Теория небесных влияний. Человек, Вселенная и тайны космоса

Теория небесных влияний. Человек, Вселенная и тайны космоса
Родни Коллин

4 путь
Испокон веков люди пытались объяснить место и возможности человека во Вселенной, но до сих пор о внегалактических явлениях нам известно немного.

В этой книге Родни Коллин, последователь П. Успенского (основателя учения «Четвертый путь»), представляет новую модель Вселенной. Объединив знания в области астрономии, геологии, биологии, анатомии и психологии, он объясняет законы космоса и открывает тайны связи человека и Вселенной.

Автор утверждает, что если человечество «сбросит с себя чары сна» (то есть познает тайные науки и прозреет), оно поймет, как использовать во благо «интерес» Луны к нему, и сможет предугадывать «действия» космоса.

Родни Коллин

Теория небесных влияний. Человек, Вселенная и тайны космоса

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

MAGISTRO MEO qui sol fuit est et erit sistematis nostri dicatum

(УЧИТЕЛЮ МОЕМУ, который был, есть и будет солнцем нашей системы, посвящается.)

Весь мир шести измерений наполнен Его щедростью: куда бы ты ни взглянул, везде ты узнаешь Его…

    Джалаладдин Руми. Маснави. Книга III (Стих 3108)

…Взгляни, как небосвод
Весь выложен кружками золотыми,
И самый малый, если посмотреть,
Поет в своем движенье, точно ангел,
И вторит юнооким херувимам.
Гармония подобная живет
В бессмертных душах.

    Шекспир. Венецианский купец (Акт V, сцена I)(Пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Весь прогресс, достигнутый усилиями разума, – это лишь уточнение материальных фактов при помощи до смешного несовершенных инструментов, изготовленных большей частью по причине недостаточности наших органов чувств. Каждые двадцать лет какой-нибудь несчастный любопытный, которому его любопытство обычно стоит жизни, открывает, что атмосфера содержит газ, доселе неизвестный, что трением кусочка воска об одежду можно получить неожиданную, необъяснимую и неопределимую силу, что среди бесчисленных неизвестных звезд есть одна, ранее не замеченная, в непосредственной близости от другой, замеченной… Ну, и что из этого?

Наши болезни происходят от микробов? Очень хорошо. Но откуда берутся эти микробы? И что известно об их болезнях? А солнца, откуда они появляются

Мы ничего не знаем, ничего не понимаем, ничего не можем сделать, ни о чем не догадываемся. Мы заперты, заточены в самих себе…

    Ги де Мопассан. Дневник. 7 апреля 1888 года

Предисловие

Во все времена люди делали попытки объединить доступное знание и опыт в единое целое, которое объясняло бы место человека во Вселенной и его возможности в ней. Повседневным мышлением они никогда не могли достичь этой цели, поскольку единство вещей непостижимо для обычного ума, в обычном состоянии сознания. Такой ум, отражающий бесчисленные и противоречивые побуждения различных сторон человеческой природы, не может не видеть мир таким же разнообразным и смешанным, каким является сам человек. Единство, общую модель, всеобъемлющий смысл – если он существует – можно познать или пережить только другим умом, в другом состоянии сознания. Постичь его может лишь такой ум, который сам стал единым.

Какое единство осознает, например, даже самый блестящий физик, философ, теолог, который в рассеянности спотыкается о табуретку, злится, когда ему недодают сдачу в магазине, не способен заметить, когда он раздражает свою жену, и вообще пребывает в состоянии будничной слепоты обычного ума, работающего с привычным отсутствием сознания? Любое единство, которого он достигает в таком состоянии, существует только в его воображении.

Поэтому стремление собрать существующее знание в единое целое всегда было связано с поиском нового состояния сознания. И оно бессмысленно и бесполезно в отрыве от этого поиска.

Можно даже сказать, что несколько дошедших до нас удачных попыток обнаруживают признаки лишь побочных продуктов таких поисков, увенчавшихся успехом. Единственные убедительные из всех существующих на свете «моделей Вселенной» оставлены людьми, которые достигли отношения к миру и сознания о нем, совершенно отличных от тех, что принадлежат обычному опыту.

Такие истинные модели должны не только открывать внутреннюю форму и строение Вселенной, но также показывать отношение к ней человека, его настоящее и возможное будущее в ее пределах. В этом смысле некоторые готические соборы являются совершенными моделями Вселенной, тогда как современные планетарии со всей их красотой, знанием и точностью – нет, потому что эта последняя модель полностью упускает из виду человека. Различие, конечно, состоит в том факте, что соборы, прямо или косвенно, были созданы людьми, принадлежавшими к школам достижения высших состояний сознания и имевшими преимущество опыта, полученного в таких школах, тогда как создатели планетариев – это ученые и техники, талантливые и достаточно квалифицированные в своей области, но не обладающие специальным знанием о возможностях человеческой машины, с которой им приходится работать.

В самом деле, если иметь определенные ключи для толкования, то самое удивительное в этих древних моделях Вселенной, разделенных между собой эпохами, континентами и культурами, – это прежде всего их сходство. Хорошим доказательством той идеи, что высшее сознание всегда открывает одну и ту же истину, может стать одно лишь сравнительное изучение некоторых существующих моделей Вселенной, которые кажутся происходящими из этого высшего сознания, – например, Шартрского собора, Большого Сфинкса, Нового Завета, «Божественной комедии» или некоторых космических схем, оставленных алхимиками XVII века, создателями колоды карт Таро, а также авторами некоторых русских икон и тибетских символов.

Разумеется, одна из главных трудностей на пути такого сравнительного изучения состоит в том, что все эти модели выражены на разных языках, а для неподготовленного ума иной язык означает иную правду. На самом деле, это характерная иллюзия человеческого ума в его обычном состоянии. Даже небольшое развитие восприятия открывает, что, напротив, один и тот же язык, одна и та же формулировка может заключать в себе диаметрально противоположные значения, тогда как языки и формулировки, на первый взгляд не имеющие ничего общего, на самом деле способны относиться к одной вещи. Например, хотя слова «честь», «любовь», «демократия» используют все, почти невозможно найти двух человек, которые придавали бы им один и тот же смысл. Поэтому различные употребления одного и того же слова могут быть совершенно несопоставимы. С другой стороны (как бы странно это ни выглядело), Шартрский собор, колода карт Таро и некоторые многорукие и многоголовые бронзовые изваяния тибетских божеств на самом деле являются выражениями абсолютно одних и тех же идей, то есть они прямо сопоставимы.

Поэтому здесь необходимо рассмотреть вопрос о языке по отношению к построению модели Вселенной, к описанию схемы единства. В основе своей языки или формы выражения различаются в соответствии с тем, к какой человеческой функции, известной или потенциальной, они обращаются. Например, какая-то идея может быть выражена философским или научным языком (то есть обращаться к интеллектуальной функции человека), религиозным или поэтическим языком (для обращения к эмоциональной функции), ритуалом или танцами (для обращения к двигательной функции) или даже запахами или позами тела (чтобы затронуть инстинктивную физиологию).

Конечно, наиболее полные модели Вселенной, созданные школами в прошлом, имели своей целью совмещение воедино самых различных способов формулирования того, что они желали выразить, – чтобы иметь возможность обращаться к нескольким или всем функциям одновременно и таким образом частично компенсировать противоречие между различными сторонами человеческой природы, о которых мы уже упоминали. В готическом соборе, например, были успешно совмещены языки поэзии, поз, ритуала, музыки, запаха, живописи и архитектуры. Нечто подобное, по-видимому, было сделано в драматических представлениях Элевсинских мистерий. К тому же в некоторых случаях – например, в пирамиде Хеопса – язык архитектуры использован не только ради символизма формы этого сооружения, но с целью создать у человека, проходящего через строение по заданному маршруту, совершенно определенный ряд эмоциональных впечатлений и шоков, имеющих некий смысл в самих себе и рассчитанных на то, чтобы открыть человеку его собственную природу.

Все это означает объективное использование языка – то есть применение определенного языка для передачи некой идеи с заведомым знанием о создаваемом впечатлении, затрагиваемой функции и типе человека, воспринимающем информацию. Но мы должны добавить, что такое использование языка в жизни обычно не встречается (за исключением, может быть, элементарных форм рекламы), и это высшее применение может исходить только (прямо или косвенно) из знания, полученного в высших состояниях сознания.

Помимо форм языка, которые человек воспринимает своими обычными функциями, существуют и другие, происходящие из сверхнормальных функций и обращающиеся только к ним, то есть к функциям, которые в человеке могут быть развиты, но которые он обычно не использует. Например, существует язык высшей эмоциональной функции, в котором одна формулировка способна передавать – либо одновременно, либо последовательно – огромное число значений. Некоторые из самых прекрасных стихотворений, которые никогда себя полностью не исчерпывают, всегда приносят ощущение свежести и не могут быть поняты до конца, принадлежат, вероятно, к этой категории. Нет сомнения, что Евангелия написаны таким языком, и поэтому каждый их стих 100 людям способен нести 100 различных, но никогда не противоречащих друг другу смыслов.

В языке высшей эмоциональной функции и особенно в языке высшей интеллектуальной функции символы играют очень большую роль, ибо они основаны на понимании истинных аналогий между большим космосом и меньшим, между формой, функцией или законом в одном космосе, использованных как намек на соответствующие формы, функции и законы в других космосах. Это понимание принадлежит исключительно высшим или потенциальным функциям в человеке; достигая же обычных функций (например, функции логического мышления), оно всегда создает ощущение недоразумения и даже подавленности.

Еще более высокие уровни эмоционального языка вообще не нуждаются ни в каком внешнем выражении и поэтому не могут быть поняты неправильно.

Данное отступление о языке необходимо для того, чтобы отчасти объяснить форму настоящей книги, поскольку она сама (и это должно быть заранее принято) стремится быть моделью Вселенной – то есть собранием или схемой всего доступного знания, систематизированного с целью показать некое космическое целое или единство.

Она, по сути, написана научным языком и поэтому обращается в первую очередь к интеллектуальной функции и к людям, в которых эта функция преобладает. Конечно, автор прекрасно понимает, что из всех языков этот язык является самым медленным, самым скучным и зачастую наиболее трудным для восприятия. Язык, скажем, хорошей поэзии, мифов или волшебных сказок намного доходчивее и сумел бы донести эти идеи до эмоционального понимания читателя с гораздо большей силой и быстротой. Позднее, возможно, в этом направлении будет предпринята некоторая попытка.

Вместе с тем читатель, привыкший к научному языку и мышлению, также столкнется здесь с трудностями. Свободное использование аналогий в книге покажется ему несостоятельным. Поэтому, имея в виду такого читателя, лучше заранее как можно полнее объяснить использованный метод и откровенно признать его недостатки.

Одна из главных характерных черт современной мысли – это противоречие между тем, как человек рассматривает окружающий мир, и тем, как он рассматривает мир внутренний.

По отношению к внешнему миру человек крайне объективен и уверен в универсальном применении законов, которые выражаются формулами, и чье действие всегда доступно измерению. В этой области любой взгляд, несущий сомнение в данном принципе измеряемости (например, мнение о разумности или сознательности существ, превосходящих человека по масштабу), рискует попасть в разряд суеверий.

Что же касается его внутреннего мира, человек редко бывает более субъективным, более уверенным в индивидуальной обоснованности каждого своего каприза, мечты, надежды или страха и меньше всего желает признать, что его внутренний мир подчиняется каким бы то ни было законам. Бо?льшая часть современной психологии (особенно психоанализ) основана на данной субъективности. В этой области суеверием, напротив, будет названо мнение о том, что многое в человеческой психологии является результатом вычисляемой взаимной игры типов, или о том, что внутренний мир человека подчиняется законам, подобным тем, что управляют астрономическими или микроскопическими мирами.

Было время (например, раннее средневековье), когда разум считался управляющим принципом в обеих областях. В другие периоды (рационализм XVIII века, допустим) таким принципом являлись неизменные законы. Но, вероятно, никогда не было такого, чтобы существовало настолько вопиющее противоречие между отношениями человека к каждой из них.

Когда мы находим это противоречие в обычной жизни, то есть когда встречаем человека, который судит об окружающем мире по одной мерке, а о себе и своих собственных действиях – по другой, мы считаем это признаком примитивной и некультурной точки зрения. Но когда это же самое противоречие является характерной чертой всей мысли нашего времени, мы называем это «просвещением» или «освобождением». Мы не видим, что это является причиной такой же слепоты, несчастья, разочарования и морального банкротства, как это было бы в случае отдельного человека.

Одна из целей этой книги состоит именно в том, чтобы постараться снять данное противоречие, то есть увидеть человека и его внутреннюю жизнь с той же точки зрения, с какой мы смотрим на Вселенную, а на нее взглянуть так, как мы обычно смотрим на человека и его внутреннюю жизнь. Если эта попытка отдает суеверием, то виной этому (по крайней мере, частично) само время, окончательно потерявшее чутье и сбившееся со следа.

В попытке примирить внутренний и внешний мир мы сталкиваемся с весьма реальной трудностью, которая должна быть учтена. Эта трудность связана с проблемой примирения различных методов познания.

У человека есть два способа изучения Вселенной. Первый – индукция: он исследует явления, классифицирует их и пытается вывести из них законы и принципы. Это метод, обычно используемый наукой. Второй – дедукция: испытав на себе, обнаружив или открыв некоторые общие законы и принципы, он пытается проследить применение этих законов в различных специальных опытах и в жизни. Это метод, обычно используемый религией. Первый начинает с «фактов» и пытается получить «законы», второй начинает с «законов» и пытается получить «факты».

Два эти метода принадлежат работе различных человеческих функций. Первый представляет собой метод обычного логического мышления. Второй происходит из потенциальной человеческой функции, которая обычно бездействует за неимением нервной энергии достаточной напряженности и которую мы можем назвать высшей умственной функцией. Эта функция, в редкие случаи своей работы, открывает человеку законы в действии, он видит весь феноменальный мир как продукт законов.

Все истинные выражения универсальных законов так или иначе происходят из работы этой высшей функции – где-либо и в каком-либо человеке. Вместе с тем, на протяжении долгих периодов времени и культуры, когда такие открытия недоступны, для понимания и применения этих открытых законов человеку приходится полагаться на обычный логический ум.

Фактически, современная наука уже начинает это понимать. Фред Хойл в своей «Природе Вселенной» (1950) пишет: «Методика во всех областях физической науки, будь то теория гравитации Ньютона, теория электромагнетизма Максвелла, теория относительности Эйнштейна или квантовая теория, в основе своей всегда одна и та же. Она состоит из двух ступеней. Первая – это угадать с помощью некого вдохновения некий ряд математических уравнений. Вторая – связать символы, использованные в этих уравнениях, с измеримыми физическими величинами». Невозможно лучше выразить всю разницу между работой двух этих видов разума.