Горький водопад
– Мистер Лэндри?
– Вам нужно вернуться домой и сказать тому, кто поднимает это дело, что хватит уже. – Судя по тому, как абонент растягивает слова, он точно пьян. – Мне нечего сказать вам, милочка. Вы уже ничего не сделаете для моего мальчика. Его давно нет. Извините за ваши хлопоты. – Я была права насчет каджунского происхождения мистера Лэндри. В его словах звучит этот мелодичный акцент, несмотря на опьянение, искажающее его речь.
– Мистер Лэндри, почему бы нам не поговорить об этом утром…
– Нет, – отвечает он, дыхание у него неровное. Кажется, он плачет. – Я не могу. Не могу этого сделать. Нет.
И обрывает звонок. Я хмуро смотрю на телефон, не столько встревоженная, сколько озадаченная.
– Дай угадаю – он не хочет говорить? – осведомляется Сэм. – Что ты собираешься делать?
– Заехать в его офис завтра, – отвечаю я. – У него бизнес по продаже машин, так что это лучший вариант. Меньше шансов, что он устроит какую-нибудь сцену. Если не добьюсь от него толку, тогда проверю местных друзей Реми. У меня есть список, взятый из соцсетей.
Сэм кивает.
– Хорошо. Звучит как план. Я тебе буду там нужен, или…
– Ты мне всегда нужен, разве я этого не говорила? – Я тычу его в бок. – Всегда. Поговорим о планах потом. Время уже позднее.
– Да, – соглашается Сэм и поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня. Улыбка у него теплая, а взгляд – еще теплее. – И ты устала.
– Не настолько устала, – возражаю я и целую его, а потом мы вместе падаем на кровать и одновременно начинаем смеяться, потому что матрас твердый, как камень, но это больше не имеет значения, и я ухитряюсь забыть и о «Погибших ангелах», угрожающих нам, и о темной, уродливой ненависти, постоянно захлестывающей мою почту – секунда за секундой, капля за каплей, пока этот поток не скроет нас с головой…
Грядут неприятности.
Но единственное средство от них – это пережить их.
* * *Утро начинается рано, но начинается оно с кофе и хорошего завтрака. Ланни хочет поехать со мной, чтобы быть моей ассистенткой во время этого визита, однако я не собираюсь повторять эту ошибку. Сэм обещает детям, что, пока я расспрашиваю отца Реми, им предстоит кое-что интересное. Ни Ланни, ни Коннора это, похоже, не убеждает, но они, по крайней мере, соглашаются. Пока что.
Неплохой автосалон, принадлежащий отцу Реми Лэндри, расположен прямо у основной дороги. Перед ним выстроился ряд шестов с разноцветными флажками, между ними машет лапами на ветру надувная горилла. Я паркуюсь и вхожу в салон. Меня приветствует приятно-пухлая женщина лет сорока, сидящая за стойкой, и я спрашиваю ее, нельзя ли увидеть босса. Неожиданно вид у нее делается настороженным. Полагаю, я не похожа на человека, собирающегося купить новую машину.
– Зачем? – спрашивает женщина. – Вы из наших клиентов?
– Просто скажите ему, что Гвен Проктор здесь, – отвечаю я и отхожу в сторону, чтобы полюбоваться массивным блестящим внедорожником, который медленно вращается на поворотном круге посреди выставочного зала.
Я слышу шаги за спиной, но не оборачиваюсь, пока мужской голос не произносит:
– Я же сказал, что мне не о чем с вами разговаривать.
Тогда я поворачиваюсь, протягивая руку. Он пожимает ее, но просто инстинктивно. Его глаза, устремленные на меня, налиты нездоровой краснотой, во взгляде читается сердитое недовольство. Как и его жена, живущая сейчас в Ноксвилле, Лэндри-отец выглядит старше своих лет. Волосы у него полностью поседели, кожа на лбу и щеках изборождена ранними морщинами. Они выглядят почти болезненно глубокими. Под выцветающим загаром лицо у него нездорового желтого цвета. Костюм висит на нем мешком. Но при этом костюм хорошо сшит, а галстук аккуратно завязан, чтобы слегка стянуть свободно болтающийся вокруг шеи ворот рубашки. На запястье дорогие часы, на ногах дорогие туфли. У этого человека есть деньги.
Деньги, от которых ему явно нет никакого прока.
– Мистер Лэндри, я знаю, что вы не хотите со мной разговаривать, – говорю я ему. – Это тяжело. Это больно – снова вспоминать все это. Я это понимаю и обещаю вам: если вы уделите мне час разговора, я больше не побеспокою вас. Есть некий шанс, что это расследование сможет вскрыть нечто новое о вашем сыне.
– Я не нанимал вас для этого, – отвечает он. – И знаю, что моя жена этого тоже не делала. Кто платит вам за это? Почему?
Последнее слово вырывается у него, словно приглушенный крик боли, и мне кажется, будто меня ударили по лицу. Я знала, что это может оказаться трудным – но это еще хуже. Я испытываю сильное желание извиниться и уйти прочь, однако собираюсь с духом.
– Некая некоммерческая организация наняла фирму, на которую я работаю, чтобы расследовать исчезновение Реми, – сообщаю я. – Мне жаль, что это настолько болезненно для вас, мистер Лэндри. Но есть возможность, что мы сумеем найти его.
– Мой сын мертв. – Он произносит это просто и мрачно. – Я оставил всякую надежду уже давным-давно.
И все же я замечаю проблеск… чего-то. И этот проблеск заставляет меня продолжать.
– Я не говорю, что смогу вернуть его вам живым, – говорю я. – Но, может быть, сумею помочь вам обрести хотя бы немного покоя и передать кого-нибудь в руки правосудия.
Лэндри изучает меня, прикидывает что-то, словно я – потенциальная покупательница машины. Решает, следует ли тратить на меня время. Потом наконец вздыхает и говорит:
– Давайте просто поскорее покончим с этим. Следуйте за мной.
Мы проходим в кабинет, он садится за стол. Я закрываю дверь и тоже сажусь, понимая, что эта комната – святилище. Все стены завешаны фотографиями Реми. Вот маленький мальчик улыбается в объектив камеры, обнимая щенка. Вот розовощекий подросток во фраке позирует перед школьным балом. Вот Реми в шапочке выпускника. Слева от меня висит самая большая фотография – Реми на футбольном поле, забивает гол в ворота. У него торжествующий вид. Невероятно живой вид.
У одной стены стоит продавленный диван, на котором лежат аккуратно сложенное одеяло и смятая подушка. До меня доходит, что, хотя у мистера Лэндри определенно где-то поблизости есть дом, он часто ночует здесь, в офисе.
Это место выглядит таким же призрачным, как горестная квартира в Ноксвилле, где несет свое бдение мать Реми.
– Итак, я полагаю, вы беседовали с моей женой, – говорит мистер Лэндри. – Она еще не говорила вам, что я сумасшедший?
– Она сказала, что вы считаете, будто нужно оставить прошлое и двигаться дальше, но она к этому пока не совсем готова, – отвечаю я.
Однако, несмотря на заявление этого человека о том, что его сын мертв, все в этом кабинете свидетельствует: он ни на дюйм не продвинулся дальше того момента, когда узнал об исчезновении Реми. Джо Лэндри словно заключен в гробницу без окон, где существует только прошлое.
– Меня интересует вся корреспонденция, полученная вами от него: электронные письма или бумажные. И что-то, что могло показаться вам странным во время телефонных разговоров с сыном. Все, что угодно.
Джо Лэндри открывает ящик стола, достает коробку из-под обуви и толкает через стол ко мне.
– Здесь все письма и открытки, которые я получил от него с тех пор, как он уехал в колледж. И электронные письма тоже. Я собрал все это вместе для полиции, но те не заинтересовались.
Это самый полный архив, какой только можно пожелать. Я беру коробку и чувствую ее тяжесть.
– Я все отсканирую и верну их вам, – обещаю я.
– Они мне не нужны, – отвечает Лэндри. Его серые глаза наполняются слезами, но он быстро смаргивает эти слезы. – Можете отвезти их Рут, когда закончите.
Я киваю и складываю руки на крышке коробки.
– А что насчет телефонных звонков?
– Он звонил нечасто, – отвечает Джо. В основном разговаривал со своей матерью, и по большей части это было в дни рождения, праздники и все такое. Но в последний раз… – Я вижу, как его взгляд смещается вверх и вправо в попытках вспомнить. – В последний раз, когда я разговаривал с ним, его определенно интересовала некая девушка.
Я чувствую, как включается мой инстинкт.
– Какая девушка?
Я не хочу наводить его на воспоминания, я хочу следовать за его мыслями.
– Не его девушка, – поясняет Лэндри, и на миг на его губах появляется улыбка. – Реми любил девушек, а они, конечно, любили его. Нет, эту звали Кэрол. Определенно Кэрол; я запомнил это, потому что для девушки это ужасно старомодное имя.
– Что он сказал о ней? – Я достаю блокнот и делаю пометку – узнать дату последнего звонка Реми отцу. Ясно, что Джо ничего не знает о том, о чем заявляла его жена: о том, что их сын помогал Кэрол выбраться из каких-то неприятностей. И сейчас я ничего не говорю об этом.
– Я знаю, что он встретился с ней в церкви, – говорит мистер Лэндри. – Реми был хорошим прихожанином. Он сказал, что она совсем другая, чем девушки в колледже. Мне кажется, она его заинтересовала.
– В чем именно она отличалась от других девушек?
Лэндри откидывается на спинку своего кресла, старая кожаная обивка скрипит.
– Начать с того, что она была фанатично верующей. Носила длинные юбки, никогда не стригла волосы, и всё в этом духе. Никакого макияжа. Меня удивило, что Реми повелся на такое, но мне кажется, он видел в ней некую… чистоту.
Я стараюсь держать при себе отвращение к навязыванию женщинам шаблонов чистоты и нечистоты.
– Он не назвал вам ее фамилию?
– Нет. Просто Кэрол. Но вы можете проверить в той церкви, куда он ходил. Церковь Евангельского Свидетельства в Ноксвилле, штат Теннесси. Кто-нибудь должен вспомнить ее, даже если она сейчас туда не ходит.
Остальной разговор не несет в себе никаких ценных сведений – Джо лишь повторяет то, что уже рассказала мне его жена, с небольшими вариациями. У него нет никаких догадок о том, что случилось с его сыном. Он не хочет думать об этом, хотя его кабинет наглядно свидетельствует, что ни о чем другом мистер Лэндри думать просто не в состоянии.
Когда я собираюсь уйти, он во второй раз пожимает мне руку. И на этот раз, похоже, искренне. Во взгляде его все еще читается горестное оцепенение, но сам Джо выглядит слегка более… присутствующим.
– Вы сообщите мне, если что-нибудь всплывет? – спрашивает он. Это не совсем надежда, но это лучше, чем мертвенная апатия, которую я видела до этого.
– Сообщу, – обещаю я ему и даю свою визитную карточку. Он кивает и кладет ее в карман своего пиджака. – Сохраняйте веру, мистер Лэндри.
– Я буду молиться за вас, – отзывается он. И это все, о чем я могла бы просить в здравом уме.
Взглянув на часы, вижу, что прошел почти ровно час. Я не знаю, следил ли Лэндри за временем или просто инстинктивно чувствовал его, как положено бизнесмену.
Администраторша хмуро смотрит мне вслед из-за стойки. Она защищает его, и это хорошо. Лэндри, наверное, нужна такая церберша.
Я кладу коробку с письмами на сиденье рядом с собой и открываю файл с личным делом Реми. Краткое примечание, едва заметное среди всех прочих, гласит, что он был прихожанином церкви Евангельского Свидетельства в Ноксвилле и даже пел в церковном хоре. Я нахожу сайт этой церкви – само здание на фото выглядит стандартным и скучным.
Набрав номер, я спрашиваю священника. Мне отвечает мужчина с низким, тягучим голосом:
– Пастор Уоллес, чем могу вам помочь?
– Пастор, меня зовут Гвен Проктор. Я частный следователь и в настоящий момент расследую исчезновение молодого человека по имени Реми Лэндри. Он был прихожанином вашей церкви, и…
Звонок обрывается. Секунду я думаю, что мой телефон просто сбросил соединение, но нет. На том конце намеренно и решительно повесили трубку. Пастор не желает говорить со мной. Не желает говорить о Реми.
Что ж, это весьма, весьма интересно.
12. Сэм
Гвен нашла что-то важное, и ей нужно идти по этому следу. У нее нет времени на то, чтобы ехать обратно на машине, но и бросить наш внедорожник мы не можем, к тому же нам вроде как нужно подольше избегать Бельденов. Поэтому я вызываюсь отвезти ее в ближайший аэропорт в Новом Орлеане. Мы отправляем ее в Теннесси на самолете, а потом выезжаем с детьми в долгий обратный путь.
Поздним вечером я останавливаю машину возле симпатичного современного отеля и снимаю небольшой номер; каждому из детей отводится своя спальня и своя кровать, а я устраиваюсь в гостиной номера на раскладном кресле, которое оказывается на удивление удобным. Вкусная еда, по телевизору можно включить любой фильм. Неплохой ночлег, к тому же позволяет нам оставаться подальше от «деревенской мафии» Бельденов.
После того как дети расходятся по своим комнатам, я удостоверяюсь, что двери заперты. Коннор читает книгу толщиной в мой бицепс. Ланни слушает музыку в наушниках, закрыв глаза. Расслабленные, успокоенные и довольные, сейчас они похожи на тех малышей, которыми были когда-то. Уязвимые. Хрупкие. Дети, которых я должен защищать.
Я беспокоюсь за Ланни. Она все еще нервничает, и я не хочу, чтобы она оказалась под ударом со стороны Бельденов. Это будет кошмарное положение.
Отчасти именно поэтому я расположился в гостиной на кресле-кровати: так я буду между ними и дверью номера. Просто на всякий случай.
Я больше не могу убегать от угрозы. Беру свой ноутбук и исследую сайт «Погибших ангелов». Я помогал создавать этот сайт – когда-то в прошлом. Мы с Мирандой выбирали дизайн и цвета. Она нарисовала абстрактный логотип, и сейчас, когда я вижу его в углу экрана, у меня пересыхает во рту. Я не был в нее влюблен, но у нас была запутанная, хаотичная общая история. Мы узнали друг друга в самые тяжелые и болезненные для нас времена. И совершенно не знали, какими можем быть в хорошие моменты.
Если б я мог, я все-таки бы спас ее.
Фотография моей сестры стоит последней в ряду снимков всех жертв Мэлвина Ройяла. Это благодаря ей его разоблачили; я знаю, что это принесло бы ей, по крайней мере, небольшое удовлетворение. Но свершившееся правосудие по-прежнему кажется мне тщетным. И всегда будет казаться.
Уже ощущая ужас, я щелкаю по ссылке, ведущей на форум. Он защищен паролем, и я колеблюсь несколько долгих минут, прежде чем набрать мой старый админский код и нажать «Ввод». Код по-прежнему действителен. И в этом нет ничего особо удивительного: группы, собранные на добровольной основе, не очень-то разбираются в подобных вещах.
Я наполовину надеялся, что они лишат меня доступа.
«Это просто форум», – говорю я себе. Устаревшая технология, возникшая за добрых десять лет до современных социальных сетей. Ее используют в основном такие ретрограды, как я. Это должно быть совершенно безобидным.
Конечно же, это не безобидно. Это кипящий канализационный отстойник ненависти, и когда-то я с искренним удовольствием бултыхался в нем. Когда-то я верил, что вершу правосудие единственным путем, который остался доступен мне после того, как официальный суд предал память наших родных. Но на самом деле я просто пытался заполнить пустоту у себя внутри.
Некоторые люди прибегают для этого к выпивке и наркотикам. А у меня была зависимость от чего-то столь же ядовитого. Я спасся только потому, что оказался немного дальше от источника этой притягательной ненависти и ближе к Гвен. Переезжая в Стиллхауз-Лейк, я намеревался причинить ей вред, но, когда увидел ее вместе с ее детьми, заклятье ненависти, тяготевшее надо мной, разрушилось. Она стала для меня реальным человеком, а не бумажной мишенью. Я видел, как она защищала других людей – людей, с которыми даже не была знакома, – и осознал, насколько искажен был мой внутренний компас.
Гвен спасла мою душу. Но «Погибшие ангелы» никогда не смогут понять и принять этого.
Я начинаю читать посты. Самый новый из них, закрепленный вверху страницы, создан в честь Миранды Тайдуэлл. Начинается он как хвалебная надгробная речь, но потом – я ожидал этого – срывается в злость. Каждая тема на этом форуме в конечном итоге приводит к злости. Вежливость местных обитателей непрочна, как туалетная бумага.
Конечно же, основная часть этой ярости направлена против Гвен. Целая ветка обсуждений посвящена тому, чтобы свести воедино совершенно посторонние дела об убийстве женщин, и на основании легчайших, а то и выдуманных улик приписать роль серийного убийцы Гвен – даже не ее бывшему мужу. Потому что никто здесь не рассматривает вариант того, что она была невинной женой монстра и тоже в каком-то смысле жертвой.
«Это ты начал все это, скотина. Ты ненавидел ее достаточно сильно, чтобы проехать через всю страну, намереваясь помучить ее». Я признаю́ это, как бы горько это ни было, и читаю дальше. И конечно же, нахожу целую новую тему о себе. Она огромна – больше сотни страниц. Тема была начата после того, как стало ясно: я не предал Гвен, вопреки своим изначальным намерениям, и хотя вначале встречались рассудительные посты о том, что я, возможно, затеял некую долговременную игру, вскоре они перестают попадаться. Согласно сообщениям в этой теме, мотивы моего предательства могут быть самыми разными: от того, что мне промыли мозги, до того, что я вообще никогда по-настоящему не был частью «Погибших ангелов». Некоторые даже считают, что я являлся подсадной уткой, которую Гвен, будучи главной манипуляторшей, сумела внедрить к ним с самого начала, дабы шпионить за ними. Это фантастически невероятная история, но обитатели форума вцепились в нее и обсасывают уже не один десяток страниц. Они хватаются за каждый кусочек сведений, которые могут найти в СМИ и в Интернете, и громоздят догадки на сплетни, переходя уже к прямой лжи.
Вплоть до самой смерти Мэлвина они строят теории о том, что я – один из его тайных почитателей. Это заставляет меня отодвинуться подальше от ноутбука, чтобы не разбить экран ударом кулака. Я беру из мини-бара маленькую бутылочку бурбона, выпиваю ее и, когда немного успокаиваюсь, возвращаюсь к чтению.
Гвен права, мне нужно было уделять внимание всему этому. Я не могу защитить себя, не зная, что грядет.
После того адского цирка, который разразился из-за появления Гвен в «Шоу Хауи Хэмлина» и последующих неприятных событий в Вулфхантере, тон постов снова меняется.
Теперь они действительно, по-настоящему ненавидят меня. Я предал память всех жертв, предал их родных и близких. Но самое главное, я присутствовал при гибели Миранды. И точно так же, как здешние сплетники возложили на Гвен вину за дела ее мужа, им оказалось достаточно моего присутствия при преступлении, чтобы обвинить в нем меня. Если я был там – значит, я в ответе. Тот факт, что в момент убийства я был в наручниках и не имел возможности спасти Миранду, не имеет никакого значения.
Они выдвигают теорию о том, что я сам пристрелил ее, а ФБР – точнее, мой друг Майк Люстиг – скрыло это. Конечно же, это будет последним выпуском их подкаста, а не первым. Я уверен, что все мои враги, которыми я обзавелся со старшей школы и далее, получат шанс заявить в микрофон о моей преступной натуре – еще до того, как что-либо будет сказано о реальных фактах. Дело будет состряпано тщательно, пусть даже полностью ложно.
Гвен права, к подобному нужно быть готовым. Одно прочтение этих постов заставило меня ощутить болезненное напряжение и опустошающую неуверенность. Даже когда ты знаешь, как все было на самом деле, тяжело видеть, сколько людей считает тебя виновным. Кажется, что ты проиграл битву с самого начала.
Я выхожу из темы и пролистываю остальные посты. Конечно же, «Погибшие ангелы» не все свое время тратят на ненависть ко мне и Гвен; на форуме есть посты, посвященные памяти погибших девушек. Бытовые разговоры. Обсуждения тревожащей популярности книг, фильмов, передач и подкастов, рассказывающих о реальных преступлениях. Островок разума среди моря патологической ненависти.
Как ни иронично, есть здесь и темы догадок на тему маньяков и серийных убийств. Кто-то просто обсасывает старые случаи, кто-то искренне пытается увязать все концы, сделать что-то хорошее.
Одна тема на четвертой странице форума привлекает мое внимание: пост о пропавших молодых мужчинах. Это достаточно необычно, чтобы вызвать у меня желание взглянуть на эту тему. У автора поста нет почти никаких улик, да и логика не отличается последовательностью.
Но что-то заставляет меня притормозить и прочесть повнимательнее. Автор собирает в одну кучу все исчезновения по всему юго-востоку, и одно из указанных имен мне знакомо.
Реми Лэндри.
«Какого черта?..»
Я возвращаюсь назад и снова перечитываю весь пост, чувствуя, как по спине бежит холодная дрожь. Да, автор опирается на легковесные улики, но он может оказаться прав. Вполне возможно, что-то такое тут происходит. Выводы его – о том, что здесь как-то замешаны сатанисты, – полная чушь, но при ближайшем рассмотрении мне тоже кажется, что во всех этих случаях есть нечто общее.
Я беру телефон и звоню Гвен, однако попадаю на автоответчик и оставляю сообщение, зачитав ключевые части поста. Потом добавляю:
– Может оказаться, что Реми – лишь одна из жертв. Если это будет доказано, то, вероятно, это не один случай, а минимум полдюжины или даже больше, и все они связаны между собой. Так что… будь осторожна. Потому что, если это так, если кто-то причастен к исчезновению этих парней… он знает, как заставить людей молчать. Позвони мне.
Я закрываю ноутбук и лежу без сна, глядя в потолок. Потом наконец сдаюсь, включаю телевизор и лезу в бар за очередной непомерно дорогой бутылочкой спиртного.
13. Гвен
Церковь Евангельского Свидетельства оказывается совсем не такой огромной, какой я ее представляла. Обычно на Юге возводят массивные храмы, но эта церковь скорее похожа на часовню – скромная, обшитая досками – и явно нуждается в ремонте и покраске. Старая доска объявлений перед фасадом, выходящим на улицу, выгорела от солнца. Надпись большими черными буквами, вставленными в прозрачные карманчики, гласит:КОНЕЦ ПРИШЕЛ, ПРИШЕЛ КОНЕЦ, ВСТАЛ НА ТЕБЯ![8] Я подавляю смех от двусмысленности этого изречения – вероятно, ненамеренной. Вряд ли в таком месте станут проявлять пошлый юмор – по крайней мере, в том, что касается Священного Писания.
День уже клонится к вечеру, когда я въезжаю на практически пустую парковку. К тому же сегодня пятница, а значит, вечерней службы, вероятно, не будет, поскольку пятидесятники обычно проводят их по воскресеньям и средам. Хотя сегодня вечером здесь могут проходить занятия по изучению Библии или какие-нибудь другие церковные курсы. Если это и так, их мало кто посещает.
Я останавливаю взятую напрокат машину на одном из боковых парковочных мест, близко к кустам, роняющим листья. Когда открываю дверцу машины, на меня обрушивается порыв холодного ветра. Верхней одежды у меня с собой нет – в Луизиане она мне не требовалась. Я залезаю в багажник и открываю чемодан, чтобы найти свою куртку-блейзер. Под ней лежит мой пистолет, поставленный на предохранитель, и запертая коробка с патронами. Я открываю ее, заряжаю пистолет, надеваю наплечную кобуру и вкладываю в нее «ЗИГ-Зауэр», сдвинув так, чтобы было удобнее его доставать. Поверх накидываю куртку, потом беру сумочку, запираю машину и иду к церкви.
Сигнал клаксона, вероятно, насторожит находящихся в здании людей, если они хоть на что-то обращают внимание.
Я дергаю главную дверь – она заперта. Неизменно открытые двери городских церквей вышли из моды примерно в то время, когда в газетах стали постоянно появляться статьи о маньяках и наркоманах, и я не могу винить церковные власти за то, что им приходится составлять расписание для верующих. Я обхожу здание сбоку и вижу потертую деревянную дверь с кнопкой звонка, растрескавшейся от времени. Табличка на двери гласит «Администрация».
Я звоню.
Дверь открывается, и очень молодой мужчина белой расы с очень короткой стрижкой осведомляется:
– Здравствуйте, чем могу вам помочь?
– Я хотела бы поговорить с пастором, будьте так добры, – отвечаю я. – Он здесь?
– Нет, мэм, прошу прощения, он сейчас не принимает. – Мужчина начинает закрывать дверь, я придерживаю ее рукой, однако при этом стараюсь выглядеть смиренно. Ну, настолько смиренно, насколько могу.
– Мне просто… просто очень нужно поговорить с кем-нибудь, – прошу я его. Я вызываю обратно к жизни ту женщину, которой была когда-то, когда меня звали Джина Ройял: нерешительную, неуверенную, покорную. Я меняю язык своего тела. Стараюсь, чтобы мой голос звучал тихо и робко: – Пожалуйста, мне очень нужна его помощь!
Это грязный прием, и мне стыдно им пользоваться, но он срабатывает. Молодой человек широко открывает глаза, потом – дверь и оглядывается через плечо на кого-то, кого я не вижу. Должно быть, он получает разрешение, потому что отступает назад.
Я признательно улыбаюсь ему и прохожу в офис. Помещение удушающе тесное, а старый исцарапанный рабочий стол загромождает его еще сильнее. Почти всю поверхность стола занимает старый, громоздкий компьютер. Дешевые металлические стеллажи забиты пачками документов и распечаток. Оливково-зеленый стационарный телефон, притулившийся в углу стола, примерно так же стар, как и компьютер, а все остальное место занято коллекцией фарфоровых ангелов. Серое ковровое покрытие под ногами вытерто до нитей, и это можно ощутить, даже не глядя.