Спасти Мейерхольда

Тут зазвонил телефон, вибрируя под мажорную мелодию. Номер неизвестный.

– Алло?

– Добрый вечер, Роман, это менеджер Наталья. Роман, вы же автор репортажа про салон «День влюбленных»?

– Да, я.

– Роман, а вы не знаете, почему заказчик в бешенстве?

Мгновенная догадка привела Апрелева в ужас, но он мужественно сказал:

– Нет, не знаю.

– Она сейчас позвонила после выхода программы, кричит, ругается.

– А чем она недовольна?

– Да там какую-то другую мебель показали. Роман, как такое могло случиться?

– Ну… – он попытался объяснить, что, видимо, каким-то образом монтажер взял кадры, на которых запечатлена мебель, которую Рожков снял до того, как стало известно, что это не те кресла и софы. Что это мебель конкурентов, которая стоит в том же торговом центре. В общем…

«О, черт!» – подумал Роман, сев на холодный гранит. Завтра на работе лучше вообще не появляться.

– Рад, вас видеть, господин Апрелев, – поприветствовал утром Спиридонис.

«Не могу сказать того же», – помыслил Роман. Однако из произнесенного следует, что смог.

– И как же вы объясните то, что произошло?

– Я не сказал монтажеру, что в начале кассеты другая мебель. Я про нее вообще забыл.

– Роман, а вы знаете, сколько стоит минута на ЦТВ?

– Наверно, очень много и всей моей жизни не хватит, чтобы отплатить!

– Ну, как минимум премией вы своей уже компенсировали нанесенный вред. Идите, работайте!

Хотелось застрелиться, но под рукой не было револьвера. Даже если бы и был, Роман бы его не взял. А то пришлось бы стреляться. А это страшно.

Роман сел за компьютер, открыл текстовый редактор и написал:

«Я не срабатываюсь с волгоградскими редакторами и директорами: они считают, что это они знают, как надо снимать, как надо писать, а я полагаю, что время и Нобелевский комитет нас рассудят. А кто был прав из нас, покажут опять же время и вскрытие».

Апрелев быстрым движением выделил текст и удалил его, пока он никому не попался на глаза.

«Что еще за нимфомания величия! Увидит кто-нибудь. Ну да, я амбициозен не в меру. И что? Жаль, что не увидел рожу этой бабы, когда она сидела перед ящиком и любовалась, как за свои деньги прорекламировала конкурентов! Интересно, а Сибиллочка тоже смотрела? Или она в это время на педикюре была?»

Кстати, Роман на самом деле хотел получить Нобелевскую премию. Не потому, что верил в необратимость открытия, которое он при любых раскладах должен будет совершить. Просто хотелось получить много денег, а шведский король каждый год вручает приличные суммы. Впрочем, когда Апрелеву было лет шесть, он все же совершил одно чудесное открытие, во многом предопределившее его эстетические воззрения. Это было незабываемое открытие двери женской душевой. Сквозь годы смутно, как сквозь клубящийся пар (или там и правда был пар?), розовело девичье тело в дымчатых разводах мыла. Но тогда Роман дал той ситуации далекую от его нынешней системы ценностей интерпретацию. Он не придал должного значения открывшимся ему прелестям. Ведь гораздо важнее ему показалась продемонстрированная перед девушкой физическая сила. Дверь-то была заперта! Он потянул на себя ручку, и дохленький шпингалет повис на одном шурупе. Потом Рома всем с гордостью рассказывал, что сломал дверь. Ни изгиб бедер, ни щемящие сердце выпуклости грудей даже рядом для него не стояли с этим первым проявлением «мужественности». Теперь Апрелев пересмотрел свои детские взгляды на женщин и шпингалеты, полностью отдав предпочтение первым. Даже слово «эротоман» в шутку расшифровывал в анаграмматическом духе: «Эротоман – это Роман».

В какой бы сфере Апрелев желал получить признание Нобелевского комитета? Это не так важно. Хотя в области физики, химии, медицины и физиологии, впрочем, как и экономики, шансы получить заветный миллион евро были только с формулировкой «за невмешательство». В литературе возможностей было больше хотя бы потому, что грамоте Роман был обучен еще в школе. За что дают премию мира, не знает никто. Впрочем, иногда торжественная церемония виделась ему так: Нобелевскую премию вручают в психиатрической лечебнице – сочетание желаемого с неизбежным.

Отвлекла от мыслей о грядущей славе Сабина. Жуя пряник, она пробубнила очередное задание для Романа. С молодым оператором Борей отправились делать репортаж о конкурсе профессионального мастерства на каком-то заводе. Семеро рабочих из разных городов Поволжья сражались за звание лучшего токаря. На станках, чей вид, несомненно, вызвал бы сентиментальную слезу у еще полного творческих сил инквизитора на пенсии, пролетарии вытачивали деталь под названием штуцер. Ждать, пока они наточатся, желания не было, поэтому Апрелев заранее отозвал волгоградского конкурсанта и сделал его героем своего сюжета. Вопросы скромному труженику Роман задавал по науке, преподанной старшими товарищами, которые получали профильное образование в университете (открытые вопросы, не позволяющие отвечать «да» или «нет», чтоб интервьюируемый мог полнее раскрыться перед аудиторией). Рабочий отвечал тоже по науке: как учили в ПТУ.

– Харитон, скажите, пожалуйста, что нужно, чтобы стать лучшим рабочим Волгоградской области.

– Ну, работать надо…

– А как надо работать?

– Хорошо.

– Наверняка, вам пришлось преодолеть какие-то трудности на этом пути?

– Не знаю…

– А почему одним, как, например, вам, удается достичь вершин профмастерства, а у других не получается?

– Не знаю…

– Что бы вы пожелали вашим коллегам?

– Я не знаю, чего им надо…

– А у вас есть какой-то секрет токарный?

– Нет.

– Что вы можете сказать о профессии токаря?

– Ничего… Чего тут говорить?

– Но это почетный труд?

– Ну, да.

– А расскажите, почему почетно быть токарем.

– Ну, я не знаю…

Харитон застенчиво вытирал руки о спецовку и улыбался в камеру. Наверно, так бы улыбались, смотря в глаза друг другу, Джоконда и Гагарин. Когда Роман досадливо поблагодарил работягу за интервью, Харитон спросил, во сколько смотреть себя по телевизору.

В машине корреспондент достал блокнот, чтобы набросать закадровый текст, но мысль непокорно отклонялась от главного предмета. «Кто-то еще продолжает считать нас четвертой властью? В России даже судебная не является самостоятельной ветвью. Третий Рим, четвертая власть. Все у нас как-то так… Пятая нога, одним словом. Нет, двумя. Журналистом быть хорошо, потому что можно бесплатно проходить на многие мероприятия. Иногда там даже кормят, дают блокноты и ручки. Как-то раз даже бесплатный антивирус от самого Касперского перепал. Вот только свободы слова у нас нет. Можно писать эпатажные глупости в блоге, обличая правящую партию, можно использовать табуированную лексику в людных местах. Но независимых СМИ нет. Либо на власть, либо на бизнес, который рвется во власть».

Апрелев попробовал поделиться нахлынувшим с оператором, но Боря предпочитал конкретные разговоры, а не об абстрактных ценностях книжного гуманизма. Хотя парень он хороший, непьющий – среди операторов это большая редкость.

Хотя главная нервотрепка с неудачной рекламой была уже позади, осадок, конечно, оставался. Чтобы развеяться, вечером Апрелев поехал на Мамаев курган проверить, открывалась ли дверь. Безусловно, так и было. Жвачка порвана посредине. Кто-то заходил или выходил – это единственное, что можно было знать наверняка.

«Надо попасть внутрь. Может, там что-нибудь прояснится. Вот только как бы это сделать? Просто так не пустят».