинцев, он выступил из Китая через Цзюянь в северном течении Этцигола; тридцать дней он шел прямо на север, в направлении Онгкина. Дойдя до горы Сюнь-цзы – очевидно, поблизости от современной горы Тюпчи, – увидел, что окружен 80 000 хунну, чьи конные лучники начали тревожить его малочисленное войско. Тогда он начал отступать к китайской границе, постоянно преследуемый конницей кочевников. «За один день китайская армия выпустила 500 000 стрел и истощила все свои запасы. Она бросила подводы и пошла пешком. Еще оставалось больше 3000 человек. Простые солдаты вооружились дышлами от подвод и размахивали ими. У командиров были лишь кинжалы длиной в один фут». Отступающая колонна не дошла до китайской границы полусотни километров, когда произошла драма. «Они подошли к ущелью. Шанью перекрыл выходы из него и, поднявшись на вершину горы, приказал скатывать вниз каменные глыбы. Командиры и солдаты погибли в большом количестве. Двигаться дальше было невозможно». Наступила ночь. Воспользовавшись наступившей темнотой, Ли Лин попытался ворваться в ряды хунну, чтобы убить шаньюя. Это ему не удалось. Началась паника. Всего четыреста китайцев сумели прорваться и добраться до границы с Китаем. Все остальные попали в плен, включая и самого Ли Лина. Получив эти известия, император У-ди пришел в ярость, а историк Сыма Цянь, попытавшийся защитить репутацию отважного Ли Лина, был сурово наказан. Разгром Ли Лина заставил Китай на некоторое время отказаться тактики «ответных рейдов» во Внешнюю Монголию. Однако это моральное поражение (поскольку речь, в сущности, шла о незначительном отряде) не создало угрозы укрепленной границе Ганьсу[37 - «Официальная история династии Хань» в переводе Шаванна.].

Следует отметить, что мы располагаем относящимися к этой эпохе хуннскими предметами, происходящими из Забайкалья. По этому поводу мы уже упоминали недавние находки, сделанные в захоронениях Дерестуйска, возле Троицкосавска, сибирские бронзовые бляхи которых датируются по китайским монетам, чеканившимся с 118 г. до н. э., и в читинских могильниках, также датируемых, по мнению Мерхарта, II–I вв. до н. э. Забайкалье составляло тыловые области страны хунну, откуда по осени их орды атаковали излучину Ордоса, отбирая у тамошних жителей их припасы.

В течение следующего периода хунну и Китай, не совершая прямых нападений на Великую стену или Монголию, боролись за обладание северными оазисами Тарима, то есть контроль над Шелковым путем. В 77 г. до н. э. царь Лоуланя в Лобноре восстал, в сговоре с хунну, против китайского сюзеренитета, был обезглавлен, а в Исуне была устроена китайская колония. При ханьском императоре Сюань-ди (73–49 до н. э.) китайская экспансия в бассейне Тарима получила решающий импульс. «Хани, – заявил монарх, – имеют собственный кодекс – кодекс завоевателей!» В 71 г. до н. э. китайский военачальник Чан Хуэй выступил помочь против хунну уйсуням долины реки Или. В 67 г. до н. э. царство Турфан (Цзюй-шэ), вассал хунну, было ликвидировано китайским полководцем Чжен Ки. В 65 г. до н. э. другой китайский полководец – Фон Фон-шэ – сверг царя Яркенда и привел оазис к покорности. Правда, на следующий год китайский гарнизон был выведен из Турфанского царства, которое сразу же вновь попало в вассальную зависимость от хунну, но в 60 г. до н. э. Чжен Ки снова его оккупировал. Организовав крупный военный лагерь Цюй-ли, на юге Карашара, Чжен Ки в качестве протектора Тарима обосновался в Ву-лэй, месте между Карашаром и Кучой, откуда контролировал весь регион.

Так Китай отнял у хунну контроль над Шелковым путем. Если те реагировали столь слабо, то потому, что начиная с 60 г. до н. э. были ослаблены целой серией гражданских войн. Два претендента, Хуханье и Чжэ-Чжэ, оспаривали титул шаньюя. В 51 г. до н. э. Хуханье лично прибыл к чанъаньскому двору просить помощи у императора Сюань-ди и принести присягу на верность. С 49 г. до н. э., благодаря покровительству Китая, он стал брать верх над своим соперником и в 43 г. до н. э. обосновался победителем в родовых кочевьях Орхона. В 33 г. до н. э. этот одомашненный хунну вернулся ко двору Сына Неба в Чанъани и получил наивысшую награду, о которой мечтали все варвары: руку китайской принцессы.

Что касается проигравшего, Чжэ-Чжэ покинул старую Монголию, ставшую клиентом Китая, и отправился на запад искать удачи на территории нынешнего Русского Туркестана (44 г. до н. э.). По дороге он победил илийских уйсуней, подчинил себе и собрал вместе обитавших в степях Приаралья илийских ху-цзэ, даже напал на жителей Согдианы (Кан-цзю), имевших неосторожность прийти к нему на помощь, и обосновался в степях между Чу и Таласа. Это был зародыш великой империи западных хунну. Но китайцы не оставили ему времени укрепить ее. В 36 г. до н. э. полководец Чэн Тан, совершив поразительный по дерзости рейд, дошел до Чу, застал Чжэ-Чжэ врасплох и обезглавил его (36–35 до н. э.). После этой неожиданной драмы мы теряем из виду хуннские элементы, последовавшие за Чжэ-Чжэ в его походе к Аралу. Эти западные хунну не оставили в истории следа, поскольку не контактировали ни с одним большим цивилизованным народом, который мог бы сохранить для нас сведения о них, как Китай о восточных хунну. Лишь в конце IV в. н. э., примерно в 370–375 гг., когда их потомки перейдут через Волгу и Дон, чтобы вторгнуться в Европу, мы снова встретим хунну Баламира и Аттилы в нашей классической истории.

Борьба Китая с хунну в эпоху династии Поздняя Хань. Раскол среди южных хунну

Исход западных хунну и устранение восточных от таримских дел обеспечили Китайской империи гегемонию в Центральной Азии. Это положение едва не разрушили гражданские войны, сопровождавшие в Китае падение династии Ранняя Хань (8–25 н. э.). Хуннские шаньюи воспользовались ими, чтобы отобрать у китайцев протекторат над Турфаном (10 г. н. э.) и возобновить набеги на границе. В могиле одного из вождей хунну этого времени экспедиция Козлова[38 - Козлов Петр Кузьмич (1863–1935) – русский путешественник, военный географ, этнограф, археолог. (Примеч. пер.)] в Ноин-Уле возле Урги обнаружила предметы, дающие нам представление о хуннской культуре: ткани со стилизованными анималистскими мотивами, характерными для искусства сибирско-сарматских степей и Алтая, а также заимствования, сделанные одновременно у Китая и греко-римского Крыма (китайский лак, датированный 2 г. н. э., и греческая ткань из Босфора Киммерийского).

Когда на китайский престол вступила (25 г. н. э.) Вторая династия Хань, называемая Поздняя Хань, встал вопрос о восстановлении китайского протектората над Таримом. Большим везением для китайцев стало то, что именно в это время между хунну начались раздоры. Восемь южных хуннских орд под предводительством своего вождя Би в 48 г. подняли мятеж против шаньюя Пуну и подчинились Китаю. Китайский император Гуан У-ди расселил их как федератов во Внутренней Монголии, на южной окраине Гоби, по линии укрепленных границ Ганьсу и Шаньси. Так было основано царство южных хунну, которые, пока Китай оставался сильным, были верны империи, дожидаясь возможности стать ее разрушителями, когда она придет в упадок (IV в.). Стуация, полностью аналогичная той, что сложилась у германских племен – федератов Рима – вдоль римского лимеса[39 - Лимес (limes) – укрепленная граница Римской империи, служившая для защиты от варваров и для ведения таможенного контроля. (Примеч. пер.)].

На то время единственными врагами Китая оставались северные хунну, жившие в древнем хуннском царстве на Орхоне, во Внешней Монголии. Чтобы взять их в клещи, китайский губернатор области Ляотун Ци Юн около 49 г. поднял против них две соседние орды: ухуаней с бассейна верхнего течения Ляохэ в Маньчжурии, и сяньбийцев, очевидно монгольского происхождения, которые кочевали севернее, возле Большого Хингана и реки Нонни. Ослабленные расколом с южными хунну и фланговым ударом сяньбийцев и ухуаней, северные хунну перестали представлять опасность.

Шелковый путь

Китай воспользовался этим, чтобы восстановить свой протекторат над таримскими оазисами, которые, как нам известно, образовывали два полукруга, с севера и с юга от Тарима. На севере это были Турфан (в то время известный китайцам под названием Цзюй-шэ), Карашар (китайское название – Йен-цзи), Куча (Цэу-цзы), Аксу (Гу-мо), Уч-Турфан (Вэнь-су) и Кашгар (Шу-лэ); на юге: Лоулань около Лобнора, Хотан (Ю-тянь) и Яркенд (Со-цзюй). Тот факт, что еще в VII в. н. э. в Карашаре, Куче и, очевидно, в Кашгаре говорили на индоевропейских диалектах, позволяет предположить, что жители Таримских оазисов принадлежали, по крайней мере частично, к индоевропейской семье. Кучанский язык, каким он предстает перед нами в VII в., представляет родство одновременно с индо-иранскими, хеттскими, армянским и славянскими языками. Если, как учит германская школа Зига и Зиглинга, нельзя уверенно дать название «тохарский» кучанскому и карашарскому диалектам, их индоевропейское происхождение бесспорно. Так же как нет оснований выдумывать некое индоевропейское вторжение в Тарим в начале нашего Средневековья. Кажется логичным принять гипотезу о древнем заселении этих мест индоевропейцами, очевидно протекавшем синхронно с распространением скифо-сарматов по Западной Сибири вплоть до Енисея и распространением саков по обоим склонам Тянь-Шаня, между Ферганой и Кашгаром. Одновременно с лингвистическими доказательствами, каковыми являются распространение восточно-иранского языка в Западной Кашгарии и кучанского на севере, этнографы приводят свидетельства китайских историков о голубых глазах и рыжих волосах илийских уйсуней на северо-западе Кучи.

Эти маленькие таримские царства имели огромное экономическое значение, потому что через их оазисы проходил великий караванный путь между Китаем и греческим и индо-иранским миром – Великий шелковый путь. Существование этого пути нам подтверждает географ Птолемей. По свидетельству Птолемея, цитирующего своего предшественника Марина Тирского, некий «македонский» купец по имени Маэс Титианос в I в. н. э., то есть в эпоху, до которой мы дошли, приказал своим торговым агентам разведать его маршрут и основные вехи. Шелковый путь, начинаясь в Антиохии, столице Римской Сирии, шел через Евфрат в Иераполь (Манбидж), входил в Парфянскую империю, у парфян шел через Экбатану (Хамадан), Рагу или Рей, недалеко от нынешнего Тегерана, Гекатомпил (Шахруд?), Мерв и вступал в Бактрию (Балх), город, который в то время принадлежал индо-скифам, то есть, по всей видимости, юэчжи китайских источников и тухарам индийских. Оттуда Шелковый путь следовал в Памир. В памирской долине у подножия «гор Комедаи», говорит нам Птолемей, находилась каменная башня (lithinos pyrgos), возле которой и проходил обмен товарами между левантийскими и «серскими»[40 - То есть «шелковыми» – имя, данное греками и римлянами китайцам – жителям Страны шелка. (Примеч. пер.)] караванщиками. Альберт Германн располагает этот пункт в долине памирской реки Кызылсу, между протянувшимися вдоль хребтами Алая и Трансалая, через которые можно пройти из бассейна Верхнего Окса в Кашгарскую долину. Хаккин, побывавший в этих местах, полагает, что каменную башню следует искать, как то предлагалось ранее, в окрестностях современного Ташкургана, между Ваханом (Малый Памир) и истоками Яркенд-дарьи, к северу от перевала Минтеке.

В Кашгаре Шелковый путь разделялся. Северная дорога тянулась к Куче, городу, являвшемуся, по мнению Альберта Германна, Исседоном Скифским александрийских географов, далее к Карашару (предположительно их же Дамна), к Лоулани на Лобноре, возможно, их Исседон Серика, и к воротам Ю-мен-гуань (западнее Дуньхуана), видимо называвшимся Даксата. Что же касается южной дороги, мы уже указывали ее путь от Кашгара через Яркенд, Хотан, Нийю, Миран (последний город находился в царстве Лоулань на Лобноре). Две дороги соединялись в Дуньхуане, предположительно Троане греко-римских географов. Далее Шелковый путь проходил уже по китайской территории через Цзэу-цюйан (Дрозаке греческих географов?) и Чжан-е (Тогара?) и, наконец, достигал Чанъаня или Сианьфу, в котором обычно видят «Сера Метрополис»[41 - То есть главный город Шелковой страны. (Примеч. пер.)] Птолемея, и Лояна, вероятно, Сарага или Финае тех же источников.

Завоевание Таримского бассейна Бань-Чао

Вне зависимости от правильности соотнесения греческих и китайских названий точно одно: со времени открытия этого трансконтинентального Шелкового пути между Римской и Парфянской империями, с одной стороны, и империей Хань – с другой, мелкие индоевропейские царства, существовавшие в северных или южных оазисах Таримского бассейна, приобрели большую важность для торговли. Поэтому хунну и китайцы стали оспаривать друг у друга контроль над ними, первые следили за Таримом с высот Алтая, на севере, вторые удерживали перевалы Дуньхуана на востоке.

Завоевание – или отвоевание – Таримского бассейна было для династии Поздняя Хань постоянной задачей, последовательно решавшейся в царствования императоров Мин-ди (58–75), Чжан-ди (76–88), Хэ-ди (89–105). Но заслуга в ее решении принадлежит нескольким крупным военачальникам. В 73 г. н. э. китайские полководцы Гэн Бин, «командир быстрых лошадей», и Доу Гу возглавили поход, бывший разведкой боем, против северных хунну, которые бежали от наступавших войск империи Хань. Се-ма, или генерал кавалерии Бань Чао, заместитель Доу Гу и один из величайших китайских полководцев, командуя отдельным отрядом, действовавшим против ху-яней – орды хунну, обитавшей около Баркуля, разгромил их и «обезглавил великое количество варваров». В том же 73 г. в И-ву, месте, которое Шаванн идентифицировал с Хами, а Альберт Германн помещает между Лоуланем и современным постом Ин-пань к северу от Лобнора, была основана китайская военная колония. В 74 г. Гэн Бин и Доу Гу отправились в поход на Турфан, в то время разделенный на два одинаковых царства: Старшее Цзюй-шэ, вокруг Турфана, и Младшее Цзюй-шэ, на противоположной стороне Тянь-Шанской горной гряды; впрочем, обоими правила одна и та же династия. Гэн Бин совершил дерзкий рейд и сначала ударил на более удаленное царство Цзюй-шэ Гуй-чена; тамошний царь Ан-тэ, придя в ужас, отказался от борьбы; «он вышел из города, снял свой колпак и, обнимая ноги коня Гэн Бина, покорился ему. Царь Турфана, сын предыдущего, также покорился. Два китайских гарнизона были оставлены, один в Младшем Цзюй-шэ (Гучэн), под командованием кузена Гэн Бина по имени Гэн Кун, другой – в Лукчуне, в самом Турфане. Со своей стороны, Бань Чао полагал, что, «не вой дя в тигриное логово, тигрят не поймаешь». Направленный со своим отрядом в царство Шаньшань к юго-западу Лоуланя и Лобнора наблюдать за ситуацией в этом районе, он хитростью выведал, что царь этой страны совместно с эмиссаром хунну строит заговор против Китая. Когда наступила ночь, он собрал своих офицеров, чтобы предупредить их. Он должен был регулярно советоваться с китайским гражданским комиссаром, направленным вместе с ним, но не сделал этого: «Это – обычный гражданский чиновник. Если мы станем информировать его о наших планах, он их разболтает. Наша судьба решится в один момент. Умереть без славы недостойно храбрых воинов!» Посреди ночи Бань Чао и его небольшой отряд подожгли лагерь, в котором расположились хуннские посланники, привели их в ужас своими криками и барабанным боем и обезглавили либо сожгли всех варваров. Сделав это, Бань Чао призвал к себе царя Шаньшаня и просто показал ему голову хуннского посла. Царь, еще вчера готовый изменить, трясясь от страха, признал себя вассалом Китая. Затем Бань Чао занялся делами собственно Кашгарии.

Когда в их дела не вмешивались хунну и китайцы, мелкие индоевропейские царства Тарима воевали между собой. Один из яркендских царей, известный китайцам под именем Сянь (33–61), на какой-то момент стал самым влиятельным монархом региона, подчинив себе Кучу (46), Фергану и Хотан, но он не смог подавить всеобщий мятеж. Куча перешла под протекторат хунну, а царь Хотана убил Сьена (61). Главенство перешло на юге Тарима к Хотану, царь которого, называемый китайцами Гуан-Дэ, в 73 г. завладел Яркендом, а на севере к царю Кучи, именуемому китайцами Цзянь, который при поддержке хунну, своих покровителей, в 73 г. захватил Кашгар. Тем временем Бань Чао, которому император Мин-ди приказал уладить ситуацию в регионе, прибыл в Кашгарию. Сначала он отправился в Хотан. Царь Хотана Гуан-тэ[42 - Разумеется, имя дано в китайской транскрипции; хотанское имя нам неизвестно.], возгордившись от своих недавних успехов, а также следуя советам эмиссарам хунну, повел себя с ним дерзко. Внезапно Бань Чао собственноручно отрубил голову колдуну, бывшему главным советником царя. Перепугавшись, тот снова признал себя вассалом Китая и, дабы доказать свою искренность, перебил хуннских посланников. Затем Бань Чао пошел на Кашгар. Как мы уже знаем, кучанский царь Цзянь, союзник хунну, подчинил Кашгар и посадил на трон этого города своего ставленника, впрочем кучанского происхождения. Бань Чао, действуя решительно и даже дерзко (у него было совсем мало людей), захватил навязанного чужаками правителя, низложил с трона и восстановил древнюю кашгарскую династию в лице царя, чье имя известно в китайской транскрипции как Чжун (74).

В 75 г., незадолго до смерти императора Мин-ди, в Тариме произошел всеобщий мятеж против китайского протектората, разумеется опиравшийся на поддержку хунну. Царь Карашара убил китайского резидента, «главного протектора» Чэнь Му. Жители Кучи и Аксу осадили Бань Чао в Кашгаре. Более года китайский герой отражал атаки врагов. Тем временем хунну вторглись в царство Младшее Цзюй-шэ (Гучэн), где убили китайского вассала – царя Ан-тэ и осадили в одной из тамошних крепостей китайского военачальника Гэн Куна. Как и его соперник Бань Чао, Гэн Кун оказал героическое сопротивление. Без продовольствия, с оставшейся у него горсткой людей, питаясь вареной кожей и сбруей, он держался до конца. Однако правительство нового императора Чжан-ди приказало Бань Чао и Гэн Куну вывести войска из Тарима. Китайский двор был напуган всеми этими нескончаемыми мятежами и жертвами, которых требовало сохранение протектората над Центральной Азией. Но Бань Чао понял, что отступление отдавало эти земли хунну. Едва достигнув Хотана, стоявшего на дороге, по которой от отступал, он передумал и, вопреки полученному приказу, вернулся в Кашгар. В его краткое отсутствие город, естественно, попал под власть кучанцев, то есть прохуннской группировки. Он обезглавил вожаков кучанской партии и снова обосновался в Кашгаре, решив никогда оттуда не уходить. Более того: в 78 г., со вспомогательными отрядами, сформированными в Кашгаре и Хотане, а также набранными на землях вплоть до Согдианы, он овладел Аксу и Уч-Турфаном «и отрубил 700 голов». В это же время китайские войска из Ганьсу отвоевали у хунну царство Цзюй-шэ, то есть Турфан. «Они отрубили 3800 голов и завладели 37 000 головами скота. Северные варвары в ужасе убежали»[43 - «История империи Поздняя Хань».]. При таких противниках, как Бань Чао и Гэн Кун, хунну быстро признали власть своих хозяев.

В адресованном императору докладе Бань Чао пытался примирить робость двора со своим опытом войн на Великом Западе. Китайский герой доказывал, что его дальние походы, которые образованные придворные обличали как бесполезные, являются лишь правильно организованной обороной. Речь шла о защите китайской территории от периодических набегов хунну: «Захватить тридцать шесть царств (Центральной Азии) – это значит отрубить хунну правую руку». Что касается его методов, они сводились к знаменитой формуле: «использовать варваров против других варваров». Фактически он осуществил завоевание Тарима благодаря вспомогательным контингентам, которые каждый вновь завоеванный оазис обязан был предоставлять ему против еще мятежных оазисов. Солдаты собственно китайского происхождения были представлены лишь горстью авантюристов и каторжников, отправленных восстанавливать свою честь в бурной жизни пограничной зоны. И все они жили за счет страны, которую, впрочем, защищали от возвращения хуннских орд. «В Яркенде, в Кашгаре, – объяснил Бань Чао, – возделываемые земли плодородны и обширны. Солдаты, расквартированные там, ничего не будут стоить империи». Этот современник Траяна рассуждал о военных делах так же, как завоеватель Дакии.

Главной целью было отбросить хунну во Внешнюю Монголию, отодвинув их от Шелкового пути, контроль над которым их питал и обогащал. Действуя во имя этой великой цели, Бань Чао подавил новые мятежи в Кашгаре (80, 87), Яркенде (88) и заключил союз с илийскими уйсунями. Всякий раз Бань Чао, информируемый своими шпионами и прекрасно знающий психологию «варваров», застигает их врасплох и побеждает благодаря своей дерзости. В 84 г. в Кашгаре царь Чжун, его протеже, его ставленник, поднял мятеж в союзе с яркендцами, согдийцами и юэчжи или индо-скифами. Изгнанный Бань Чао из Кашгара, он в 87 г. притворяется, будто готов покориться, и просит о личной встрече, на которую является с сильным конным отрядом, чтобы попытаться решить дело силовой акцией. Бань Чао делает вид, будто верит в его добрые намерения, устраивает в его честь пир, а потом, «когда полилось вино», хватает царя и отрубает ему голову. В это же мгновение китайские солдаты, выскочив из засады, бросились на врагов и всех их перебили[44 - «История империи Поздняя Хань».]. В 88 г., с армией из китайцев и набранных среди хотанцев вспомогательных отрядов, уступающей в численности неприятелю – яркендцам, на помощь которым спешат 50 000 из Кучи и соседних городов, он предпринимает ночью притворное отступление, затем форсированным маршем возвращается, на рассвете атакует яркендцев, отрубает головы 5000 человек и принуждает их покориться.

В состоянии мятежа оставались лишь Куча и Карашар, искавшие союзников против Китая повсюду, от монгольских хунну до юэчжи или индо-скифов. В 90 г. царь индо-скифов, то есть могущественный император Кушанской династии, царствовавшей в Афганистане и Северо-Западной Индии – судя по дате, очевидно, Кадфис II – недовольный тем, что не получил руку китайской принцессы, направил войско в поход на северо-восток Памира для помощи Куче в войне против Бань Чао. Тот перехватил все пути коммуникаций между этой армией и жителями Кучи, вероятно снабжавшими ее продовольствием, а потом опустошил местность перед ней. Индо-скифы, углубившиеся в бесчисленные тропинки Кашгарии, испытывая нехватку продовольствия, все-таки сумели отступить, не доводя дело до катастрофы. С этого времени кушанский двор, наученный опытом, едва не приведшим к беде, вернулся к традиционной для юэджи политике дружбы с Китаем (90).

Тем временем на севере, в Монголии, военачальники Доу Сянь и Гэн Бин, со своей стороны, одержали крупную победу над северными хунну (89–90). Цари Младшего Цзюй-шэ и Старшего Цзюй-шэ (Гучэна и Турфана) сразу же укрепили свои связи с империей. В 91 г. китайский военачальник Гэн Куй нанес северным хунну еще одно жестокое поражение. Гэн Куй дошел до Внешней Монголии, очевидно до Орхона, захватил мать и всю родню шаньюя и назначил на его место его брата, Ю-чу-цзяня. Когда в 93 г. этот новый царь хунну поднял мятеж, Китай натравил на него сяньбеев – монгольскую орду с окраины Маньчжурии, – которые его победили и убили. От этого разгрома северные хунну так до конца и не оправились.

Лишившись помощи хунну и индо-скифов, три четверти мятежных городов на севере Тарима: Куча, Касу и Уч-Турфан, покорились Бань Чао (91). Китайский завоеватель получил от императорского двора титул «главного протектора», то есть практически вице-короля Центральной Азии. Он устроил свою резиденцию в То-цзяни – городке, расположенном возле Кучи, а еще один китайский военачальник обосновался в Кашгаре. Один Карашар не сдавался. В 94 г. Бань Чао выступил на мятежный город во главе вспомогательных отрядов из Кучи и Шаньшаня (Лобнора). Карашарцы разрушили мосты через Юлдус, но это не помогло. Бань Чао форсировал реку, шагая в воде по пояс, и внезапно появился среди болот перед Карашаром. Некоторые жители сумели бежать на озера Баграч (Баграшкёль), а царь был вынужден сдаться. Бань Чао, мстя за давние оскорбления, отрубил ему голову на том самом месте, где девятнадцатью годами раньше был убит китайский губернатор Чэнь Му. «Бань Чао позволил своим солдатам грабить. Они отрезали головы у 5000 человек, захватили живьем 15 000, завладели 300 000 голов скота, лошадей, быков, баранов»[45 - «История империи Поздняя Хань».]. Весь бассейн Тарима был покорен. В 97 г. Бань Чао поручил своему помощнику Гань Ину пройти через Ан-си, то есть через Парфянскую империю Аршакидов, в Да-Цинь, то есть в Римскую империю. Но посланец, оробев от рассказов о парфянах, не осмелился ступить на их территорию и повернул назад, не достигнув римской империи границы.

В 102 г. Бань Чао вышел в отставку и вернулся в Китай, где умер в том же году. Преемники великого полководца не сумели продолжить его политику по отношению к туземному населению, одновременно гибкую и реалистичную, и в 106–107 гг. в Тариме вспыхнул всеобщий мятеж. Китайский полководец Лян Цинь был осажден в Куче горожанами и населением окрестных селений. Он отразил врагов и одержал над ними победу, но двор, сталкивавшийся с этими бесконечными мятежами, пал духом и в 107 г. вывел все гарнизоны из Тарима, а также из Лукчуна и И-ву. На следующий год кочевавшие на западе и юге от Кукунора цяны или тибетцы, в те времена совершенно дикие, напали на китайские форпосты в Ганьсу, угрожая перерезать дорогу на Дуньхуан. Лян Цинь ценой жестоких сражений отбил их нападения (108). Наконец, в 109 г. южные хунну из Внутренней Монголии напали на китайские укрепленные пункты на границе. Китайский губернатор Ляотуна Гэн Куй спровоцировал орды сяньбийцев напасть на них. Несмотря на это, южные хунну опустошали север Шаньси до тех пор, пока Лян Кин не вынудил их шаньюя заключить мир (110 г.).

В целом Китай с трудом оборонял собственные границы, но в 119 г. ситуация изменилась для него к лучшему: была восстановлена военная колония И-ву (Ха-ми или Лобнор?), вновь подчинились Шаньшань и царь Турфана, но вскоре после этого шаньюй северных хунну и Младшее Цзюй-шэ (Гучэн) восстали и перебили китайский гарнизон И-ву. Наконец сын Бань Чао, Бань Юн, восстановил отцовское дело. В 123 г. он возродил военную колонию в Лукчуне (Льэу-чжун), близ Турфана; в 124 г. укрепил верность царя Шаньшаня, запугал царей Кучи и Аксу, которые пришли выразить ему покорность, и с войсками, предоставленными ими в его распоряжение, изгнал из Турфана банды хунну; в 126 г. он даже на время подчинил хунну-хуэней – группу северных хунну, обосновавшихся северо-восточнее озера Баркуль, и, когда основная масса северных хунну попыталась вмешаться, обратил ее в бегство. В 127 г. китайцы полностью отвоевали Тарим, вступив в Карашар. В 130 г. сын кашгарского царя и посольство ферганского царя прибыли в китайскую столицу Лоян выразить покорность императору Шунь-ди.

В течение следующих лет, если не считать короткого мятежа в 140–144 гг. одного из вождей южных хунну левой, или восточной, стороны, основные проблемы Китаю доставляли баркульские хунны хуэи. В 131 г. они напали на Младшее Цзюй-шэ (Гучэн), с населением которого обошлись грубо и жестоко; в 151 г. они едва не уничтожили китайскую военную колонию И-ву, которую удалось отстоять с большим трудом. Тем не менее в 153 г. Младшее Цзюй-шэ все еще было вассалом Китая. В 151 г. неумная жестокость китайского комиссара спровоцировала мятеж населения Хотана, в котором он был убит, но затем Хотан сдался на почетных условиях[46 - «История империи Поздняя Хань» в разделе за 151 г. говорит о вводе китайского гарнизона в Цюй-цы, или Кучу. Питер Будберг полагает, что речь здесь идет не о г. Куча на р. Музарт в Центральной Азии, а о колонии, основанной ссыльными или эмигрировавшими кучанцами на северо-востоке Шэньси, очевидно севернее Юйлиня.]. В 170 г. китайские военачальники еще располагали воинскими контингентами из Турфана, Карашара и Кучи, чтобы иметь возможность производить демонстрации силы вплоть до Кашгара, выступая арбитрами в местных стычках. С другой стороны, в 168–169 гг. китайский полководец Дуань Кун остановил набеги цянов или тибетцев на укрепленную границу в Ганьсу.

Цивилизация оазисов Тарима в конце Античности и начале Средневековья

Контроль над Шелковым путем, установленный китайцами в эпоху династии Поздняя Хань, обеспечивая посредством двойной цепочки оазисов севернее и южнее Тарима свободу трансконтинентальной торговли, способствовал распространению в бассейне этой реки буддизма, а через него индийской литературы и эллинистического искусства. Или, скорее, по Шелковому пути, бывшему также путем индийских миссионеров, шедших в Кашгарию и Китай проповедовать буддизм, коммерция и религия совместно везли греко-римское искусство. В этом деле приказчики Маэса Титианоса действовали в том же направлении, что и буддистские проповедники. Самым оживленным участком пути в то время была, вероятно, южная дорога, проходившая через Яркенд и Хотан. В Йоткане, бывшем Хотане, экспедиция Ауреля Стейна обнаружила римские монеты царствования императора Валента (364-378); в Раваке, к востоку от Хотана, она же раскопала целую серию греко-буддистских барельефов, с прекрасными эллинистическими драпировками в чистейшем гандхарском стиле. Немного восточнее, в Нийе (Ни-ян), городе, брошенном в конце III в., она нашла римские печати и инталии, индо-скифские монеты. В Миране, на юго-западе Лобнора, в древнем Шаньшане, та же экспедиция обнаружила прекрасные греко-буддистские фрески, изображающие, в частности, Будду, его монахов и крылатых духов довольно четко выраженного римско-азиатского вида. Фрески подписаны индийским письмом именем «Тита», в котором можно увидеть «Тит», и все это предположительно датируется III–IV вв. н. э.

По тому же Шелковому пути, в мирные для Китая времена, в него пришли великие буддистские миссионеры: Ань Шигао – парфянин, прибывший в Китай в 148 г. и умерший в 170 г.; Чжу чжо фо, индиец, Чэ Чан – юэчжи, то есть индо-скиф, пришедшие оба около 170 г. и основавшие в китайской столице Лояне монастырь. В следующем веке сын юэчжийского посла Чже Цянь между 223 и 253 гг. перевел на китайский язык многие буддистские труды. Упоминание представителей юэчжи очень интересно, поскольку убедительно показывает, что Кушанская империя, в то время раскинувшаяся на Афганистан, Гандхару и Пенджаб, посредством Шелкового пути значительно способствовала распространению буддизма в Таримском бассейне и в Китае. Не менее ценно узнать, что рядом с кушанскими и индийскими миссионерами встречались перешедшие в буддизм парфяне, отправлявшиеся проповедовать его в Восточную Азию и Дальний Восток. Наконец, если китайская Трипитака[47 - Трипитака – сборник священных буддистских текстов, переведенных на китайский язык в начале нашей эры. (Примеч. пер.)] дает нам список миссионеров и переводчиков, пришедших через Тарим для работы в Китае, очевидно, что и в самом Тариме другие группы монахов, пришедших из Восточного Ирана и Северо-Западной Индии, занимались переводом священных текстов с санскрита на местные языки, от восточноиранского до кучанского. Характерен и заслуживает того, чтобы его вспомнить, пример знаменитого Кумарадживы (344–413).

Кумараджива происходил из индийской семьи, обосновавшейся в Куче. Его предки достигли в этой стране высокого положения. Его отец, ревностный буддист, хотел отказаться от почестей и должностей, чтобы уйти в монахи, но кучанский царь заставил его остаться в миру и дал ему в жены свою сестру. От этого брака и родился Кумараджива. С юности мать возила его в Кашмир, чтобы обучить индийской письменности и буддизму. Возвращаясь из Индии, Кумараджива проезжал через Кашгар, где задержался на целый год и где продолжил изучение Абхидхармы. Из текста его биографии мы знаем, что в то время Кашгар, так же как и Куча, был настолько блистательным очагом индийской культуры, что цари двух этих городов спорили за честь принять при своем дворе столь ученого монаха, каким был молодой Кумараджива. Когда Кумараджива вернулся в Кучу, царь страны, имя которого в китайской транскрипции выглядит как Бай Чунь, вышел встретить его, а двое младших сыновей царя Яркенда стали его учениками. Со своим учителем – индийцем Вималакшей, уроженцем Кашмира, эмигрировавшим в этот город, он жил в Куче до 382–383 гг., времени, когда, как мы увидим, китайский военачальник Лю Гуан, захватив Кучу, увел Кумарадживу с собой в Китай. В истории Лю Гуана говорится о пышности кучанских дворцов, восхитивших китайского завоевателя. Проявленное им по этому поводу удивление позволяет предположить, что речь идет о постройках и произведениях искусства, образцы для подражания которым черпались не в Китае, а в Индии и Иране, и приблизительно к этому же времени, как полагает Хаккин, следует отнести и живопись первого стиля пещер Кизила.

Из приведенных примеров видно, что цивилизация Центральной Азии четко разделена на две вытянутые в длину зоны. На север, от российского Приморья до Маньчжурии и Ордоса, степное искусство, преимущественно искусство кочевников, характеризуется бронзовыми накладками или оконечниками для древков, стилизованным звериным стилем, с четкими орнаменталистскими тенденциями. На юге, вдоль Шелкового пути, от Афганистана до Дуньхуана, вдоль двойной дороги из цепочки оазисов, окружающих Таримский бассейн, у оседлых жителей этих оазисов, через которые проходят караванные пути, – живопись и скульптура, созданные под прямым влиянием греческого, иранского и индийского искусства, поскольку все три дошли сюда по Шелковому пути и слились воедино под влиянием буддистской религии, даже по заказам буддистов.

Корни этого таримского искусства конца Античности и раннего Средневековья следует искать в Афганистане. Там, в Кабульской долине, в IV в. последние кушанские цари испытали на себе глубокое влияние сасанидской Персии, в орбиту которой они были включены, что показывают кушано-сасанидские монеты, изу ченные Герцфельдом и Хаккином. Сасанидско-буддистская цивилизация, сасанидско-буддистское искусство родились на этих индоиранских границах. По этому поводу просто напомним великие фрески Бамиана и Какраки, создававшиеся с конца III в. в течение всего IV в. В типажах и костюмах изображенных персонажей очевидно сасанидское влияние – например, недавно найденная Хаккином в Хаир-ханне около Кабула сасанидско-брахманистская статуэтка (конец IV в.), чисто сасанидские фрески Дохтар-и-Ноширвана, неподалеку от Руи, по дороге из Кабула в Бактрию, на которых изображен сасанидский наследный принц, наместник Бактрии (V в.); все эти находки были сделаны экспедициями Хаккина – Годара и Хаккина – Карла. Благодаря им мы учимся смотреть на Афганистан того времени как на страну, в которой индийские верования и культура тесно переплелись с персидской цивилизацией эпохи Шапуров и Хосроев.

Вот этот сассанидско-буддистский сплав буддистские миссионеры, ученики Кумарадживы, внедряли во всех оазисах Тарима, на различных этапах Шелкового пути, ставшего благодаря им путем проповеди. К фрескам Бамиана примыкает первый стиль фресок Кизила, расположенного немного западнее Кучи, стиль, характеризующийся четкой моделью, очень мягким и ненавязчивым колоритом – серый, темно-коричневый, красно-бурый, темно-бурый, светло-зеленый цвета. Хаккин (кому мы обязаны установлением хронологии этих различных периодов) датирует данный стиль временем приблизительно между 450 и 650 гг. Еще более ярко индийские влияния проявляются в этом стиле в изображении танца царицы Чандрапрабхи, напоминающем прекрасные индийские изображения обнаженного тела, запечатленные в Аджанте; но проявляется и сасанидское влияние, в частности в гроте павлинов и в гроте художника – художника, изображающего самого себя в облике молодого иранского аристократа: элегантный приталенный светлый камзол, уже отмеченный в Бамиане на фресках, репродукции с которых сделала мадам Годар, штаны и высокие сапоги – все детали костюма заимствованы из Ирана. Прекрасные орнаменты, обнаруженные в Фондукистане, западнее Кабула, Хаккином и Жаном Карлом и датированные по монетам сасанидского каря Хосроя II (590–628), укрепляют нас в уверенности, что ирано-буддистский Афганистан, вплоть до кануна его завоевания арабами, продолжал оказывать непосредственное влияние на мужскую моду и украшения кучанского общества.

Второй стиль фресок Кизила Хаккин датирует периодом с 650 по 750 г.; он, по мнению этого археолога, характеризуется упрощением модели и более яркими цветами (голубой ляпис-лазурью, темно-зеленым) и преобладанием сасанидского влияния в украшениях и одежде. Буддистские фрески Кизила и Кумтуры, в настоящее время находящиеся в Берлинском музее, показывают нам процессии жертвователей и жертвовательниц, воскрешающие двор кучанских царей V–VIII вв., и мы можем убедиться, что эта блистательная кучанская аристократия, несомненно индоевропейской семьи, была настолько же иранизирована в своих нарядах и во всей материальной культуре, насколько индианизирована в религии и литературе. Помимо придворных одеяний, боевые сцены в Кизиле (например, в сцене «дележа реликвий») показывают нам кучанское «рыцарство», закованное латы и кольчуги, с коническими шлемами на голове, вооруженное длинными копьями, напоминающее сасанидскую конницу и одновременно сарматских всадников с фресок Керчи-Пантикапея в Крыму.

Этот ирано-буддистский сплав мы находим в южной части Тарима, в частности на картинах, написанных на деревянных досках в оазисе Дандан-Юлик, расположенном на северо-востоке Хотана (конец VII в.): на них мы видим рядом схожих с гибкими обнаженным фигурами Аджанти чисто индийского типа нагов[48 - Наги – в индуизме и буддизме мифические существа с человеческими торсом и головой и змеиным хвостом. (Примеч. пер.)], совершенно иранских по внешнему виду всадника и погонщика верблюдов, и бородатого бодхисатву с тиарой на голове, в длинной зеленой накидке, в штанах и в сапогах, который явяется просто-напросто сасанидским аристократом. Наконец, то же иранское влияние мы находим на фресках и миниатюрах в регионе Турфана, в Безеклике, Муртуке и др. В Безеклике божества, облаченные в латы, напоминают нам изображенных в Кизиле и Кумтуре кучанских рыцарей в сасанидских доспехах, тогда как Авалокитечвара сохраняет, по мнению Хаккина, очень индийское изящество. В Муртуке, рядом с совершенно индийскими бодхисатвами, мы встречаем жертвователей в таких же доспехах, как и в Кизиле, и в шлемах с развернутыми полями, которые снова доказывают прямое сасанидское влияние[49 - Я считаю возможным, что влияние кучанских фресок распространилось очень далеко на север, вплоть до Сибири. По этому поводу отмечу, что тип «кизильских всадников» встречается на сулекских наскальных фресках в долине Караюз (Писаная гора) возле Минусинска, на которых мы видим всадников в доспехах, конических шлемах и с длинными пиками, аналогичными кизильским со сцены «войны за реликвии». Впрочем, Тальгрен полагает, что «летящие галопом» сулекские всадники напоминают сасанидские летящие галопы эпохи династии Тан предположительно VII в. н. э. И так вплоть до грубых антропоморфных стел района Семипалатинска, севернее Балхаша, на Верхнем Иртыше (каменная баба), очень отдаленно напоминающих широкими полами своих одежд о сасанидском очаге – Куче.]. Вместе с тем в малых скульптурных формах обнаруживаются найденные Аурелем Стейном карашарские изящные статуэтки из искусственного мрамора, которые так странно выглядят галереей этнических групп, напоминая совершенно аналогичные греко-буддистские статуэтки из Хадды (Афганистан), находящиеся сейчас в музее Гимэ.

Итак, до завоевания во второй половине VIII в. тюрками культура индоевропейских оазисов к северу и югу от Тарима, от Яркенда и Хотана до Лобнора, от Кашгара, Кучи и Карашара до Турфана находилась под влиянием не Алтая и степной цивилизации, а великих цивилизаций Индии и Ирана. Эти оазисы являлись продолжением Индии и Ирана, протянувшимся до китайской границы. Более того, через них Индия и Иран проникали в Китай, что подтверждается буддистскими фресками и флагами, найденными экспедициями Поля Пеллио и Ауреля Стейна в окрестностях Дуньхуана – точки, в которой Шелковый путь вступал на территорию современной китайской провинции Ганьсу.

Смена в монгольской империи хунну сяньбийцами

Пока у оседлых жителей оазисов Тарима мирно процветала греко-буддистская и ирано-буддистская цивилизация, в северных степях шла жестокая резня между тюрко-монгольскими ордами. Около 155 г. северных хунну, очевидно тюрок по происхождению, обосновавшихся в районе Орхона, в Верхней Монголии, разгромили и покорили другие орды, сяньбийцы, уроженцы района Хингана, на монголо-маньчжурской границе. Эти сяньбийцы, которых долгое время считали тунгусами, согласно исследованиям Пеллио и Тории Рюдзо, скорее относились к монгольской расе. Вождь сяньбийцев, чье имя в китайской транскрипции выглядит как Таньшихуай, одержав победу над северными хунну, повел свое вой ско до Западной Монголии, вплоть до земель илийских уйсуней, которых тоже разбил. Китайские летописцы сообщают, что в 166 г. он царствовал на землях от Маньчжурии до страны уйсуней, то есть до Балхаша, но очевидно, что здесь имеется некоторое преувеличение, и контролируемые в тех краях сяньбийцами территории не должны были выходить за границы нынешних владений Богдо-хана (Тушету-хана) и Сетсерлик-мандала (Саин-нойона).

Достигнув такой степени могущества, вождь сяньбийцев унаследовал от древних хунну их притязания в отношении Китая. В 156 г. Таньшихуай напал на китайскую провинцию, включавшую территорию современного Ляотуна, но был отбит. Тогда он взялся за южных хунну Внутренней Монголии, вассалов Китая, затем договорился с ними и увлек в поход против китайской укрепленной линии на границе областей Шаньси и Ганьсу, однако силам коалиции пришлось отступить перед китайской армией (158). Новое нападение сяньбийцев на Ляоси, то есть китайскую провинцию на западе нижнего течения реки Ляохэ на юго-западе Маньчжурии, в 177 г. было отражено войсками китайского полководца Чжао Бао. Наконец, ухуани, орды, кочевавшие в районе Далай-нора и Шара-мурэна, на юге Большого Хингана, в 207 г. были наголову разгромлены на территории нынешнего Джехола китайским полководцем Цао Цао. В 215–216 гг. Цао Цао, расселив остатки южных хунну в опустевших укрепленных областях на границе, на севере нынешних провинций Шеньси, Шаньсу и Хубей, разделил их на пять орд, во главе которых поставил местных вождей, за которыми присматривал китайский резидент. Что же касается официального шаньюя южных хунну, его удерживали при китайском дворе на положении полупленника.

Когда в Китае в разгар гражданских войн пресеклась династия Хань (220 г.), степные северные орды, столько раз жестоко битые китайскими войсками в предшествующую эпоху, были еще слишком запуганы или ослаблены, чтобы суметь воспользоваться этими обстоятельствами. Точно так же и индоевропейские оазисы Тарима, несмотря на междоусобные войны, которые вели китайские Три Царства, преемники династии Хань, оставались вассалами главного из этих царств – Вэй, владевшего (220–285 гг.) Северным Китаем. Таким образом, в 224 г. Шань-шань (Лобнор), Куча и Хотан принесли вассальную присягу вэйскому царю Цао Пэю. Точно так же, когда Вэй и остальные два китайских царства были сменены вновь объединившей Китай династией Цинь (семейство Сыма), царь Кучи послал своего сына служить при императорском дворе (285). Сяньбеи же, осмелевшие до того, что напали на укрепленную границу Ганьсу со стороны Лянчжоу, были отброшены китайским полководцем Ма Луном (279).

В тот момент казалось, что со стороны степи Китаю больше не угрожает никакая опасность – великая империя хунну исчезла, сменившие ее сяньбийцы показали себя неспособными возобновить нападения на китайские границы – и вдруг в IV в. на Крайнем Западе возобновились мощные варварские нашествия, очень схожие с германским переселением народов в V в. н. э. Но в отличие от того, что происходило в Европе, где вторжения были спровоцированы волнениями всего варварского мира, взбудораженного каким-то Аттилой, здесь вторжения были вызваны ослаблением китайского могущества, ослаблением, повлекшим за собой нашествие вглубь Китая варваров, до того кочевавших у его границ и считавшихся его союзниками.

Великие нашествия IV в. Северный Китай завоеван хунну и сяньбийцами

Как нам известно, постоянные расколы ослабили силу хунну. С III в. до н. э. под властью шаньюя, пребывавшего преимущественно на Орхоне, находились Внешняя и Внутренняя Монголия. Первый раскол произошел, когда в 44 г. до н. э. один из вождей хунну, Чжэ-Чжэ, изгнанный соперником из своих прежних родовых земель в Монголии, на Орхоне, откочевал в район Балхаша, на территорию современного Казахстана. Так осуществился раздел между восточными хунну, оставшимися в Монголии, которым суждено было остаться противниками Китая, и обосновавшимися в степях вокруг Балхаша и Арала западными хунну, которым суждено было, под именем гуннов (это предки Аттилы), стать врагами римского мира. В 48 г. н. э. разделилась уже империя восточных хунну: «восемь орд» Южной, или Внутренней, Монголии отделились от орд, оставшихся верными орхонскому шаньюю. Так появились две новые отдельные группы: северные хунну на Орхоне, во Внешней Монголии, и южные хунну во Внутренней Монголии, к северу от Великой стены. Северные хунну, как мы только что видели, в 155 г. н. э. были покорены сяньбийцами – монгольскими ордами из восточномонгольского района Хинган, у маньчжурских границ. Сяньбийцы, о чем мы также сказали, доминировали в те времена в Монголии, от маньчжурской границы до окрестностей Хами и Баркуля.

Южные же хунну, которые одни будут интересовать нас впредь, теснимые сяньбийцами все дальше на юг, они, как мы знаем, к концу правления китайской династии Хань бежали внутрь большого изгиба Хуанхэ, в Ордосской степи, и районы, прилегающие к Алашаню, где мы их видим в период Трех Царств (220–265). По отношению к Китайской империи они играли роль федератов, аналогичную роли многочисленных германских племен, поселившихся вдоль укрепленной римской границы в IV в. Отношения между вождями ордосских союзных хунну и китайскими императорами династий Вэй (220–265), а после Северная Цинь (265–316) весьма напоминают те, что в нашей классической истории существовали между вождями готов, франков или бургундов IV в. и римскими императорскими фамилиями Константина или Феодосия. И там и тут вожди варваров посещают имперские столицы, Чанъан или Лоян, Милан или Константинополь их дружески принимают при этих выродившихся и деградировавших дворах, а вернувшись в свои края, они используют виденное в своих интересах.

И вот в качестве федератов, войск на службе империи, южные хунну, продвигаясь все далее на юг, обосновались по внутреннюю сторону Великой стены. Так, их шанью Хучуцюань (195–216) поселился в Пинъяне, в самом сердце Шаньси. В Китае, накануне падения династии Хань, бушевала гражданская война. Хучуцюань, своевременно вспомнив, что одна из его далеких прабабок была ханьской принцессой, дал своему роду имя великой китайской императорской династии: Лю. Таким образом, легитимность, пресекшаяся в Китае после целой череды узурпаторов, могла возродиться в хуннских юртах. В 304 г. один из хуннских вождей, уже под ханьским именем Лю Юань, основательно укрепившись в Тайюане (в Шаньси), получил от циньского императорского двора титул шаньюя пяти орд. В 308 г. Лю Юань, во главе пятидесятитысячной армии хунну провозгласил себя в Тайюане императором, в качестве легитимного наследника династии Хань. Действительно, династия, основанная этим хуннским царем, известна под именем Северная Хань – Пэй Хань, или Ранняя Чао – Цянь Чао.

Сын и преемник Лю Юаня Лю Цун (310–318) стал китайским Аттилой. В 311 г. его войска овладели китайской столицей Лоян, сожгли императорский дворец и взяли в плен императора Цзинь Хуай-ди, после чего дошли до Чанъаня, в котором перебили половину населения (312). Пленный император был отправлен в Пинъян, резиденцию Лю Цуна, где тот заставил его служить ему виночерпием до того дня (313), пока не приказал казнить. Новый китайский император Цзинь Мин-ди (312–316), после ухода хунну, поселился в Чанъане, но в 316 г. хунну вернулись, осадили город и принудили слабого монарха капитулировать. И вновь в Пинъяне, хуннский царь, сидя на троне, принял пленного китайского императора, заставил его «мыть чаши на пирах» и, наконец (318), тоже казнил. Отказавшись от попыток защищать Северный Китай от варваров, член императорской семьи Цзинь, избежавший катастрофы, бежал в Нанкин (в то время называвшийся Цзянькан), где основал вторую династию Цзинь, именуемую Южная или Восточная Цзинь (317). Так же в V в. последние римляне будут вынуждены оставить германским завоевателям западные провинции, чтобы укрыться в Восточной империи. Нанкин будет без малого три века (317–589) заменять Чанъан и Лоян, так же как Константинополь заменял Рим и Милан.