Чумные псы

– Грузовик, Раф!

– Я прогнал его! Поганая штука, он забил мне весь нос какой-то дрянью. Но я его здорово напугал, р-р-рр-раф!

– Грузовик… ох, Раф… они заперли меня… Не делай так больше, Раф. Ты понял?

– Не пойму я тебя, Шустрик! То ты одно…

– Я знаю, что говорю. Конечно, я порядочно свихнулся, но это ветер. Он, понимаешь, продувает мне голову, то есть все мои мозги. И мухи туда залетели…

– Больше не залетят. Пошли дальше. Не знаю, откуда ехал этот грузовик, но, возможно, там есть люди… Получше, как ты говоришь. Лично я в этом сильно сомневаюсь, но если ты так хочешь найти их…

Вскоре они подошли к большому водопаду под Рудокоповым мостом, и Раф предпочел идти так, чтобы им не было видно падающей воды.

– Все в порядке, Раф. Тут нет белохалатников.

– Откуда ты это знаешь?

– Чую.

– Все равно… Я туда не пойду.

Удалившись от водопада на некоторое расстояние, собаки услышали глухое тарахтение мотора стоящего грузовика и прерывистый, шипящий звук нагружаемого в кузов камня. Они осторожно двинулись вперед. Земля впереди них, казалось, пропиталась каким-то чужим, пугающим запахом, куда более сильным, чем запахи солярки и людей, – некий земляной запах, запах омытых дождем голых камней, тяжелый и пустой. Шустрику вроде бы и хотелось туда, но в то же время он чего-то опасался. Они подошли к еще одному ручейку, который бежал у самой дороги. Шустрик сунул лапу в воду и с отвращением лизнул ее.

– Никак не разберу… Не могу понять… Куда они подевали траву? Привкус в воде какой-то. Чувствуешь?

– Железо. Мне ли его не знать! Подожди-ка здесь, Шустрик. А я схожу туда и посмотрю вокруг. Если я побегу назад, не мешкай и дуй отсюда изо всех сил.

Раф взобрался на ближайшую груду камней и исчез за гребнем. Несколько мгновений спустя Шустрик услышал его лай и пошел на голос. С великим удивлением вместе взирали они на огромную выемку между холмов, на один из которых они теперь поднялись.

Все пространство впереди было совершенно голым, ни единого кустика, и напоминало испещренную кратерами поверхность луны. Через всю выемку шла дорога, в глубоких колеях поблескивала дождевая вода, и помимо этого сюда, словно в огромное корыто, сбегал какой-то мутный поток. Повсюду лежала бурая грязь, а в отдалении вздымались груды глинистого сланца, словно некие гигантские не зажженные костры. Вдалеке через эту пустыню полз грязный грузовик, трясясь на колдобинах и разбрызгивая колесами грязь. Покуда псы наблюдали за ним, грузовик медленно подъехал к одной из груд сланца, следуя команде какого-то человека в желтой каске, который что-то крикнул, махнул сначала одной рукой, потом другой. Где-то далеко, за пределами видимости, ровно работал насос, собакам была видна лишь темная на грязно-желтом черная змея шланга, через который откачивали воду.

Это была Рудничная долина, здесь когда-то добывали медь, но жилы были давным-давно выработаны, и теперь тут разве что время от времени брали гравий и щебень, если кому не лень было гнать сюда грузовик. Что, собственно, и происходило этим субботним утром. Вид выработки представлял собой картину полного опустошения, грязные кучи щебня и прочие остатки прекратившей свое существование добывающей промышленности. Повсюду по этой изуродованной местности в разных направлениях проходили какие-то канавы и рытвины, естественные и обязанные своим происхождением рукам человеческим, напоминающие некие мельничные ручьи, которые сбегали по крутым склонам или инородным телом вторгались в подножие ближайшего холма. А позади всего этого протянулась холмистая местность, с утесами и папоротником, откуда ветер доносил слабые, влажные запахи, отчасти заглушаемые запахами рудника.

Некоторое время два пса молча следили за происходящим.

– Это все объясняет, – сказал Шустрик наконец. Раф почесал задней лапой ухо и беспокойно принялся скрести землю.

– Раф, ты что, не понял? – спросил Шустрик. – Это же все объясняет! Теперь мы видим только часть их работы. Улицы и дома они уже забрали, а теперь стали забирать большие камни и траву. Когда здесь закончат, они, наверное, спустятся ниже по холму и займутся теми домами, откуда мы пришли. Они и их заберут и превратят то место в голые скалы. Только вот зачем? Тем более если те дома принадлежат белохалатникам. что-то я ничего не понимаю. Ерунда какая-то! Причем ничего тут и по ветру не учуешь, – сказал он и, дрожа, лег на землю.

– По ветру? В этом мире вообще вряд ли что можно учуять.

– Вообще-то говоря, эти люди тоже могут оказаться плохими. На мой взгляд, не очень-то они похожи на хозяев, но я все-таки пойду и попробую. Что нам еще остается?

Бросив Рафа обнюхивать остро и кисло пахнущих рыжих муравьев, суетящихся вокруг своей муравьиной кучи, Шустрик быстро побежал через пустошь, прямо по лужам, разлившимся между грудами щебня. Виляя хвостом, он приблизился к водителю грузовика, который в задумчивости пинал носком ботинка шину переднего колеса. Когда водитель бросил взгляд на Шустрика, тот остановился в нерешительности, как бы побаиваясь, в любую минуту готовый дать деру. Водитель разогнул спину и крикнул через капот человеку в желтой каске:

– Эй, Джек! Видал такого? Чейный, не знаешь?

– Не. Собаки тут ни к чему. Нечего им тут делать. А что у него на голове?

– Кто ж его знает. Эй ты, кыш! Давай отсюда, чтоб ты сдох! Проваливай! Пшшел вон, бродяга! – крикнул водитель и поднял с земли камень.

Шустрик повернулся и побежал прочь, но водитель все-таки бросил камень ему вслед. Он промахнулся, после чего возвратился к своему колесу и вновь принялся пинать его ногой.

– Ну и что? – спросил Раф, оторвавшись от муравьиной кучи.

– Он пинал ногой грузовик. Наверное, рассердился еще до того, как я к нему подошел. Я чуял это носом.

– А я думаю, что не иначе как они заставляют свои грузовики бегать сюда, привязывая к ним проводочки и засовывая в них разные стекляшки, вот как. Помнишь, Киф рассказывал нам, как к нему привязывали проводочки, чтобы заставить его прыгать?

– Да. Он говорил, что ногу ему обматывали тряпкой и надували ее какой-то круглой резиновой штуковиной. Нет, это плохие люди…

– Все люди…

– Ну ладно, – произнес Шустрик угрюмо. – Положим, я был не прав, но я еще не отказался от своих попыток. Нужно идти дальше и искать других людей, только и всего.

– Где искать-то?

– Не знаю. Пошли наверх, за этот холм. По крайней мере, это в противоположную сторону от города белохалатников.

Они пересекли голую местность, миновали заброшенный летний домик для туристов и мельничный ручей, перебрались через речку Леверс и пошли в гору, к Нижнеозерному ручью, на горные пустоши восточных склонов Конистонской гряды. Ветер посвежел, временами он пронзительно свистел в вереске и непрерывно гнал с востока облака, которые то закрывали, то вновь открывали поднимавшееся к полудню солнце, а тени облаков без единого звука стекали вниз по склонам холмов быстрее полета ласточек и быстрее падения капель моросящего дождя. Среди камней все было неподвижно. Все дальше и выше, с многочисленными остановками и перележками, два пса потихонечку углублялись в этот пустынный край. Утро к тому времени уже кончилось. Несколько раз, перевалив через гребень холма или обойдя большой валун, они неожиданно натыкались на пасущуюся овцу и пытались догнать ее, преследуя с лаем и почти кусая за лодыжки ярдов сорок-пятьдесят, покуда не теряли к ней интереса или их внимание не отвлекал от погони какой-нибудь другой запах. Один раз они заметили, как круживший в небе канюк сложил крылья и камнем рухнул в траву где-то неподалеку. Пронзительно взвизгнуло какое-то мелкое животное, однако еще до того, как собаки оказались на том месте, канюк вновь поднялся в небо, причем ни в клюве, ни в когтях у него не было видно добычи.

– Пожалуй, нам тут не стоит спать, – сказал Раф, провожая взглядом парящую в небе птицу.

– Да уж, на открытом месте и впрямь не стоит. Хвать тебя когтями, и дело с концом!

Лапы у Шустрика были короткими, и от долгого пути он устал. В изнеможении он улегся на травянистой лужайке, там и сям испещренной кучками овечьего дерьма. Раф же тем временем безуспешно пытался вынюхать след животного, которое хотел схватить канюк. Затем псы продолжили подъем, пересекли лужайку и за ней ручей, ставший здесь еще уже. То и дело им попадались маленькие водопадики, низвергавшиеся в бурые лужи, над которыми нависали пуки блестящего на солнце печеночника и еще какой-то тонкой травы, напоминавшей конский хвост. Подъем становился все круче, покуда псы наконец не достигли края другой горной долины. Сами того не ведая, они поднялись к Нижнему, безмолвному и таинственному горному озеру, зажатому между теснин Старика и Лысого Холма. Раф шел впереди. Миновав какую-то странную, столбоподобную скалу, стоявшую совершенно прямо, словно давным-давно ее установила так рука человека, он отпрянул от обрыва, за которым открывалась безмятежная водная гладь. В этом пустынном, редко посещаемом людьми месте, диком и безмолвном, озеро и его берега пребывали в таком состоянии, в котором они пребывали, наверное, уже многие тысячелетия, не тронутые рукой человека. Сквозь прозрачную, серо-зеленую воду озера, имевшего в поперечнике, наверное, ярдов сто пятьдесят и глубину всего несколько футов, ясно просвечивало каменистое дно, там и сям покрытое пятнами торфяных отложений. На дальнем берегу в зеркально-черной тени тонули отвесные каменные осыпи склонов Старика, вздымающего свою вершину на добрых девятьсот футов и заслоняющего собою полнеба. В том, как неожиданно открылось глазам псов это озеро, в безмолвном покое его камней и воды крылась, казалось, зловещая настороженность, некая холодная уверенность какого-то живого существа, которое молча следит за ничего не подозревающим беглецом или преступником и терпеливо ждет той минуты, когда тот повернется, поднимет глаза и прочтет на его лице всю безнадежность попытки скрыться или сбежать и осознает, что все, до сих пор тщательно скрываемое, было ведомо этому стражу с самого начала.

Взвыв от ужаса, Раф побежал вверх по склону в направлении Вороньего Утеса. Шустрик догнал его в скалистой лощине, Раф обернулся к нему, рыча и тяжело дыша.

– Разве я не говорил тебе, Шустрик, не говорил? Куда ни пойдешь, все едино. Белохалатники…

– Раф, тут их нет, ни одного…

– Ты, милый, бака-то и в глаза не видал. А он точно такой… На самом деле это и есть бак, только размером побольше. Вода тихая, спокойная – дно видать. А потом тебя берут…

Подобно тому как бравый солдат, несмотря на свои уравновешенность, привычную бодрость духа и здравый смысл, теряет голову только из-за того, что его товарищем овладел панический страх погибнуть в перестрелке, Шустрик, отчаявшись успокоить взбудораженного Рафа, молча улегся рядом с ним, всем своим телом ощущая напряжение и страх, охватившие его друга.

– Наверное, они прячутся где-то рядом… Белохалатники то есть… – сказал Раф некоторое время спустя. – Как думаешь, где они схоронились?

– Это не для нас, то есть вода эта… слишком уж большая. Наверное, ее приготовили для какого-нибудь другого, большого животного.

Шустрик был не в состоянии разумно объяснить внезапность появления этого озера, и твердая уверенность Рафа в его крайней опасности почти убедила его самого, однако он все же не оставлял попыток разуверить своего товарища.

– И для какого же это животного? – с сомнением спросил Раф. – Ясно как день, они и сделали этот бак, больше некому. Те люди снизу, которые с грузовиками…

– Наверное, для овцы, – предположил Шустрик, надеясь в душе на то, чтобы так оно и было на самом деле. – Ну конечно, для овцы. Говорю тебе, мы сбежали – и точка! Они сделали это для какого-то местного животного, а не для нас. Посмотри на облака, на ручей – они бегут в одну сторону и никогда обратно, не так ли? Так и мы: обратно – никогда!

– Но мы не можем оставаться здесь.